Храни меня под сердцем

Храни меня под сердцем
Валерия Алексеевна K.

Тернистая история маленького человека в чужом теле. Оставаясь долгое время в подвешенном состоянии, героиня выбирается из тёмного леса, ступая с закрытыми глазами, наощупь, на тропу битого стекла. И пока родные голоса ведут её к прозрению, нечто горячее, обжигающее, топит скованное, леденящее тело, сердце. Содержит нецензурную брань.

Содержит нецензурную брань.

Валерия K.

Храни меня под сердцем

Вступление

Порою тяжёлые обстоятельства сильнее, чем белая полоса жизни. Пытаясь обогнать судьбу, человечество наступает на ноги более могучему врагу – природе. И тогда, оказавшись в неравных условиях, слабый оппонент проиграет, как бы сильны не были намерения. Возможно, если случилось бы чудо, и природа дала фору людям ценой их собственных жизней – победа стала бы чуть ближе. Ведь даже суровая мать не смогла предугадать неминуемое поражение после создания такого уникального экспоната, как человек. И если бы ей хватило смелости оторвать пуповину ещё неродившегося гения, история бы не началась.

Учёные до сих пор спорят с чего родилась жизнь. Живой бульон? Метеорит? Магия? Долгие годы, которых мы не можем подсчитать с помощью пальцев всего человечества, шли без нашего участия, создавая невообразимые уму творения. Многотонные ящеры, глубоководные тираны, неконтролируемые, дикие титаны терроризировали Землю. И одно только представление чудовища вызывает дрожь в коленях или же рвотный рефлекс. Но существуют монстры размеров многократно уменьшенных. Настолько, что при одном чихе, в комнате два на два метра, все люди внутри станут в опасности. Им мы тоже дали название, нашли лекарство и стараемся всеми силами избежать встречи. Их вид настолько хорошо изучен, что некоторые экстремалы с удовольствием разделяют с маленькими проказниками тело. Пока вирус не начал убивать организм, в котором удобно расположился, хозяин использует вакцину.

Так испытывая на прочность фундаментальное творение гениев, люди сами вывели новую тварь, что дремала в эволюции. Отдыхая в пучинах времени, ожидая своего часа, она проснулась раньше указанного срока. Размножаясь, становясь сильнее с днями, вселяла страх не только в учёных, но и в политиков. И какое-то время общество прикрывало брешь порванной тканью, залатывала особо открытые дыры, прикрываясь стабильностью. Пока дамба, что держала миллиарды населения в неведении, не поплыла, как ледник в несчастной Антарктиде.

Сражаясь с невидимым врагом, государства заключили перемирие, на время безумства неизвестности. Их решение так сильно затянулось, что вирус заскучал. Убивая одного жителя за другим, подчиняя органы, мышцы, даже разум своей воле, он, как истинный завоеватель захотел больше, чем истощаемый запас плоти. Его взгляд пал на машины. Прирастая конечностями к расплавленному металлу, он избавлялся от мясных оков, отпуская человечество на временный перерыв, который может стать, если не последним, то решающим.

Долгий отрывок времени армии отражали натиск неугомонных, вечно жаждущих большего, вторженцев. Сражаясь с совершенно новой, невиданной ранее миром, расой, люди оттягивали судный день приблизительно сто тридцать лет. Населённые пункты, что жили в вечном страхе вновь быть атакованными, наконец снесли заборы и зенитные единицы. Казалось, что враг наконец насытился и остыл к истерзанному оппоненту. Но мнимое спокойствие лишь затишье перед апокалипсисом.

Первая встреча

Гуляя по пустоши злой и страшной, невольно забредёшь в дебри, где без посторонней помощи не обойтись. Там мудрые старцы утопят тебя в своих громадных, мутных познаниях чего-то ужасного и неприятного. Им никто не объяснял, что, прожив ни один десяток лет, каждый делал что-то неправильное, возможно, нелепое. Белая пелена высокомерия, сильного чувства важности закрывает им весь обзор на прекрасное, неизведанное настоящее, которое тёплыми руками обволакивает его, как мать молочное дитя. Как река имеет начало с маленького ручейка, как искра зарождает обжигающее пламя, как человек воскресает в утробе матери размером меньше рисового зёрнышка. Когда-то все мы были никем без наших родителей. Именно благодаря искренним, благим намерениям со стороны взрослых людей, незапланированная встреча с чем-то незнакомым станет радостна и желанна. Положа обработанный камень в ухабистую, неразборчивую дорогу из песка и грязи, они подарили то, над чем не властен никто.

Где-то в глуши южных лесов Японии расположилась громадная лаборатория размером с маленький населённый пункт. Место выбрано не случайно, её не должны увидеть любопытные взгляды. В этой злополучной, заросшей и, кажется, безжизненной глуши кишат необъятные горы жестоких, безнравственных людей. Труды не одного поколения, взращённые потом и кровью, под чутким надзором суровых надзирателей, живут здесь, словно в тюрьме. По-другому, увы, невозможно описать мерзость, что льётся из незатейливых ртов, которых, как вы могли догадаться, слишком много.

Давайте взмоем ввысь к птицам, что ежедневно пролетают мимо, но, к сожалению, не могут рассказать всему миру о чудном, тайном здании, окружённым густым, высоким лесом разного вида хвойный деревьев. Необычных размеров и форм корпуса состоят из старых, серых стен, располагаются далеко, параллельно друг от другу, чтобы персонал различных направлений не контактировал между собой. Во избежание распространения ложной информации, разумеется. Основное помещение – это широкий квадрат, делится на четыре сектора: внутренняя лаборатория с огромным спектром анализов, здания заключённых, что спрятаны внутри гигантского забора под сильным напряжением, карцер, относительно небольшой на фоне остальных построек, и, самое чистое, светлое место в округе, технический особняк, вам не показалось. Но нам нужно нечто иное, откуда ежедневно доносятся самые разные вопли, крики, песни и животрепещущие удары по полу. Задумайтесь только на мгновение, когда-то вы попали в родильный дом внутри своей матери, а выбрались уже на её тёплых руках. Местные же жители не покидали этого здания никогда. Большинство из них даже не посещали улицу, не видели неба, не вдыхали аромат любимой выпечки. Их родители появились тоже здесь и погибли, возможно, в соседней комнате. Неведение – достаточно серьёзная кара для тех, кто совсем не познал этот мир, однако, он обошёлся с ними лучше, чем кто-либо.

Внутри стен, пропитанных горечью не одной сотни людей, течёт своя жизнь. Кто-то изо дня в день возвращается сюда, потому что кормит семью, другой, вынужден терпеть холод внутри вен, по сложившимся жизненным обстоятельствам, без цели и смысла. И даже здесь, в полумраке, в клубившихся комках пыли и зловонной грязи, в усталых, надменных взглядах и ухмылках возможно найти нечто ценное, чем существование.

В палате с выцветшей краской, пожелтевшими простынями и намертво заколоченными окнами лежала немощная женщина. Её дыхание прерывисто, сердцебиение учащённое, а руки лежат скрещенными на вздувшимся животе. На запястьях, где множество шрамов не позволяли разглядеть вен, виднелись, выбитые углём, кривой иглой, небрежно, с множеством дефектов, татуировки звезды Давида. По морщинистому запотевшему лбу скатывался неуверенно пот. Приоткрывая едва рот, девушка старалась не задохнуться от скопившегося напряжения в воздухе, от бесконечной испытываемой боли в разных участках тела. Рядом с ней, сгорбившись от непреодолимой усталости, виднелась фигура покрупнее, сдавливая что-то в трясущемся кулачке, она неугомонно следила за всеми действиями внутри крошечного, кажется, безопасного мира. Влажные, слегка обветренные губы прямо в душу нашёптывали ласковые речи, в которых нуждалась будущая мама. Мечтая забрать всю боль себе, мужчина изводился, дёргался от трескучего ветра снаружи, от слабых шорохов откуда-то неподалёку, от возгласов врачей из коридора. Находясь в странном, подвешенном состоянии, невозможно прийти в чувства, донести до разума, что в конечном итоге, всё вернётся, станет прежним. Белея с минутами сильнее, человек подсаживался ближе, старался, как можно меньше давить на возлюбленную, но не мог отойти даже к двери. Ему хотелось прирасти к ней, уберечь от всевозможной угрозы, лишь бы не лишаться кое-чего дорогого.

Неожиданно, в палату вошла медсестра. Она открыла скрипучую, старую, металлическую дверь снаружи и точно также заперла изнутри. Походка и внешний вид дамы отнюдь напоминал схожий обслуживающий персонал. Униформа, состоящая из длинной, тёмно-зелёной рубашки и широких брюк, чистая, светло-голубая маска закрывает почти всё лицо, поверх находятся пластмассовые очки, и, кажется, балаклава, которую женщина сняла перед появлением. Отбрасывая в сторону все защитные средства, она осмотрела пациентов лёгким и обнадёживающим взглядом. Ребята, видимо, доверяли ей и даже не озирались в сторону, будто ничего не изменилось. Без лишних слов, медсестра поменяла капельницу, протёрла нежно салфеткой лоб женщины и присела на край кровати, где не лежало одеяла. Ощущая нагнетающую неуверенность, внутри всё сжалось, как при первой встрече с необычными клиентами.

– Ну? Как вы тут? – с хрипением заговорила молодая медсестра, прокашлявшись робко в кулачок.

– Всё болит. Когда я уже смогу увидеть свою девочку? – нервничая, мама перешла на грубый тон в голосе, перебирая ноги под скомканной тканью.

– Сейчас позову врача, он вас осмотрит. Вы пишите дневники, как я вам говорила?

– Да, но зачем мне это? Я не понимаю.

– Просто дружеский совет, – худая девушка приподнялась с постели, расправила одежду, подобрала скоро выброшенную маску и покинула палату, оставив встревоженных родителей снова одних, наедине с хаотичными, порою, пессимистичными мыслями.

Их переживания легко понять. Зная заранее, какая ждёт судьба в ближайшие месяцы, они были готовы пойти на риски ради спасения ребёнка, которого совсем не знают. Однако, после появления на свет ещё одной нераскрытой души, на какое-то время, осчастливившие родители позабыли о цели эксперимента. Здесь, как в глобальной пищевой цепи, рано или поздно, всевышняя сила, в лице невоспитанных людей в зелёной униформе, заберёт крошечное счастье, которое ждали всю жизнь. В забытой местности, куда не доставали даже слабые радиосигналы, так поступали абсолютно со всеми. Решив наградить дитя необычным именем, родители ухаживали и следили за обузой. Мать вскармливала девочку грудным молоком, пока то неожиданно не закончилось. Тревожный, как ночной кошмар в суровой реальности, звонок заставил вернуться в пучину отчаяния и страха молодых людей. Им не удалось распробовать послевкусие счастья, что побывало в руках чуть больше двух месяцев.

Крепко, но нежно поседевшая юная женщина держала крошечный свёрток, откуда доносился слабый писк. В метре на полу, прижатый лицом к сырому линолеуму, лежал возлюбленный. Его хрипы, судорожные вздохи и кроткие сопротивления не удручались успехом, а наоборот, усугубляли положение. Трое мужчин, полностью покрытых пахучей, плотной тканью, протягивали ненавистные ладони к тому, что когда-то было частью женщины. Действия незнакомцев аккуратны, можно сказать, осторожны. И пока мать осматривала всех нападавших, один, особо незаметный охранник оторвал от груди малышку и убрался прочь. Озверев на месте, за несколько ударов сердца в груди, родители переменились. Их злость и ненависть направилась на людей, что пытались вытиснуться из крошечной комнаты, как засор в старой трубе жилого дома. Тыча электрическими палками, нещадно вырывая волосы, они не прекращали оборону яростных бестий, что не желали отдавать своё сокровище. И пока преимущество оставалось на стороне людей в униформе, окружающие смеялись и радовались, будто посетили представление цирка. Стёртые, напрочь, глаза, отёкшие, лукавые улыбки дёргались на искусственных лицах, что окружали несчастных родителей. И пока девочка плакала, носом водя по мокрой простыне, ища тёплую руку матери, прозвучал выстрел. Душераздирающий крик, наполненный злобой и безумием перетёк в тихую боль, угасающую вместе с яркими, зелёными глазами.

Но это вовсе не конец, как вы можете подумать. Внутри маленького свёртка, что свободно умещался в одной руке, лежало нечто живое и очень тёплое. Огонь, благодаря которому девочка жила, не позволил покинуть наш мир тогда, когда, казалось бы, не оставалось ничего более. Они оторвали от материнского тепла, намереваясь сделать нечто ужасное. Люди, что тщательно изучали каждый сантиметр мягкого тела, отдали ребёнка на попечительство местного научного гения. Именно он создал первый документ в честь необычной девочки с ярко-красным камнем в груди.

– Босс, куда её девать то? Она мне все пальцы обсосала уже, – сдирая влажную маску с лица, пожилой охранник невысокого роста с грубым, хриплым голосом обратился к вышестоящему персоналу.

– Ты держишь, возможно, самую дорогую вещь, созданную в стенах этого воистину волшебного места, идиот. Я заполняю важные бумаги, – смачивая пальцы перед перелистыванием страницы, помпезный парень с явным облысением что-то напевал себе под нос, пока внимательно обдумывал некоторые детали дела, – помёт: второй; вес: семь килограммов триста граммов; прививка: антирабический иммуноглобулин, АДСМ; имя: объект двести шестьдесят один; кличка… как ты говорил, она её называла?

– Ха…Харухира, наверное, надо пересмотреть запись видеокамер.

– Харухира, значит, – возвращаясь к кипам заметок и бумаг, парень изменился в лице, – в ясли её. И отдай рыжей эту бумагу, пусть заполнит остальное.

– Она, кажется, есть хочет…

– Говори всё нянькам, не мне. Первый день что ли работаешь здесь? – сотрудники распрощались на недоброй ноте, однако, их взаимоотношения – пыль на нашей непротоптанной дороге из сорняков и мусора.

Хочу рассказать немного о жизни человека, который совсем не знал, о нашем мире. Всё своё свободное время проводила взаперти с другими детьми, находясь в комнате с идеальным освещением и одной прозрачной стеной. В группе, в которой Харухире пришлось прожить какое-то время, находилось ещё двадцать таких же обречённых. К своему триумфальному выпускному дожили всего шесть особей. Их не били, не издевались над ними, не дарили им любовь и заботу, не целовали перед сном на прощание. Отданное в когтистые лапы судьбы, молодое поколение читало протёртые книги, играло с воображаемыми друзьями, пыталось наладить отношения с злыми, порою, жестокими или чересчур равнодушными, нянечками. И когда возраст подрастающего поколения медленно перевалился за порог двух лет, за детьми пришёл их лысый надзиратель, не видавший в лицо ни одного из своих подопечных. Выстроив в ряд всех мальчиков и девочек в одних трусиках, он, с той же отвратительной привычкой, облизнул палец липкой слюной и перевернул страницу дела.

– Двести шестьдесят первый, – на презренный, строгий голос отреагировала рыженькая полная дама с красивым шёлковым фартуком на груди.

– Вот она, маленькая, – подталкивая птенчика вперёд, она слегка нагнулась, чтобы поправить свисающую прядь неухоженных волос с левого глаза.

—Я вижу. Дохлая, – засовывая папки обратно в подмышку, мужчина присел на колено, подтащил к себе крошечное тельце рывком за руку, поправил РМО и включил налобный фонарь, мыча что-то невнятное под нос, – почему не постригли?

– Что? – блуждая в собственных мыслях из наслоившегося страха и неизвестности, женщина среднего возраста покачала головой.

– Почему не постригли говорю? Или это парик? – схватив матёрую прядь не расчёсанных, прямых волос, надзиратель дёрнул в сторону.

– Что вы делаете? Ей же больно! – падая вниз к девочке, нянечка принялась бережно тереть то место, где концентрация неприятных ощущений была максимальная. Но ребёнок терпел, лицо, полное безразличия не выдавило ничего, только скупая, прозрачная слеза стекла незаметно по красненькой, пухлой щеке.

– Странно. Неважно, налысо постричь всех, немедленно, – раскрывая челюсти ребёнка, мужчина заглянул в полость рта, уши, ноздри и перешёл на глаза. Правый удалось осмотреть, хоть мужчине что-то в нём не понравилось, он всё же промолчал, – почему она левый закрытым держит? Ячмень?

– Нет, её осматривал участковый врач. Со зрением всё в порядке, только зрачок какой-то странный.

– Да, вижу. Это впервые, надо зафиксировать. Почему вы раньше не сказали? Вам разве не вбивали в бошку, что всё необычное нужно докладывать?

– Простите, мы не думали, что она доживёт до выпускного.

– Помимо длинных седых волос и синдрома кошачьего глаза было что-то ещё?

– Она не разговаривает.

– Совсем?

– Даже не пыталась.

На этом закончился этап перевода девочки во взрослую группу, откуда нет пути обратного.

В скором времени новым домом стала небольшая комната с синими изрисованными стенами, коричневым, местными выдранным, линолеумом. Помещение требовало ремонта: краска, из-за сырости и спёртого воздуха, давно вздулась, угол прогрызли крысы, повсюду лежал их помёт и куски шерсти, побелка местами пожелтела и тоже сыпалась. Мебель, которой сильно обделили, не восхищала. Скрипучая, металлическая кровать, деревянный стол с минимальным набором книг, которые не изменятся в течение десяти лет, и биотуалет – всё, что имела комната. Из одежды в личном пользовании была, видавшая лучшие года, блузона и плотные, вязанные носки, что прослужили пару месяцев, не больше. Какое-то время девочку даже не посещали мысли о том, что где-то может быть лучше. В её скромном пенале из оторванной ткани и проволоки лежало четыре цветных карандаша и зажим под грифель, которым она училась повторять буквы из приевшихся книг и журналов. Когда рука уставала от частого писания, девочка прислушивалась к внешнему миру, запертому от чужих, любопытных глаз. Где-то вдали кто-то вечно ногтями ковырял бетонную стену, другой лизал облупившуюся краску. Невыносимые крики звучали каждый третий день, тогда вылезать из-под кровати совсем не хотелось. И только громкие шаги медсестры заставляли малышку выбраться наружу.

Каждый месяц сильно отросшие, порою до пяти сантиметров в длину, волосы обрезали под корень большой, громко рычавшей машинкой, оставляли небольшие ранки возле мягких ушек и шеи. Ещё чаще девочку навещали охранники, их она узнавала по мерзким, лязгающим шагам, доносящимся из начала коридора. Незваные гости меняли сортир, заставляли девочку прижиматься лицом к стене, чтобы та не предприняла никаких лишних действий в сторону громадных мужчин с электрическими палками. И даже таким безнравственным гостям Харухира была рада, ведь в последствии её картонное одиночество превращалось в бесконечную агонию боли. Мечта о спокойном времяпрепровождении – самая яркая звезда разума. Приблизившись к порогу в восемь лет, девочка стала ещё желаннее. В перечень процедур вошли инъекции, которых боялись даже взрослые. Со временем предплечья и бёдра стали походить на разорванную мишень для дартса. Порою, медсёстры не дожидались скорого восстановления тканей, образования шрама, и кололи туда, куда залезала пяти кубовая игла. Им становилось всё труднее и труднее попадать в вены, поэтому иногда, для внеплановых процедур, использовали шею, заднюю сторону колена и нижнее веко. Нарастая с годами сильнее, шрамы срастались, перекрывали друг друга, напоминали клубок паутины. Тогда девочку вводили под общий наркоз, засовывали трубку толщиной с большой палец и вводили препараты напрямую в желудок. С каждым годом процедуры менялись, учёные изощрялись, чтобы использовать организм по максимуму, проверяя повышенную регенерацию тканей, ногтей и волос. Испытывая каждой клеткой тела гнев чистилища, девочке приходилось спать стоя.