Старосветские убийцы

–?Думали, Василий Васильевич с Настей поженятся, – напомнил нить разговора заботливый муж.

–?Вот-вот! А он взял и охладел к ней! К Лизавете начал с цветочками ездить. Потом, вижу, вместе на лошадях прогуливаются, по пруду на лодочках катаются! А затем и руку с сердцем предложил.

–?Чему ты, Вера, удивляешься? – пожала плечами Суховская. – Настя, хоть и благородна, – голь перекатная.

–?Да, – подытожил Андрей Петрович. – У Северского с Лизаветой имение крупнейшим в уезде станет.

–?Твоя правда, Люсенька, – согласилась супруга.

–?Вот как у людей бывает: один муж дуба даст, Боженька другого пошлет, следующий помрет, нате вам еще. А у некоторых, – всплакнула Суховская, – любви на шестерых хватит, а любить-то некого!

–?А мы через Лизабеточку отношения с Северским наконец наладим, – высказала затаенное желание Вера Алексеевна.

–?А что такое? – поинтересовался Терлецкий.

–?Судимся. Пятый год судимся, – расстроенно ответствовал Андрей Петрович. – Ничем, кроме охоты, Северский не занимается. А как в раж входит, ему все равно, по чьей земле зверя гнать, по своей или по моей. Полей нам потравил – не счесть. Я поначалу терпел. Все-таки человек знатный, не чета мне. Потом поехал, высказал все, а он меня… – плечи Растоцкого задрожали. – Он меня из окна выкинул. Теперь судимся. Федор Максимович, – обратился он к Терлецкому, – не могли бы вы, голубчик, подсобить? Много лет дело тянется.

–?Не надо, Люсенька, – перебила мужа Вера Алексеевна. – Даст Бог, через Елизабету помиримся. – И, увидев, что американец отстал, засмотревшись на какую-то осеннюю букашку, шепотом спросила: – Федор, с чего ты переводчиком к американцу нанялся? В должности понизили? Или задание какое особое?

–?Люсенька, глупости спрашиваешь, – заметил Растоцкий. – Конечно, задание.

–?Даже слепому видно! Федор Максимович за карбонарием приглядывает, – поддержала Андрея Петровича Суховская.

–?Карбонарии не в Америке, а в Италии! Оленька, ты хоть «Инвалид» иногда читай, – укорила подругу Растоцкая.

Замученный своею миссией, Терлецкий ответил откровенно:

–?Это, Вера Алексеевна, глупость канцелярская. Какой-то умник в нашем парижском посольстве, отправляя донесение, сообщил, что в Россию отправился американский этнограф Корнелиус Роос. И, желая блеснуть образованностью, перевел половину слова «этнограф» с греческого. Получилось «народный граф». К иностранцам и так внимание повышенное, а тут этакий гусь из Америки. Вот под видом переводчика меня и приставили в Петербург сопровождать, вшей на станциях кормить.

Когда Роос догнал компанию, Растоцкая обратилась к нему по-французски:

–?Вы женаты, граф?

Растоцкие имели трех дочерей на выданье и не пропускали в округе ни одного события, будь то бал, собрание, свадьба или похороны. Везде, где могли встретиться женихи, «Люсеньки» со своими красавицами были тут как тут. Со старшей ездили даже в Москву, на известную всей России ярмарку невест. Но остались недовольны: дом на зиму сними, платья на каждый бал всем новые пошей, приемы раз в неделю устраивай, а дороговизна в Первопрестольной страшная. А на обеды всякий сброд приходит: якобы женихи, а свататься и не думают. Поедят да уйдут. Насилу выдали. Удачно, правда, – за отставного майора из Твери, но с младшими решили повременить – авось поближе кто сыщется.

–?Нет, не женат, – галантно ответил этнограф.

–?Врет, – тихо по-русски сказал Терлецкий. – Две жены у него: одна в Америке, другая в Сахаре. Куда ни приедет, перво-наперво женится для установления контакта с аборигенами.

–?Это хорошо, – заметила Суховская. – Только тощий он какой-то.

–?Нет, нам такие не нужны. Правда, Люсенька? – не ожидая ответа, спросила мужа Вера Алексеевна. – А юноши, что с вами со станции приехали, богаты?

–?Один, так я понял, да, – ответил переводчик, – его отец обоим поездку в Италию оплатил.

–?Светленький такой? – уточнила Растоцкая.

–?Нет, с усиками, – поправил Терлецкий. – Но имейте в виду, Вера Алексеевна, они художники!

– Что из того? Не сапожники же! – рассмеялась помещица.

–?Знавал я одного помещика, – начал рассказывать Федор Максимович. – Тоже малевать любил. Разденет крепостную – и рисует, и рисует. Жена его смотрела, смотрела, а потом решила: чем я хуже? И пятерых детишек родила. От соседа.

–?Да и пусть себе рисует, – постановила мать троих дочерей. – Главное, чтоб жену для рисований не раздевал. Пущай крепостными обходится.

–?Зачем вам эти ясли? – спросила Суховская, имея в виду юный возраст Тучина и Угарова. – Дочек надо выдавать за людей состоявшихся, в летах.

–?А потом им, как тебе, юными вдовами маяться? – рассердилась Растоцкая. – Вот я за Андрюшу вышла, когда оба молодыми были. И как живем хорошо, душа в душу!

Теперь приотстал Тоннер – заныло правое колено. Остановился, поразмял, заодно и прикинул: к чему бы? Как у ревматиков боли в суставе предсказывали перемену погоды, правое колено Тоннера предвещало любимую работу. Нет, не осмотр чьих-нибудь гланд и даже не роды! Колено чувствовало загодя только труп, нуждавшийся в немедленном тоннеровском вскрытии. Илья Андреевич служил на кафедре акушерства и патологоанатомии своей alma mater – Медико-хирургической академии. Входило в моду рожать с участием солидного доктора, а не по-старинному, с бабкой-повитухой; это обеспечивало Тоннеру финансовое благополучие. А возлюбленной «музой» доктора была патологоанатомия, вернее, судебная медицина. Втайне от всех он трудился над первым российским судебно-медицинским атласом.

–?Я забыла, а господина, что приотстал, как зовут? Замечательные у него бакенбарды! – спросила тем временем Суховская, которой нравились мужчины с буйной растительностью.

Тоннер уже почти догнал процессию, и потому Федор Максимович смутился. Доктор все понял сам и представился повторно:

–?Илья Андреевич Тоннер, доктор из Петербурга.

–?Вы доктор? – переспросила Суховская низким томным голосом. – Ах! Я уже чувствую себя больной!

Тоннер растерялся и тут же получил второй недвусмысленный призыв:

–?Не сомневаюсь, ваши пациентки от вас без ума!

Илья Андреевич ответил иронично:

–?Большинство из них, сударыня, не только без ума, но и без остальных признаков жизни – обычно я исследую мертвые тела.

–?Зачем покойникам доктор? – удивилась Растоцкая.

Роос, давно любовавшийся вдовой, решился сделать комплимент:

–?Мадам, вы напоминаете мне рубенсовских женщин.

–?Федор Максимович, переведите же, – уловив приятные нотки в голосе американца, потребовала Суховская. – Не владею языками. Матушка неграмотна была – в осьмнадцатом веке науки не требовались, – наняла мне француза-гувернера, по-русски был ни бум-бум. Учил меня, учил, а оказался грек. Так что и французского не знаю, и греческий позабыла – поговорить-то не с кем.

Терлецкий, видно, не знал, кто такой Рубенс, и перевел слова Рооса так:

–?Вы напомнили ему женщин из Рубенса. – И высказал догадку: – Это его родной город.

Деликатный Тоннер не решился поправить, и комплимент этнографа пропал зря. Одна Вера Алексеевна ужаснулась:

–?Что? В этом Рубенсе такие крупные женщины и столь щупленькие мужчины? Чудные они, американцы!

Въехали в парк Северских. Завидев слева на поляне поросший пожелтевшей травой холмик, Тоннер спросил у Растоцкого:

–?Это что, могила?

–?Да, – ответил Андрей Петрович, – Кати Северской, племянницы князя.