Загадка Симфосия. Исторический детектив

Хотелось мне, поделиться теми мыслями с Андреем Ростиславичем. Смекал я, скорее всего, боярин думает одинаково со мной. Не может он считать по-иному, чай видел мир в коловращении, во всей его суете. Но не рискнул я открыться, уж очень тонкая материя людская натура, людские заблуждения. Может статься, сам я помышляю лукаво, а черти меня тянут в свой омут? Спаси Господи и сохрани!

Тем временем перешли мы в келью Феодора переписчика. Из книг у инока была лишь Псалтырь (2), да затертый требник (3). Видно его не объяла страсть книжного чтения, да и к трудам келейным особой потуги чернец не имел. О чем сужу по тому, что работы своей на дом он не брал, должно хватало ему часов за перепиской в скриптории. Вот, еще раз подтверждается моя мысль о нерадивости грешников, и как следствие, их неудовлетворенность обыденной жизнью.

У Феодора под застеленной ветошкой лавкой нашли ладный струганный ларь. Вскрыли крышку. Вот, и инструментарий заблудших овец. Ящик напичкан всяческой дребеденью. Крохотные туески с вонючими мазями и маслами. Кучкой лежали изготовленные из меди и серебра иудейские символы: звезды, треугольники, бляхи с диковинными тварями, испещренные буквицами и знаками. Лоснились черные восковые свечи. Поблескивали два стеклянных шара: один размером с гусиное яйцо, другой с голубиное – внутри мерцали золотинки. В особом отсеке лежало кадило в виде оскаленного черепа и мерные весы с подставой в форме голой жены, весьма красивые. Таким образом, мы обнаружили полный чародейный набор – все в яви, тут уж ничего не попишешь.

Игумену Кириллу стало совсем плохо. Его лицо из красно-бурого сделалось мертвенно белым. Авва побудился сделать заявление, но, охнув, завалился набок и распростерся на скамье, безжизненно свесив ноги и руки. Келарь Поликарп и инок-служка беспомощно засуетились возле настоятеля. Наконец кто-то догадался сунуть в нос игумену зажженную овчину. Тот утробно закашлялся и копотливо пришел в себя. Служка подал воды, Кирилл жадными глотками опорожнил черпак. Вид старца был столь нездоров, что боярин приказал сопроводить игумена в палаты и позвать к нему лекаря. Келарь Поликарп с чернецом, услужливо подхватили Кирилла под руки, но он вялым жестом остудил их пыл. Затуманенный взор отца настоятеля устремился на боярина. Собравшись с силой, настоятель произнес ослабевшим голосом:

– Молю тебя милостивый господин, Христом-Богом заклинаю, не отдавай меня во власть епископа Мануила. Сожрет он меня! Молю, пошли весточку в Киев, извести митрополита Никифора. Прошу тебя слезно, не дай пропасть христианской душе! Попридержи меня, не выдавай владыке. Век буду за тебя бога молить. Преподобный Никифор все поймет, благодарен тебе будет, заступись господине.

– Помилуй отче, – встрепенулся боярин, – не я здесь главный, сам князь суд вершит.

– Знамо, что князь, да только ты вяжешь тут. На тебя моя надежда, тебе вручаю судьбу свою, выручи боярин, в долгу не останусь.

– Ну ладно отче, переговорю я с Владимиром Ярославичем, думаю, князь обязан уступить. Но и ты поможешь мне. Ступай, отлежись пока…

Монахи, бережно поддерживая настоятеля, вывели того в подклеть.

Андрей Ростиславич озабоченно прошелся из угла в угол. Видимо внезапное недомогание игумена сбило его с толку. Но вот, что-то решив для себя, он весело сообщил нам:

– Дело сделано ребятушки! Теперь им, голубчикам, никак не отвертеться. Назар Юрьев сын, ты сделал, как я говорил?

Воевода, вплотную приблизился к боярину, что-то приглушено зашептал тому на ухо, как я ни напрягал слух, различил всего несколько слов. Среди них послышалось одно имя – Чурила. Странно? Я вдруг поймал себя на мысли, а почему среди нас нет сварливого хрипуна. Ведь суздальский тиун настолько ушлый человек, что без его пронырства не обходилась ни одна боярская затея, а тут ведется настоящий розыск. Чудно, куда подевался тиун, непременно спрошу у боярина о хриплом наперснике. Но события утра так закрутились, что я забыл о том намерении, а если потом и вспоминал о нем, то все в неподходящей обстановке, не располагающей к любопытству.

Уже во дворе Андрей Ростиславич уведомил меня приказным тоном, что после трапезы нам надлежит быть у князя.

Примечание:

1. Николаитство (николаиты) (1) – средневековая секта, получившая начало и развитие от Николая – одного из семи диаконов, о которых говорится в книге деяний Апостольских, гл.6, ст.5. Секта возникла из противодействия иудейству в первоначальном христианстве. Н. в своих взглядах проповедовали свободное сожительство людей при минимальном благословлении священника (подобные взгляды приписывались адамитам, базаликатам, барборитам, гностикам, капокраитам, левитам, пикардистам, стратионикам, тюрлипинам, фибионитам).

2. Псалтырь – книга псалмов царя Давида, одна из библейских книг, содержит св. 150 псалмов, в средневековье основное учебное пособие для овладения грамотностью.

3. Требник – православная богослужебная книга, содержащая распорядок и тексты церковных служб и обрядов.

Глава YII

В которой, свидевшись с князем Владимиром, заподозрив его бояр, Василий наблюдает бунтующих иноков.

Княжеские покои, помещались в западном, широком крыле настоятельских палат. Через узкий, изломанный коридор нас провели в просторную горницу, служившую парадной залой. По ее стенам, меж оконных проемов развешаны боевые доспехи и оружие, в углу свалены седла и упряжь, по лавкам разостланы овчинные тулупы. На массивное кресло наброшена медвежья полость, то, несомненно «княжий трон». Пришлось обождать выхода князя, мне то было на руку, полагалось освоиться в новой обстановке.

Но вот распахнулась резная двустворчатая дверь. Владимир Ярославич стремительно вбежал в горницу. Мы склонили головы перед властителем. Он крайне сдержанно отозвался на приветствия, уселся в кресло, заложив ногу за ногу. В горницу сходились ближние мужи, объявились бояре: высокомерный Горислав и старообразный Судислав. Потом мне сказывали, что они немало способствовали сожжению Настасьи, полюбовницы прежнего Ярослава. Судачили также, что крутят они князем, как им заблагорассудится. На людях вельможи стояли кротко угодливые, готовые к любой услуге. Изо всех присутствующих лишь боярин Андрей удостоился чести сидеть на лавке в присутствии князя.

Андрей Ростиславич в красках описал наш давешний розыск. Не перебивая, Владимир угрюмо выслушал его, затем велел огласить перечень изъятых у вражин вещей. Я проворно зачитал весь список. Князь мрачно изрек:

– Ну что ж, мне все ясно, не монастырь, а клоака вавилонская! Пригрели под боком сатанинскую обитель, – и, обратившись к надутому Гориславу, с ехидцей вымолвил. – И все ты, Славка, ишь желанник нашелся, ты давно потакаешь закордонным проискам. Может, заодно с ключарем и б… вом занимался? – князь хрипло расхохотался. На минуту воцарилось неловкое молчание.

Обтерев ладонью уста, согнав с них улыбку, Владимир Ярославич произнес уже серьезно:

– Что станем делать-то бояре, черт вас побери?

Многим стало неловко: негоже, даже и кесарю, в обители поминать лукавого. Но князь ничуть не смутился:

– Я ведь приехал не с чернецами суды разводить? Мне ихняя возня по …, – и грязно выругался, собрание еще больше присмирело. – Ты, Горислав, что мне обещал?

– Не вели казнить, государь, – дородный боярин виновато склонил седую чуприну.

– Ну и что дальше? – Владимир не замечал унылого раболепия. – Книжник твой представился! И не говори, – брезгливым жестом он упредил оправдания вельможи, – убили его там или сам зашибся. Мне от того не холодно, не жарко. Свою работу надо делать! Фридрих, он ждать не будет, вот и суздальский гость подтвердит.

Андрей Ростиславич согласно поддакнул:

– Император слов на ветер на ветер не бросает. Не в его правилах отступать от задуманного, какие бы причины не возникли.

– Что, опять к дядюшке Всеволоду в ножки падать? – князь, сотворил горемычную физиономию. – Помоги родимый сроднику безрукому! Эх вы, советчики, – и опять чертыхнулся, но не так зло. Бояре слегка оживели, гроза уходила.

Обратившись к Андрею Ростиславичу, Владимир участливо произнес:

– Ты, боярин останься, разговор есть к тебе, а вы, – небрежно махнул рукой в сторону бояр, – идите к ядрёной бабушке.

Вельможи безропотно попятились, и я вслед им последним выскользнул из гридницы, тщательно прикрыв тяжелую дверь, подумал: «Однако, каков князь-то Владимир, сущий орел!»

Оказавшись без пригляда, боярин Горислав, мигом отринув раболепную личину, зло насел на оторопевшего Судислава:

– Ты, старый, что не мог все обделать по-божески, да ты, видать, совсем рассудок потерял? Куда гнал-то, нас всех взбаламутил, тебя кто погонял-то? И еще этот суздальский, будь он неладен, откуда его только принесло? – и вдруг осекся, заприметив меня.

По холеному лицу Горислава бледной тенью скользнул испуг. Но он тут же нашелся, ласково подступая ко мне:

– Вот, посуди, отче, я ведь его, – изобразив сожаление, указал на пригорюнившегося Судислава, – остерегал. Прежде чем отправляться в дорогу надлежало в обители порядок обеспечить, ведь нельзя князя дергать по всяким пустякам. А тут, едва приехали, нате вам – мертвяк! Так не годится, княжеский визит обставляется благочинно, торжественно. Оно, пусть, господин желал содержать поездку в тайне, на то нам и разум дан: и князю угоди, и приличие соблюди. Я ведь прав, отче?

Мне ничего не осталось, как разделить его здравомыслие. Горислав, заручась поддержкой, не преминул и дальше наставлять удрученного приятеля. Впрочем, не трудно было догадаться, что теперь он разыгрывает роль специально для меня. Сболтнув лишнего, вот и заглаживает свою оплошность.

– Подобало, хотя бы за день, послать к игумену людей, – и настороженно вгляделся в меня, – предусмотреть, подготовить все по-людски. А ты, Судислав Брячиславич (так я узнал отчество старика) зачнешь молиться, так весь лоб расшибешь. Вот, и пожинаем плоды твоей поспешности. И прав будет наш господин, коль прогонит тебя от своей персоны. Ничего не поделаешь, заслужил старче.

Потом опять лисой обратился ко мне. Я же изобразил лицемерное простодушие, мол, нет мне дела до их сутяг, сам состою в воле господской.

Следует, между прочим, сказать, – на лике вельможи Судислава сквозило насмешливое пренебрежение к речам бойкого товарища, – что показалось мне странным.

– А ты, отче, давно при боярине Андрее состоишь? Сам-то, чей будешь, суздальский, али как? – ластился Горислав.

– Да нет, всего лишь попутчик, – я понимал, что нужно исхитриться. – Меня боярин из-за грамотности взял, для письма токмо (казаться дурней, чем на самом деле – старая русская уловка). Родом из Мурома, – наговариваю на себя намеренно, – по исполнению поручение отца игумена с оказией возвращаюсь в родные палестины.

– А что Андрей-то Ростиславич, – не унимался вельможа, – зачем он к нам пожаловал?

– Сие мне не ведомо. Я в боярские дела не лезу. Да и кто мне скажет-то?

– Оно, конечно, так. – Горислав стал терять ко мне интерес. – А не сказывал ли Андрей-суздалец, какие шаги он намерен предпринять для розыска убийцы библиотекаря? – Помедлив, добавил. – Ну и насчет игумена, какого он мнения?

– То лишь ему известно, – гнул я твердолобую линию. – Не годится мне выведывать боярские помыслы. Я и так не рад, что вовлечен в этакую коловерть. Мне бы отлежаться с дороги. А теперь, хочешь, не хочешь, знай, пиши ему.

– Ну ладно, отче, прости за любопытство. Сам знаешь, новый человек всегда занятен. Коли будет нужда, не бойся, заходи, поможем.