Всё Начинается с Детства

– Вставай, бачим! На голову польешь, – будил меня дед, потряхивая за плечо.

По кухне уже плавал аромат чойи каймоки. Бабушка, хлопотавшая у плиты, передала мне чайник с теплой водой.

Дед разделся до пояса, обнажив всегда поражавший меня торс. Его грудь, плечи, живот, руки и даже спина были покрыты черными и довольно густыми курчавыми волосами. В разительном контрасте с этим торсом была голова деда, хоть и увенчанная бородкой, но голая, блестящая, безволосая.

Дед не был лысым. Лишь на макушке у него была совсем небольшая, сантиметров в десять, плешь. Но увидеть ее можно было лишь очень внимательно присматриваясь. Думаю, что волосы дед сохранил благодаря постоянному бритью. Не давая волосам, так сказать, насладиться белым светом, дед в то же время лишал их возможности выпадать.

Как только дедушка наклонился над раковиной, в кухне сразу посветлело. Мне, по крайней мере, так казалось. Сверкающая, как бы полированная поверхность дедовой головы удивительно ярко отражала любой свет. То ли она имела такую благоприятную для световых лучей форму, то ли парикмахер так тщательно ее брил, то ли голова так блестела благодаря ежедневному мытью… Ежедневному! Подумать только, ведь на ней не было ни пылинки!

Раньше я, правда, подозревал, что дело тут в мыле. Заказывает дед какое-то особое мыло, куда добавлен лак – вот голова и блестит… Но ведь и я этим мылом пользовался! Где же результаты? Сколько я ни мылил руки, сверкающими они не становились… Нет, особыми свойствами обладало не мыло, а сама голова.

Так или иначе, дедушкиной головой я гордился. Бывало, если спрашивали, чей я внук и при ответе не сразу могли сообразить, кто такой Ёсхаим Юабов, я еле удерживался от пояснения: «Тот, что со сверкающей головой». Сразу бы припомнили!

«Чёп-чёп-чёп…» – это дед пошлепывал себя по затылку. Мол, лей сюда!

У него и этот звук получался неповторимым, как при почесывании живота. Ведь никак не скажешь, что голова у деда была пустой, нет она была светлой, мудрой, просто-таки набитой мозгами. Но этот живой и радостный звук напоминал тот, гулкий и звонкий, что раздается, когда похлопываешь по спелому арбузу.

Дед старательно мылил голову, и большой кусок мыла скользил по ней, как по катку. Мыло нет-нет да и выскальзывало из его рук и с грохотом падало в раковину. Хватит, мол, довольно! Я тоже так полагал, мне надоедало стоять над дедом с чайником в руках и слушать его команды: «Лей… Еще… Вот сюда… Теперь погоди…»

Бабушка Лиза, которая все это время возилась у плиты, была в глубине души довольна, что обязанность мыть дедову голову на время передана внуку, то есть мне, но зорко следила за тем, достаточно ли я старательно обслуживаю деда. И чтобы я знал, что нахожусь под контролем, а дед ощущал ее неустанную заботу, бабушка время от времени руководила мной: «ВалерИК, мимо льешь, воды не хватит… Не спеши, он еще мылит…»

Но вот, наконец, я последний раз окатывал голову деда водой. Теперь он принимался за уши. Его указательные пальцы так глубоко влезали в уши, будто были кротами, выкапывающими себе норы. Я даже думал иногда со страхом: а вдруг они там встретятся внутри головы, эти два землекопа? Что тогда? Но, к счастью, дед обычно занимался ушами поочередно – то одним, то другим.

Достигнув какой-то определенной точки, палец деда принимался трястись в ухе, точно вибратор. И палец, и ухо, и вся дедова голова вместе с бородой так быстро и уморительно смешно тряслись, ну, точь-в-точь Джек во время его утреннего почесывания!

Но вот закончены и умыванье, и завтрак. Я свободен! Впереди целый день!

* * *

Стоял июль. Неимоверная жара заставляла всех обитателей двора запрятываться к полудню в такие углы и щели, где не достигало их знойное солнце, где еще оставались жалкие остатки утренней прохлады. Еще бы, ведь даже в тени доходило до 40 по Цельсию! Спасала лишь сухость климата: при сухом воздухе жара переносится легче.

Но нам с Юркой жара давала кое-какие преимущества: кому из взрослых охота в такой зной приглядывать за детьми? Все сейчас сомлели, все отдыхают. И пока наша бабушка и Юркина мать, Валя, прятались где-то в глубине домов, мы с кузеном обсуждали свои возможности…

– Пошли к Анхору в бассейн. Искупаемся! – соблазнял меня Юрка.

– Надо же родителям сказать.

– Ты что! Одних ни за что не отпустят!

Юрка был совершенно прав, и я знал это не хуже, чем он. Ведь мне было десять, а ему не исполнилось и восьми. Но ему-то все было нипочем, а я дрейфил. О моих проступках докладывалось отцу. Наказание могло быть ужасным: немедленное возвращение в Чирчик. На все каникулы…

И все же страстное желание искупаться было сильнее благоразумия. Я решился.

– Пошли.

– Так. «Пойдешь первым, – деловито сказал Юрка, – а я Джека отвлеку».

Мы побежали к воротам, поглядывая то на окна, то на двери. Бабушкина тюлевая занавеска-разведчица не подрагивала, слава Богу. Хорошо, что у бабушки нет запасных глаз… А те, что есть, закрыты: посапывает небось бабушка на своей кровати. У Юрки тоже все было спокойно. Единственной опасностью оставался Джек.

Джек и по должности был сторожем. А кроме этого он был нашим с Юркой преданным другом и никак не мог бы промолчать, видя, что мы уходим. Ясно было, что Джек сейчас поднимет большой шум: загрохочет цепью, залает. Ну, как ему объяснишь, что он лезет не в свои дела, что лежал бы он сейчас лучше в своей будке да лакал воду.

Счет времени пошел на доли секунд. Как только Юрка приблизился к Джеку, я проскользнул к воротам. Юрка погладил Джека, пес завилял хвостом, прижал уши, даже лизнул Юркину руку. Но тут ворота, наши старые деревянные ворота, предательски заскрипели. Джек мгновенно скосил глаза.

– Джекочка, хороший, – фальшиво-ласковым голосом приговаривал Юрка. – Ну что же ты, Рыжик, давай, скорее!.. Джекочка, умница, не гавкай!

Ах, эти чертовы ворота! Как назло, я не успел их придержать, и они громко хлопнули. Но я-то уже проскользнул. А как там Юрка? Присев на корточки, я заглянул в щель между досками. Юрка все еще поглаживал Джека и вел с ним задушевный разговор.

– Ты мой хороший, мохнатый. Прости, что я в тебя камнями кидал. Хочешь, колбаски дам?

Эти слова Джек понимал очень хорошо. Повиливая хвостом, он тут же принялся обнюхивать Юркины карманы. К сожалению, пустые. Но Юрка, подняв руку с зажатой ладонью, стал помахивать ею: не там, мол, ищешь. Джек вытянул шею, готовый подпрыгнуть, схватить подачку.

– Ну, для кого ты собираешься лаять? Для бабки? Она же тебе только голые кости дает. Не будешь лаять, я дам колбаски, когда вернусь, – закончил свое вдохновенное вранье Юрка и кинулся к воротам. На ходу он махнул рукой, будто бросая что-то Джеку. Наш лопух, поверив, стал искать возле будки, вынюхивать, а Юрка выскочил за ворота. Но не успели мы пробежать по переулку и нескольких шагов, как жаркая тишина огласилась басовитым лаем. Джек опомнился, понял, что его провели.

Мы переглянулись: что там, во дворе? Эх, да теперь уже все равно! Поскорее бы уйти подальше.

* * *

Вот мы уже на улице Германа Лопатина. Широкая, тенистая улица, по краям которой весело журчит вода в арыках, реконструирована и переименована совсем недавно, в 1969 году. До этого она называлась Шелковичной, что всем было понятно, а теперь носит имя какого-то революционного деятеля, о котором мало кто слышал. Но к названию все уже привыкли. На самом углу улицы, там, где упирается в нее левым своим концом наш Короткий Проезд, красуется новенький четырехэтажный панельный дом с балконами. Это не простой дом, все местные жители называют его «цековским». Действительно, тут живут только работники Центрального комитета партии. Ну, может еще и правительства… И, конечно же, в правом торце дома для удобства этих почтенных людей открыт гастроном…

Вообще улица Германа Лопатина, бывшая Шелковичная, очень полюбилась нашим «хозяевам». Подальше, по левой стороне улицы и несколько в глубине находится дача самого президента республики, товарища Рашидова. Местным жителям хорошо известно, когда «хозяин» находится в своей резиденции: прошелестела вереница длинных черных ЗИЛов – значит, Рашидов тут. Сам приехал или гостей принимает.

Но мы, обогнув цековский дом, пошли в другом направлении. Сначала мы пересекли тенистую рощицу фруктовых деревьев. В этой рощице стояла каменная цилиндрическая башня, она, говорят, была частью разрушенной военной крепости прошлого века. Потом аллейка, извиваясь между постройками и садами, привела нас к хорошо знакомому мне глиняному забору – здесь был детский сад «Светлячок»…

– Помнишь, – мы сюда с Эммкой ходили? – спросил я у Юрки. И вдруг спохватился: как он может помнить! Я тогда был малышом, а он-то еще из пеленок не вылезал.

Однако дорогу к бассейну да и вообще окрестности братишка знал совсем неплохо.

Миновав детский сад, мы вышли на более открытое пространство – к набережной Анхора.

Анхор – так называется небольшой, но широкий канал, протекающий в нашей части Ташкента. Вообще-то это один из отводов большого городского канала, Бозсу. Но и Анхор, в свою очередь, в нижнем течении разделяется еще на два канала, выходящих за пределы Ташкента.

Все эти многочисленные водные артерии города существуют благодаря горным рекам, текущим с отрогов Тянь-Шаня. Потому-то вода в них и летом ледяная. Даже трудно представить себе, как жил бы без них город? Ведь почти полгода он охвачен летним зноем, выжигающим почву, растения, листву деревьев. Вода и только вода спасает их. Лишь благодаря воде Ташкент так зелен и красив. Он покрыт парками, скверами, сквериками. Почти все его улицы похожи на аллеи. Строительство любого дома сопровождается посадкой деревьев и газонов. Да и сами горожане, где бы они ни жили, засаживают и возделывают любой предоставленный им клочок земли.

* * *

Мы шли теперь с Юркой по тенистой зеленой набережной Анхора. Могучие дубы, высокие тополя, талы, вишни, яблони, урючины… Плакучие ивы, склоняющие свои ветви к водам Анхора… И вся эта зеленая красота отражается в водной глади канала, вперемешку с золотыми вспышками солнечных лучей.

Набережная Анхора была реконструирована недавно, после землетрясения. Тогда-то и появились здесь и деревья, и детские парки, и теннисные корты, и кафе, и тот самый бассейн, в который мы направлялись.

Квадратные цементные плиты так нагрелись за день, что мы даже через подметки чувствовали, как они горячи.

– Давай босиком? Кто дольше. – И Юрка тут же скинул сандалеты.

Вечно он что-нибудь да придумает. Хорошо ему – он целыми днями босиком гоняет по дедову двору. А у меня были изнеженные ноги городского мальчишки, не привыкшего ходить без обуви. Но не признаваться же в слабости!

Нестерпимое жжение я почувствовал, как только коснулся раскаленных цементных плит. Юркиным ступням, очевидно, тоже было жарковато. Но оба мы молчали и шли рядом, пристально, не моргая, глядя друг на друга. Каждый думал: «Если ты выдерживаешь, значит, должен и я…» Однако же, не замечая того, мы шли все быстрее. Потом начали подпрыгивать, стараясь как можно дольше не прикасаться к плитам. Я видел, какой страдальческой стала Юркина физиономия: глаза вот-вот выскочат из орбит, рот широко открыт… Но мне не было смешно – я понимал, что выгляжу не лучше.

Рывок – и мы, как два спринтера, рванули вперед! Горят, горят ноги, сухой, горячий ветер тоже кажется огненным.