За полчаса до любви

Игра в целебную терапию понравилась, вызвала новый приступ возбуждения. Сладкая горячая волна прокатилась по телу один раз, другой. Желание нарастало как снежный ком. Зоя напряглась, ожидая приближение экстаза. Павел почувствовал импульс влечения, опустил руки в вырез платья, провёл ладонью по набухшей груди, дотронулся до напряжённого соска, вызвав лёгким прикосновением ответный импульс

Девушка сжала кулачки, застонала в приступе трепетного блаженства, судорожно сжала бёдра в попытке сдержать взрыв эмоций, зародившийся в чреве, выгнулась, сжалась как пружина.

– Что это, Паша, – зачарованно шептала Зоя, заставляя его с силой сжимать соски, – мне так хорошо. Что ты со мной сделал? Как мне теперь жить… без тебя!

– Прости! Я не знал… что так бывает.

– Как, Пашенька, как?

– Вот так… серьёзно. Секс всегда был для меня развлечением, разрядкой. Только сейчас понял, что никогда не любил жену. Что вообще никогда никого не любил. Я тебе постелю в комнате для гостей. Хватит на сегодня экспериментов, иначе не выдержу. Хочешь чая? Нет, сначала иди в душ. И умоляю – не думай ни о чём плохом. Тебе нечего бояться.

– Я уже не боюсь. И спать лягу с тобой. Можно?

Зоя внимательно посмотрела на Павла, на его страдальческое выражение, – ты взрослый, тебе  принимать решение. Я готова, даже если соврёшь, что разведёшься, что любишь. Пора взрослеть. Засиделась я в девках.

Павел Егорович как-то странно смотрел на неё, едва не расплакался; было видно, как медленно наливаются предательской влагой глаза, как выступают пятна на лице и шее.

Он пытался справиться с позорной ситуацией с помощью резких мимических движений, задержки дыхания, но увидев, как девушка решительно сбрасывает с себя интимные покровы, неожиданно рассмеялся.

– Уморила. В девках боится остаться. В твои-то годы! Живо в душ… и спать… в свою комнату. Утром поговорим. Устал я тебя соблазнять, устал! Пора передохнуть. Какой же я дурак, право слово, какой дурак! Девочка моя, это я фигурально, конечно не моя, как я рад, что не успел сломать твою судьбу.

Что ни говори…

Вокруг руин страны воспоминаний

Зима для взора вычистит простор.

Смотри и плачь, и бесполезен спор –

Все названо своими именами.               

Ксения Хохлова

После бани в пятницу, выпив традиционный бокал пива, с удивительно солнечным настроением Трофимов как обычно шёл инспектировать городской парк.

Там после шести вечера людно, красиво, весело.

У касс с качелями и каруселями толпится воодушевлённый предчувствием выходных дней народ.

К колесу обозрения он обычно не подходит – ничего интересного: высоко, толком не разглядишь, кто там, чем развлекается. Другое дело качели-лодочки.

Девчонки пищат, кавалеры хорохорятся; юбчонки взлетают… иной раз выше головы. Ножки стройные, аппетитные попки, трусики разноцветные. Душа поёт!

У него интерес свой: девчонок выглядывает одиноких с рассеяно скучающими лицами. Таким тоже полетать хочется да не с кем.

А тут он с позитивно-игривым настроем: дружелюбный, улыбчивый,  –  позвольте пригласить на тур качания на небесных лодочках. Невозможно не заметить ваше сентиментально-романтическое самочувствие. Наверняка вы любите стихи. Все девушки тонко чувствуют волшебную музыку поэтических строф. А вы… такая хрупкая, такая бесхитростная, такая уязвимая. Вот это, например, словно специально вам посвящено  – “ювелирная точность рассыпанных пО ветру точек безнадежно вращает Земли неподъёмную ось. Время верить. Любить. И найти среди множества «прочих» ирреальное то, что зачем-то еще не сбылось…“

– Позвольте вам не позволить. Неприлично, знаете ли, знакомиться с незнакомыми. К тому же на улице. Хотя стихи мне действительно понравились. Но это ничего не меняет.

– Всё в жизни можно исправить, милая девочка, буквально всё. Давайте зайдём в кафе, познакомимся. Какое мороженое предпочитаете? Кстати, вам удивительно подходит оранжевый цвет. Дамочка, нам, пожалуйста, вон тот скромный букетик. Это вас ни к чему не обязывает. Хочу выразить восхищение, только и всего. Вы такая юная, такая застенчивая. Вот за этот столик. Эй, гарсон, протри тут! Я за вами немножко поухаживаю, не обессудьте. Бутылочку шампанского нам, мороженое. И два фужера. Куда же вы!!!

– Вот что значит – не везёт! Опять не мой день. Столько времени убил, опять зря. Никакой благодарности. Хорошо хоть цветы оставила. Мороженое я съем, шипучку с собой заберу. В пакетик положи. И шоколадку. Чего ржёшь, скотина, обслуживай!

– Сколько-сколько с меня? Да ты что! Давай вместе посчитаем. Так и знал. Хоть на двести рублей, но обжулить.

Как же рано теперь темнеет. Торопиться надо. Вон, у фонтана, какие цыпочки зазря скучают. Любо-дорого! О, моя вон та, стройная, с распущенными волосами, в персиковом платьице. А грудь-то, грудь какая, произведение искусства. Опять же, у меня букет в цвет. Мяукнуть не успеет как я её… ко-о-шечка, ты может первая красавица Москвы, кошечка, ты не выходишь у меня из головы-ы-ы…

– Вы ведь меня ждёте, прелестница. Это вам. От всей души. Увидел, стоите: трогательная такая, крохотная, застенчивая, невинная, юная. И совсем одна. В такой удивительный вечер надо восхищаться красками заката, бродить у кромки воды, мечтать о чём-то далёком, несбыточном. “Мерцают звёзд кленовые листочки, настольной лампой смотрит вниз луна.

А я брожу, вышагивая строчки, твоей любовью доверху полна.” Правда, замечательные строки. Просто душа поёт. У меня шампанское есть, шоколад. Вы ведь наверняка сладкоежка, угадал? Вон там, у пруда, скамеечки. Никто не помешает нам любоваться звёздами. У меня и стаканчики с собой. А хотите…

– Не хочет! Гордая, неприступная. Да начхать! Что им надо-то – ключ от квартиры, где деньги лежат? Такой вечер загубили, лахудры. Принца им подавай! Облезете. Да и у меня облом. Ну и ладно. Водку с шампанским забадяжу – тоже неплохо вставляет. Ну времена, ну нравы. Никакого уважения к мужескому полу. Помнится, лет так тридцать назад… таких кокеток бойких мимоходом цеплял! Ноги от ушей, осиные талии, буфера, бёдра, походка… стоило лишь подмигнуть. А какие безотказные были, проказницы. Не то, что нынешнее племя. Никакого романтизма. Что ни говори – все бабы шаболды беспутные.

В миниатюре использованы строки стихов Анны Арканиной и Ольги Алёнкиной.

Лента Мёбиуса семейных отношений

Моя ль вина, что лжёт любой расчёт,

что там, где составные страсть и нежность –

фатальна минимальная погрешность

и звук – лавины за собой влечет;   

Ксения Хохлова

У Сергея Викторовича Салазкина было всё, что составляет основу счастья.

Жена – само очарование: домовитая, хозяйственная, рассудительная. Что более важно –изобретательно практичная.

А какой она готовит плов!

Сергей не считал Лидушку красавицей, но от запаха распущенных по плечам волос буквально сходил с ума. Пружинистые движения, обворожительная улыбка, лебединая шея, гибкий стан.

Все завидовали. Даже он сам.

Салазкин любил подкрасться незаметно, когда жена занята хлопотами по дому. Или на кухне. С наслаждением немыслимым прижимался к духовитому телу. Накрывал плотно-плотно горстями упругие мячики чувствительной груди; целовал шею от ямочки на плече до сладкого местечка за ухом, заставляя супругу затихнуть, напрячься, выгнуться, шаловливо лез под подол в поисках самого спелого, самого горячего пирожка.

Иногда удавалось вырвать из уст чувственный стон.

Божественное наслаждение!

Неизвестно, что чувствовала в эти пикантные моменты жена (иногда выходил повод для возмущения; был случай, когда Сергею досталось по локтю горячей сковородой), он от подобной нехитрой близости возбуждался настолько, что остановить динамику требовательной пылкости было невозможно.

Потом потные от удовлетворённой страсти супруги в восхитительно непристойных позах подолгу лежали на растерзанной в пух и прах кровати, стараясь изо всех сил успокоить дыхание, и смеялись беззвучно, чтобы дети не могли догадаться, что у папы и мамы случилась любовь.

А как изящно после всего любимая поднималась с постели, блистая неотразимой наготой, делая вид, что стесняется.