Потому что это колдовство

– Тогда не пойду.

– Почему?

– Зарабатываешь мало.

Когда на юг уезжали, старший, пока бабушка в аптеку ходила, за коленку меня теребит, – дед, дед! Посмотри в окно, да быстрее. Видишь, девочка идёт? Знаешь, как я в неё влюбился! Просто умираю.

– Она же старая, – говорю, – ей, наверно лет двенадцать, не меньше.

– Сердцу не прикажешь.

Хоть стой, хоть падай. Братишка мой старший, когда ему лет шесть было (папка наш военный), пришёл однажды и требует. Не просит, а именно командным тоном, – дай мне два солдата и четыре доски – мы с Танькой жениться будем. Нужно дом построить.

Во как! Мальчишки народ серьёзный. Это пока маленькие. Дальше – больше. Не успеют созреть, ещё голова не варит, вместо неё тыква, а туда же. Этим уже любовь со смыслом подавай и кое-что ещё, запретное.

Книжки взрослые читают и по причине внутреннего несоответствия физиологии и психики непрекращающейся эрекцией страдают. Это лет с четырнадцати.

Мне вспомнилась история, произошедшая в последнюю четверть прошлого столетия. Мне тогда уже двадцать было с небольшим хвостиком. Первая любовь закончилась трагически, бурным и очень болезненным расставанием.

Времена были вегетарианские,  доинтернетовские: дальше поцелуев, прогулок при луне и страданий лирического характера дело не продвинулось, но сексуальность успела проснуться основательно. Мечталось о большем. Желание распирало день и ночь, мешая нормально жить.

Гуляли как-то компанией. Весело было. Стол от снеди ломился: Вовка Голованов днём раньше лося добыл – мясо, как положено, сдал в кооператив на реализацию и себе целый окорок оставил.

Удачный промысел и обмывали.

Водки много, но под хорошую закуску хмель не берёт. Среди нас вдовушка была. Её мужика за год до этого медведь заломал.

Осталась женщина одна с двумя детьми. Не сказать, что красавица: симпатичная, одета строго, да и возраст, всего двадцать три года.

Кожа гладкая, чистая как у девочки, лицо румяное, смоляные волосы, карие глаза, фигура точёная, бюст тугой, высокий.

Платье на ней свободного покроя с воротником под самое горло, немного ниже колен длиной. Не понятно, почему никто до сих пор после той трагедии всерьёз к вдовушке не прислонился.

У Вовки она оказалась потому, что тот на пару с её мужем в тайгу на промысел прежде ходил. Сейчас помогает, чем может. Таёжная солидарность.

Женщина на гитаре играла. Душевно.

Голос сильный, звонкий, песни незнакомые, наверно старые очень: так и выжимают слезу.

Мужики, то по стаканчику, то курить, а я, как завороженный, оторваться от её песен не мог.

Поёт, словно для себя одной, никого вокруг не замечает. Смотрит отрешённым взглядом в пустоту, водку не пьет. Глаза закрыты, каждое слово мимикой сопровождает, а песни всё не кончаются.

Долго сидели – ни разу не повторилась.

Чуть не под утро отложила инструмент, поклонилась хозяину и собралась домой. Живёт совсем рядом, метров пятьдесят от Вовкиного дома.

– Пойду я, ребята. Может, мальцы описались, мало ли чего, да и поздно уже, поспать надо. А ты, Антон Петрович, коли не трудно, проводи меня.

Это она ко мне обращается. Мне аж не по себе стало от имени с отчеством.

– Конечно, провожу. Заодно и курну. Пока слушал тебя, ни одной папироски не выкурил, только теперь понял, что дымку организму не хватает.

Оделись, вышли. Настя меня сразу под руку взяла, прижалась плечом.

Хорошо, приятно, но вместе с тем неловко.

В голове моей победные фанфары звучат, картинки эротического содержания крутятся. Грудь налитая, в неуёмном воображении руку жжёт, губки чувственные сами собой раскрываются. Мечты и грёзы на объёмную повесть, а ведь мне ничего не обещали, даже не намекнули. Юношеские фантазии, мать их ети.

Близости, ой как хочется близости.

С такой заманчивой, совершенно свободной от обязательств перед кем-то красоткой хоть на край света готов переместиться. Короче, сладкая сказка.

Но страшно: несколько романтических неудач на любовном счету уже имелось.

Никто из подружек несостоявшихся всерьёз не осрамил, обидного слова ни разу не сказали, а всё одно боязно. Вдруг снова прокол случится.

Перед такой женщиной совестно будет.

Однако, картинки в голове живые, движутся, напрягаться заставляют.

– Ты бы поцеловал меня, что ли… или не нравлюсь? Мне ведь ласки хочется. Забыла, как мужик к груди прижимает. Вкус поцелуя с табачком ночами снится, дрожь во всём теле пронзает.

Настя взяла меня за руки, в глаза заглядывает. Хоть и темно на улице, но Луна позволяет рассмотреть искорки в глазах. Ноги между тем словно отбойный молоток вибрируют, сердце из груди выпрыгивает наружу.

– Давно это было, – продолжает вдовица, – словно в другой жизни. А всего-то… год с небольшим минуло, как милого моего не стало. У нас ведь замечательная семья  была. Ой, как любила его… любила… да… тебе ни к чему это слушать, только некому больше поплакаться.

Женщина водит рукой по моим волосам, прижимается.

– Я бы и сейчас не решилась тебя позвать. Понравилось, как душевно мой голос слушал. У тебя ведь слёзы в глазах стояли. Хорошего человека сразу видно. Не обижайся на слабость мою девичью: накопилось внутри горечи, обиды… А на кого злиться-то, на медведя? Так мой муженек изрядно их брата покрошил. Может, то ответ был от звериного бога. Никто не знает: есть он, бог, или нет его.

Настя положила голову мне на грудь, от чего внутри похолодело. Запахло чем-то замечательно необычным, сладким и одновременно терпким, усиливающим желание. Но сам прижать спутницу не решаюсь.

– Молятся люди, значит, верят, что есть. Только мне он не помощник. Я ни во что не верю. Сомневаюсь, а всё одно не верю. Заходи ко мне, не отказывай. Ты молодой, горячий, глядишь, и я вблизи тебя отогреюсь маленько. Целуй меня, не стесняйся. Тебе сегодня всё можно, что выдумать сумеешь. Я ведь вижу, мальчонка ты ещё желторотый. Оттого мне ещё слаще. Не обижайся. Это совсем не обидно. Всему свой срок. Видно твой только подходит.

Оробел я, но целоваться не отказался.

А Настенька и вправду была сладкая.

В голове всё перевернулось и поплыло. Качаюсь на волне блаженства, всё крепче сжимаю податливое тело, не замечаю, как руки сами собой залезли под девичью кофточку, и теребят налитую грудь.

– Сладкий у тебя поцелуй, Антон. Мой муж так не умел. Голова кругом пошла. Ты меня не бойся, я сама, если честно, тебя боюсь. Думаешь, коли напросилась – со всеми так? О том не думай. Чистая я. Можешь не волноваться. Мне детишки малые не дают разгуляться да работа тяжёлая. Ничего, справлюсь. Ты целуй, целуй. Я запомнить хочу… Понимаю, что тебе молодица нужна: чистая, спелая, девственная, своя, единственная. Только и мне не откажи. Вижу, ты щедрый. Подари немножко счастья вдовице, тебе зачтётся. Судьба с любым злую шутку сыграть способна. Ноченька уже к концу подходит. В дом заходи. Сильно не шуми. Не хочу, чтобы детишки проснулись. Тебя одного сейчас хочу. А ты… ты меня хочешь? Вижу, хочешь. Обещаю, не пожалеешь. Всё сладкое, что за год накопила, отдам без остатка… Одному тебе…

Завела вдовушка в дом, детей быстро проверила и в свою комнату направила.

Обстановка  почти городская: мебель хорошая, современная, обои, люстра, кровать деревянная  двуспальная с витыми ножками. Постель перестелила, достав из шифоньера выглаженный комплект белья. Принесла большой таз, ведро тёплой воды, полотенце, мыло.

– Обмойся немного. Я на кухне сполоснусь. Не люблю, когда от мужика потом пахнет. Да не стесняйся, не на блины пригласила – любить буду. Крепко буду любить. Накопила желания, невмоготу. Трясёт всю.