Прикосновение

– Не важно. Где деньги лежат, туда и положим. Отведём от тебя беду неминучую, будь спокоен.

– Я не переживаю. Заканчивай уже, мне пора.

Антон раскрыл дипломат, где лежала стопка денег. цыганка положила в него завернутую десятку и отвернулась, крестясь.

– Теперь ступай с богом, можешь жить спокойно. Девушка тебя дождётся. Чистая она у тебя, хорошая. Любить будет до последнего вздоха.

Антон и рад, что закончились, наконец, его мучения.

Побежал, лишь бы подальше отсюда.

Никогда, решил он, цыганам подавать не станет.

Вот ведь привязалась.

А самому неспокойно.

Колотится сердечко: что-то почуяло неладное.

Вроде всё на глазах происходило, а тревожно.

Нужно бы посмотреть. Проверить.

Остановился, открыл дипломат, подсознательно готовый к неожиданностям.

На дне чемоданчика сиротливо лежали лишь две пятирублёвых купюры, завернутая  десятка да четвертной.

И всё.

В сердце что-то оборвалось.

Антон перерыл дипломат: пусто.

Нет денег.

Украли.

Найти, забрать.

В дипломате были все деньги: на билеты, на отпуск, на подарки родителям.

У Антона потекли слёзы: как же так? Он ведь от всей души… не пожалел денег для детишек, хотя лишних у него отродясь не было.

На отпуск копил всю зиму: откладывал со стипендии, подрабатывал грузчиком в порту и на торговой базе. Ночами таскал тяжеленные мешки и ящики, чистил в лютые морозы выгребные ямы, складывал доски в штабеля на лесозаводе.

Работал, не жалея сил и времени, чтобы отдохнуть, брата младшенького порадовать.

Цыганки уже гадали другим доверчивым идиотам.

К нему опять подбежали дети, окружили, принялись клянчить копеечку.

Антон пытался взглядом отыскать ту самую гадалку, что его облапошила, но все цыганки были на одно лицо.

Как быть? Женщин с оголённой грудью и грудничками было несколько: молодые и привлекательные, как на подбор. Видно в их бизнесе броская внешность и камуфляж – обязательное условие.

Пришлось разбираться с первой попавшейся.

Какая разница, кто из них выкрал деньги. Пусть между собой разбираются.

Антон схватил гадалку, что ближе других  и закричал, призывая милицию.

Та орала, что у цыганки, кроме пи…ы ничего нет: только детишек табун, которых кормить надо, да голая задница под юбками.

– На, смотри. Ищи, трогай, где твои деньги, – бесновалась цыганка, задирая при всех  подолы юбок, под которыми не было нижнего белья и размахивала при этом  мальчуганом, – нет нигде. Зачем напраслину на порядочную женщину наговариваешь?

Народ в растерянности толпился поодаль. Две девушки рыдали, рассказывая, что и их обобрали до нитки, что все эти попрошайки – воровки.

– Пхагэл тут дэвэл, –  орала гадалка, – джа пэ кар. Идиот, бля! Со мАнгэ тэ кирА, чАялэ? Жить надоело, да? Храбрый, ничего не боишься? Бог тебя покарает. Вижу, не будет у тебя детей, ни одного не будет.

Однако, гадалкам реклама была явно ни к чему, а народ вокруг собирался толпой и все кричали, негодуя.

Никогда прежде не видел Антон такого единодушия.

Цыганки попытались от него избавиться: сняли туфли и давай колотить парня по голове бестолковой, как дятлы гнилое дерево.

За волосы таскали так, что клочья летели. Больно, но других денег нет, занять тоже не у кого.

Антону проще было умереть, чем без средств остаться.

Орал от боли, но держал воровку, словно от этого жизнь его зависела.

Услышав вой милицейской сирены цыганки разбежались.

К Антону вдруг подскочила маленькая цыганочка и сунула руку свёрток, – держи вот,  дядька, обронил, а я нашла. Бери.

Антон, как заправский шаман в гипнотическом трансе, ничего не смыслил, действовал на автомате. Ему, во что бы то ни стало, нужно было победить и никак иначе.

Свёрток был машинально отправлен в задний карман брюк.

Антон не любил милицию, а теперь словно родных встретил.

Наряд забрал гадалку в вокзальное отделение.

Антон написал заявление о краже: так, мол, и так, украли четыреста рублей.

Описал, как было. Точнее, как сумел запомнить и воспроизвести по памяти.

На самом деле ничего толком не вспомнил. Туман в голове до сих пор не рассеялся.