Компромисс

О Луне, о звёздах, обо всём…
Валерий Столыпин

Потребность в любви, поиск партнёра – процессы перманентные, постоянные. Иногда достаточно остановить на чём-то взгляд немного дольше обычного, чтобы как следует разглядеть объект пристального интереса. В любом случае, любят не за что-то определённое, а по причине энергетической совместимости, ощущения радости, счастья, комфорта в присутствии того, кого хочется называть любимым. Иногда (на самом деле довольно часто), это чувство посещает нас по ошибке.

Валерий Столыпин

О Луне, о звёздах, обо всём…

Верка

Верка работала телятницей на третьей, самой старой ферме, где не было никакой механизации и вообще ничего, кроме разваливающихся стен с обветшалой крышей, да стойл, пропитанных насквозь мочой и навозом.  Даже примитивного дощатого пола в этом утлом сооружении не было.

Все технологические процессы здесь приходилось исполнять вручную.

В качестве тягловой силы – старая седая кляча со странной кличкой, Лариска, слепая на один глаз.

Работница тоже мало чем отличалась от своей подопечной: длинные, спутанные, местами полинялые волосы, не знающие внимания и заботы, проваленный беззубый рот, выцветшие глаза с поволокой из безнадёги, глубокие морщины, заскорузлые грубые пальцы с обкусанными ногтями.

Картинка не очень симпатичного облика дополнялась сутулой осанкой, мужицкой застиранной одеждой, подвязанной огрызком пенькового каната и лексикой на две трети состоящей из непереводимого русского фольклора.

Старуха (оказалось, что впечатление обманчивое – ей и тридцати нет) была замужем, имела на попечении трёхлетнюю дочурку.

С моим приходом в совхоз в качестве зоотехника работница вдруг стала стахановкой и на глазах начала преображаться: трудится день и ночь, млеет от каждой похвалы, даже пытается флиртовать, что выглядело неуместно, нелепо.

Представьте, что вам подмигивает, краснея и смущаясь, застенчиво кокетничает, раскачиваясь и приподнимая плечики косматая старуха-нищенка. При этом она робко рисует на заляпанном навозом полу ножкой в резиновом сапоге рисунок, напоминающий по форме сердечко.

Где-то так.

Лично мне становилось не по себе от такого рода внимания, хотя я был настолько юн, что принимать эти игривые намёки всерьёз никак не мог – фантазии не хватало.

Верка делала всё для того, чтобы я её заметил: обстригла и причесала волосы, подкрашивала губы. Вместо застиранной спецовки стала одевать цветастую кофточку, обнажившую рельеф довольно стройной фигуры, поверх брюк – весёленькую юбчонку.

Разительные перемены стали заметны всем. Кроме меня.

Не хвалить ответственного и дисциплинированного работника я не мог. В пример другим её достижения ставил постоянно, что вызывало Веркино смущение.

Позднее я понял, что она терпеть не может, когда я выделяю её при всех. Женщина ждала внимания индивидуального и совсем иного.

В ней вдруг проснулась женственность, которая, похоже, долго не приходила в сознание и вдруг очнулась.

На таких выносливых, неутомимых трудягах как Верка вся деревня пока что держится.

Ни для кого не секрет, что женщина на селе в любом случае превращается в бабу. Романтические и женственные натуры покидают пределы села сразу, как только представляется такая возможность.

В деревни по поводу причин стремительного Веркиного преображения не на шутку шушукались, сочиняли всякого рода “правдивые” истории, в которых именно я, “недёржаный” блудливый холостяк, был источником её скандального вдохновения.

Непристойное поведение, всякого рода грехопадения и оскорбление целомудренной семейной нравственности в местности, где даже телевидения нет, чтобы отвести душеньку, самый востребованный повод для сенсационных коммуникаций.

Впрочем, я старался не реагировать: не до этого было. Мало того, что молодость сама по себе слепа, глуха и беспечна (я ведь только вылетел из родительского гнезда), привыкать к скудному и нелёгкому деревенскому быту было совсем не просто для вчерашнего горожанина.

Верка тем временем агрессивно окультуривалась: на ферму приходила в нарядной одежде, гладко причёсанная, чистенькая. В спецовку уже на месте переодевалась, причём старательно попадалась мне на глаза.

Глупая баба. Ну, скажите на милость – какой резон молодому парню глазеть замужнюю женщину, убитую к тому же тяжёлой работой?

Однажды вечером, я уже к тому времени закончил с повседневными домашними делами, поужинал, готовился немного почитать перед сном.

Внешний вид деревенского обывателя, готовящегося прилечь, понятен: ноги в обрезанных валенках, семейные трусы и голый торс.

На стук в дверь смело ответил “входи”. Как правило, в это время иногда приходили друзья сыграть в шахматы.

Молчание, но потом кто-то робко постучал ещё раз.

Открыл дверь, а там Верка.

Двумя руками держит на груди цветастый узелок: чистенькая, причёсанная, с подведёнными ресницами и накрашенными яркой помадой губами.

Одета весьма прилично, по молодёжному.

Больше всего удивили модельные коричневые ботиночки малюсенького размера.

Даже представить не мог, что у неё настолько миниатюрные ступни, осиная талия и вполне соблазнительные бёдра.

Верка была не похожа сама на себя. Просто немыслимое несоответствие с размером мозолистых ладоней и привычными на работе безразмерными сапогами.

Ноги в капроновые чулки затянуты, платье до колен из чего-то воздушного, но сразу видно, что носить подобные кружева женщина не умеет. То ли из старых запасников достала, то ли в посёлок ездила за обновкой.

Массивные золотые серьги в ушах, несколько рядов ажурного плетения цепочек из драгоценного металла, витой браслет на тоненьком запястье.

Да она и не старуха оказывается вовсе, нормальная молодая женщина. Мне, конечно, в подружки не годится, а так ничего.

Однако впечатление основательно портит кошмарный запах отвратительно резких духов вперемежку с тошнотворным ароматом коровника, который невозможно ничем заглушить или закамуфлировать.

Запах навоза несмываемый, вечный. Он впитывается во все поры. Даже если не ходишь на ферму целую неделю, определить место работы не составляет труда. Ничего с этим не поделать – такая уж специфика у этой профессии.

Позитивное впечатление основательно портит беззубая провалившаяся улыбка на измождённом лице.

Это неземное создание стоит, кокетливо переминаясь с ноги на ногу, носочком миниатюрного, почти детского ботиночка рисует на полу восьмёрки и смотрит на меня исподлобья застенчивым взглядом.

Я заметался в поисках, чего бы на себя накинуть.

Трусы, конечно, вполне пляжные, но я всё-таки её начальник – не могу предстать перед своей работницей в неглиже.

Пришлось завернуться до пояса в махровое полотенце и накинуть ватную телогрейку.

– Чего тебе, Вера? Отгул, извини, дать не могу. Все подменные животноводы заняты.

– Да не, Петрович, я к тебе лично. Я это, – проходит к столу, разворачивает

свой узелок. Внутри большая банка молока, варёные яйца, сдобные пирожки, исходящие жаром и бутылка водки.