Фата Времени. Цикл «На земле и в небесах». Книга первая

4 декабря

«Что бы я делал, о чём бы я думал сейчас на месте Рене Боровского? – спросил себя Филл Баркер, подъезжая на такси к замку, – Непонятная смерть отца через несколько лет после смерти деда. Обе странные, неразгаданные. Конечно, у молодого, здорового физически и психически мужчины мыслей о роке, как у старой экономки, нет. Но не только ведь бизнес у него на уме».

Поставить себя на место миллионера-наследника он не успел. Дверь парадного подъезда распахнулась после первого звонка, словно Рене ожидал детектива в холле. В коридоре у лестницы хозяин познакомил Филла со своей сестрой, выходившей из столовой. Моника оказалась совсем не похожей на Рене: тоненькая и стройная, с миловидным лицом, она так кипела внутренней энергией, что казалась натянутой струной. Только глаза, круглые, под серыми крутыми полукружьями бровей, портили впечатление благородной аристократической утончённости. В ней явно течет кровь иного рода, да ещё и с примесью. Моника непосредственно и просто пригласила Филла и Рене в зимний сад, они устроились на камнях у пруда с рыбками. Журчит ручеёк среди цветной гальки, шелестят в зелени диковинные птички.

«Уютнейшее местечко, где можно снять любой стресс, компенсировать любое перенапряжение, – подумал Филл, вглядываясь и вслушиваясь, – Такие уголки надо создать в полицейских управлениях и участках. Многих глупостей удалось бы избежать». Первый же вопрос, заданный Моникой, укрепил догадку о том, что она не только внешне, но и внутренне не родственна Рене.

– Как вы думаете, Филл, удачно сравнение компьютерной игры с полицейскими расследованиями?

Рене усмехнулся с плохо скрытым неодобрением и сказал:

– Моника в нашем семейном бизнесе делает очень важную работу, заведует рекламой. А в рекламе самое главное парадоксальность, умение подавить самостоятельность воображения потенциального покупателя.

Итак, Рене даёт понять, что у Моники ничего не удастся узнать. Потому что мысли Моники бесконечно далеки от житейских проблем, она убеждена, что занимается самым главным делом в мире, что успех семьи зависит от неё. И всё, что происходит за пределами придуманного для себя мира, для неё не существует. А если что заметное и происходит, оно не задевает её. Совиные глазки Моники вовсе не признак того, что мудрость осеняет её хотя бы в лунную полночь. Завидный тип рассудка, закрывшегося в собственной ограниченности, как моллюск в раковине. Отсутствие интеллектуальной раскрепощённости – прямая причина физического здоровья, психической безмятежности, долголетия и прочего. Этой деловой даме не грозит конец, сравнимый с кончиной её отца. Ему расхотелось беседовать с Моникой, а с Рене в её присутствии не поговорить.

– Думаю, мне необходимо ознакомиться с историей вашей семьи, – без предисловий сказал Филл, – И если у вас имеется архив, в той части, что доступна постороннему…

Рене оторвал задумчивый взгляд от Моники, готовящейся задать очередной «парадоксальный» вопрос, и понимающе кивнул:

– К сожалению, мы с Моникой вынуждены оставить вас. Деловая встреча, отменить никак нельзя. Наш ангел-хранитель Энн-Лилиан поможет вам во всём. Семейный архив на чердаке, ключи у неё. Не уверен, что кто-то из ныне живущих Боровских заглядывал в него. В том числе и я. Какие в прошлом могут быть болезненные тайны? Распоряжайтесь им как сочтёте нужным, чувствуйте себя свободно. Энн-Лилиан найдёте на кухне.

– Прекрасно. Благодарю вас, – сказал Филл, – Рад был познакомиться с вами, Моника. Надеюсь, нам удастся ещё поговорить.

Рене поднялся с камня, протянул руку Монике. Она легко поднялась, блеснула на Филла круглыми глазками и грациозно удалилась из райских кущей. Рене на прощание кивнул головой; Филл успел уловить в его глазах тень страдания.

Вторая короткая встреча с Рене Боровским показала: наследник вовсе не рад обрушившейся на него самостоятельности. Он, несомненно, умный и проницательный человек. И что-то его гложет, чего он не показывает, как все сильные натуры. Но оно пробивается наружу в почти незаметных интонациях, во взгляде. Знающий его получше мог бы понять больше. Хорошо, если жена Рене не похожа на сестру. Нет, без знакомства с прошлым, на которое подвигла встреча со Слейтером, ничего не понять. Пока Филл Баркер нисколько не ближе к разгадке, чем Тимур Стоун. Он ещё с полчаса посидел у озерка, прошёлся среди оплетённых лианами пальм, полюбовался на пестроцветных попугайчиков и вышел из зимнего сада.

В коридоре на него смотрел ряд предков Боровских. Ефрем прав: мужчины рода очень похожи. Он узнал Рене; рядом, скорее всего, Ричард. Портрет Рене, выполненный рукой Слейтера, выражает спокойствие. А вот у Ричарда лицо озабоченное. Как у его сына сегодня. Где-то рядом место для портрета Греты. Что может дать беседа с женщиной, лишь пять-шесть лет назад вошедшей в странную семью, которую и очень большие деньги не освободили от несчастий? С каждым поколением портретный ряд погружается всё глубже в прошлое, унося с собой ответы на загадки, лишая вновь приходящих самой возможности ставить верные вопросы.

Столовая – полость, вырубленная внутри беломраморного айсберга. Кухня – музей современной пищевой технологии. И Энн-Лилиан, беспомощно растерянная среди рядов машин, печей, комбайнов. Экономка, выполняющая обязанности всех отсутствующих слуг, оторвалась от кнопок, по которым стучала чуть ли не кулаком, и обрадованно пошла навстречу Филлу.

– Здравствуйте, уважаемая хозяйка! Кроме нас с вами, во всём доме ни одного живого существа. Как я вас понимаю, – сочувственно сказал Филл, – Вся эта техника ужасна, рядом с ней нет домашнего уюта.

– Здравствуйте, инспектор, – дружелюбно ответила Энн-Лилиан, её тонкие руки протянулись к нему, – Я приготовила пирог с фруктами, сейчас будет чай. И не говорите мне, что уже позавтракали. Я их заставила оставить печь на газе, на ней и готовлю.

Филл помог старушке перенести пирог и посуду в столовую, занял место за большим мраморным холодным столом. Вскоре вошла Энн-Лилиан с чаем, и началась беседа, в которой один говорил, а другой слушал.

– …Ещё при господине Джеймсе в доме хозяйничали люди, а не бездушные автоматы. Повар, кухарка, другая прислуга. Мой отец распоряжался всеми кладовыми и подвалами, держал у себя все ключи. В комнатах для слуг жили пятнадцать человек. После смерти господина Джеймса подвалы засыпали, слуг уволили. Кроме тех, что жили в доме. Теперь осталась я одна, и хожу как тень. Сколько я промучалась, пока господин Ричард научил меня управляться с проклятыми кнопками! Одна посудомоечная машина отняла столько сил. Конечно, посудомойки народ неопрятный и вороватый. Но у меня-то глаза ещё есть! Да и поболтать было бы с кем.

Филл кивал, хмыкал и с удовольствием расправлялся с пирогом, запивая его густым ароматным чаем.

– Вас оставили на моё попечение? Им и гостя некогда приветить как полагается. Погоня за денежками любого погубит.

Филл согласно кивнул, похвалил пирог и сказал, что ему надо попасть на чердак и ознакомиться с архивом. Старушка освободила два ключа из связки на поясе и протянула ему.

– Память стала слабеть. Иначе я многое вам рассказала бы сама. Но и в архиве найдёте. Надо же, куда его засунули! Кто туда поднимется? Раньше был вход на чердак из кабинета господина Джеймса. Сейчас только с улицы.

Подняться по обледеневшей пожарной лестнице на высоту пятнадцати метров под пронизывающим зимним ветром оказалось делом непростым. Филл, с трудом удерживая ключи негнущимися пальцами, отомкнул внутренний замок чердачной двери, больше похожий на люк пассажирского самолёта, толкнул её и с облегчением вывалился на пыльный дощатый пол. Огромное, без перегородок, помещение сразу осветилось: за Баркером следил компьютер. Ни окошка для внешнего света, ни вентиляции. Дышится трудновато. На толстом слое серой пыли отпечатки ребристых подошв полицейских ботинок цепочками в разных направлениях. Следы команды Стоуна. Главное внимание они уделили периметру и трубе камина в дальней стороне.

Слева от входа груда антиквариата. Кубки, кувшины, прочая металлическая утварь, украшенная резьбой, инкрустированная блестящими камешками. Целое состояние. Рядом большой железный ящик, настоящий сейф. Следов рядом с ним не наблюдается. Шаги отражаются эхом от кирпичного свода, служившего когда-то укрытием при обороне замка от нападающих. От рыцарских времён осталась одна пыль. Крышка ящика-сейфа подалась легко, подняв едкое облачко. В ожидании, пока оно осядет, Филл прошёл к каминной трубе. Каменная кладка, стянутая железными поясами, имела одну задвижку. Он попробовал: она свободно двигалась вперёд-назад и, судя по размерам, закрывала весь дымовой проход. Закрыв заслонку, Филл вернулся к ящику.

Толстые тетради; пачки писем и деловых бумаг; оригиналы и копии полицейских документов почти полувековой давности. Вначале он вытащил всё содержимое и разложил на полу в соответствии с хронологией. Затем взялся за самые древние свидетельства семейной биографии. Пять или шесть часов пролетели незаметно. Если бы не чай с пирогом, он не смог бы осилить работу архивариуса в столь короткий срок. Сказав мысленно «спасибо» Энн-Лилиан, Филл аккуратно вернул бумаги в хранилище.

Предстояло осмыслить прочитанное, привести в нужную систему. Одно прояснилось сразу: никто не знает всего. Никто: ни Рене, ни Энн-Лилиан, ни Слейтер, ни полиция. Каждый обладает крупицей нужного знания. Как сложить отдельные частички в цельный кусок? Пространственный срез сделала полиция, он получился неживой, бессмысленный. Архив поможет оживить знание, материализовать призраки прошлого и покрепче ухватить ускользающий кончик нити. Тогда рассеется голубая завеса и он увидит, кто и каким образом расправился с Ричардом Боровским. И – почему!

Временные пласты, представленные поколениями Боровских, связаны одной тайной. Надо начинать с нижнего, фундаментального. Более ста лет тому… Барон Ленард де Борово. Один из первых родоначальников. Состоятельнейший владелец безымянного тогда замка. Богатство – семейный, родовой атрибут Боровских, изначально бывших де Борово. Богатство сделало их независимыми. Независимость, соединившись с генетически определёнными чертами характера, влекла к злоключениям и трагедиям. Избыток в одном компенсировался недостатком в другом.

Молодой, влиятельный и удалой барон Ленард похитил у своего соседа и приятеля графа Патрика Андерсона невесту. Звали невесту Елена. Так началась очередная троянская история, закреплённая в названии замка. Свадьбу барон сыграл в день похищения. По тем временам подготовка свадебного пира занимала несколько дней. Следовательно, у Ленарда с Еленой имел место предварительный сговор. Вечером того рокового дня в хмельном пылу барон отправил соседу кошель золотых монет в знак выкупа. Таким образом, отвергнутый и обманутый дамой сердца, преданный другом, граф перенёс в один день три тягчайших оскорбления своей чести. Всё дело в том, что наследник знатной фамилии, с текущей в жилах толикой королевской крови, был беден. А бедность в те времена не способствовала укреплению личных позиций. И в те времена… Едва ли молодого графа окружали бескорыстные друзья. И он не смог немедленно ответить на смертельную обиду.

Воинственный, любящий авантюры барон после женитьбы не изменил своим привычкам. И пропал без вести в одной из войн во славу государя. Его наследник, Уокер де Борово, вёл праздную жизнь аристократа и окончил жизнь бесславно, не дожив до старости. Причиной явились пьянство и распутство. Возможно…

Внук барона Ленарда де Борово Томас оказался умнее и практичнее предков. Вместо бездумной траты наследства он принялся за дело. Торговля вычислительной техникой стала смыслом жизни. От примитивных арифмометров до калькуляторов: научно-технический прогресс шёл быстрыми шагами. Начал собственное производство игровых автоматов, усовершенствовал фамилию. Вот откуда пошла выставка электроники первых поколений под портретами в коридоре первого этажа замка «Елена». Тогда же начинается сбор шедевров живописи.

Будучи уже женатым и богатым бизнесменом, Томас встречает внучку графа Патрика Андерсона Кристину. Кровь деда заговорила в ведущем благообразную жизнь внуке: он решил развестись с женой и соединиться с Кристиной. Бедная внучка гордого графа отказывает в притязаниях. Тогда влюблённый Томас Боровский предлагает ей финансовую помощь. Она вновь отказывается. Более того, она решает продать поместье и покинуть эти места. Через вторые руки Томас становится владельцем замка и земель Андерсонов и делает ещё одну попытку. Встреча с Кристиной не приносит ничего, кроме обретения им последней реликвии Андерсонов – портрета графа Патрика. Перед отъездом она берёт с барона-коммерсанта обещание, закрепляя его документом: новый владелец портрета обязывается следить за состоянием оного и ежегодно, в условленный день, приглашать для того художника – внука автора картины. Возникает след предка Ефрема Слейтера, Эрдмана Шервинского, человека из всех отмеченных в архиве самого загадочного.

После того Кристина исчезает и появляется в поле зрения Боровских лет через десять, после смерти Томаса, погибшего в расцвете сил и богатства. Кристина приезжает в родные места с дочерью Джиной и, узнав о смерти Томаса, весьма расстраивается, и обращается к сыну Томаса Джеймсу с просьбой вернуть портрет деда. За ту же или более высокую цену, что была ею получена. Джеймс не соглашается: в семье Боровских реликвии не раздают. Всё, что связано с волей или памятью предков, нерушимо. Внепрактичные движения души удел слабых. А Боровские к слабым себя не относили никогда.

Продолжая дело отца, Джеймс очень скоро становится мультимиллионером. И перенацеливает семейный бизнес на производство сервисных компьютерных программ, от антивирусных до игровых. Едва достигнув возраста зрелости, он погибает при загадочных обстоятельствах. Смерть застаёт его в том же месте, где она найдёт его сына Ричарда. В том же месте, где окончил свой земной путь его отец Томас. Надо заметить, Томас прожил вдвое дольше того и другого. Чем не проявление злого рока, о котором упоминала старая экономка? Тень мистики явно скрывает здесь чью-то злую волю.

Сквозь голубую завесу Филл видит одну цифру, ставшую мистической для всех Боровских, начиная от Ленарда де Борово.

Очень непростая цифра. Цифра 31.

31 октября – день бракосочетания Ленарда с похищенной Еленой. В том году барону исполнился тридцать один год.

Вернув ключи Энн-Лилиан, Филл ещё раз хвалит её кулинарные способности и договаривается о стакане чая.

– Простите, продрог. Так что… Прогуляюсь в каминную залу, и оттуда к вам. Очень признателен.

Он встаёт рядом с камином там, где стоял в свою последнюю секунду Ричард Боровский, полный сил и здоровья. Стоял лицом к каминной полке, на которой бронзовая статуэтка рыцаря в доспехах. Он даже не успел, не смог поднять руки, столь могуч и стремителен был удар. Иначе статуэтка была бы сметена. Откуда мог идти удар? Полиция не ответила на этот вопрос, они не нашли орудия убийства.

Хоть приблизительно определить бы. Полки с посудой… Очень возможно. Самострел! Не древний, конечно, а современный. Может быть, даже с программным управлением. Он мог находиться на одной из полок. Небольшой аппаратик, выстреливающий что-то подобное острию стрелы. Стёкла раздвижные, одно чуть в сторону, сюрприз легко спрячется между фарфоровыми чашками да чайниками. А зачем прятать? Можно и замаскировать в оболочке фарфора.

Хитросплетения преступного ума плюс современная техника – сочетание страшное. И пожалуйста: убийство есть, а убийцы нет. Через день или два, можно и позже, преступник возвращается и прячет в карман или портфель своё оружие, сделанное в виде старинного кофейника. Стекло задвигается на место. Кто может помнить, какая посуда где стоит, если ею не пользуются?

Всё логично, если бы не одно обстоятельство: убитого находят через несколько секунд после падения тела. Входят все сразу. Под левой лопаткой кровавая сквозная рана. И ни ножа, ни острия стрелы, пронзившей тело насквозь. Вытащить оружие без специального приспособления, ещё и на виду у публики невероятно! Судебно-медицинская экспертиза показала: из тела ничего не извлекалось! Нет, не так всё было. Слишком легко объяснить и слишком загадочно исчезновение орудия убийства.

В числе подозреваемых и Рене, специалист в области компьютеров. Он мог бы сконструировать нечто такое… Но спрятать концы? Каким образом? Он ни секунды не оставался один до прибытия Стоуна. Исключать Рене из числа подозреваемых совсем нельзя. Но и считать преступником нет оснований.

Итак, ни ножа, ни острия стрелы. Ни острия стрелы?

Вспомнив беседу со Слейтером, Баркер обратился к портрету неотомщенного при жизни Патрика Андерсона, продолжившего запредельное существование в замке смертельного врага. В замке под именем несостоявшейся невесты. Незавидная судьба… Не случайно прадед Ефрема Слейтера Эрдман Шервинский сделал ему такие глаза: небесного цвета напряжённый прищур. Как у стрелка перед решающим выстрелом.

А всё-таки три стрелы! Одна в руке, две в колчане. А не четыре, как утверждает Слейтер. Что-то тут не так! Зачем художнику путать детектива легко проверяемыми фактами? Как бы потомок художника-алхимика не сделал ему ручкой, не сбежал из города! Ведь не может портретист-профессионал, знающий картину преотличнейше, так ошибаться. Сколько раз Слейтер прикасался к изображению графа кистью, сделанной в дни начала войны между Борово и Андерсоном?

* * *

Чаепитие отодвинуло вопросы в сторону. Экономка продолжала жаловаться на засилье технической революции в её жизни, попытки вернуть её к интересующему Филла предмету не увенчались успехом. Заверив, что через день он с удовольствием попробует яства, приготовленные на старой плите, Филл откланялся.