Сказание о Завгаре. О фантастической судьбе реального гражданина Вселенной

Сказание о Завгаре. О фантастической судьбе реального гражданина Вселенной
Валерий Сабитов

Перед читателем единственная на сегодня книга по истории Фэндома на русскоязычном пространстве. Книга о судьбе человека ставшего легендой при жизни. Завгар (Завгородний Борис Александрович) – символ массового движения за романтику и добрую фантастику всегда и везде.

Сказание о Завгаре

О фантастической судьбе реального гражданина Вселенной

Валерий Сабитов

© Валерий Сабитов, 2019

ISBN 978-5-4496-3126-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Завгар – Завгородний Борис Александрович

Предисловие автора

На Земле в любую эпоху появляются странные люди. Их немного. Кто-то из таких редких личностей не вписывается в свой век, биографии других удивительным образом совпадают с характером текущего времени. К последним относится герой нашей книги, Борис Александрович Завгородний, носитель харизмы и необъяснимого очарования! В странной неординарности секрет мега-популярности Завгара как в своей стране, так и за её пределами. Нет другой такой фигуры, которая бы оставила столь яркий и незатухающий след в истории Фэндома.

Мог ли наш герой выбрать иной путь? И организовать свою жизнь в соответствии с господствующим идеалом? Правильное образование, престижная доходная профессия, семья, большой дом, полная чаша… Ведь большинство фэндомовцев пошло именно этим путём. И теперь могут с «высоты» достигнутого снисходительно наблюдать за «не достигшим». Сознательно ли Борис уже в начале своей биографии отказался от общепризнанного образа бытия?

Я познакомился с фантастическим лидером, весьма оригинальной личностью. И возник замысел «Сказания…». Уверен, он с рождения обладал всем набором необходимых качеств: физических, интеллектуальных, волевых. А всем нужным сверх того обзавёлся в юности. Осталось развивать и применять. Примерно так произошло с целительным даром Авиценны.

Историю советско-российского Фэндома отразить в одной книге невозможно. Хотя иметь её хочется многим. Задача моя – осветить жизнь одного человека, органично спаянную с Фэндомом непонятными, мистическими узами. Столь плотной связи в другой биографии не найти. Перед читателем – проникновение в кристалл жизни Фэна №1, известного как Завгар.

Исследований советско-российского Фэндома нет. Как нет и биографий людей, сделавших в него значительный вклад. Мне удалось отыскать две работы, посвященные Фэндому и фантастике, принадлежащие доктору исторических наук Комиссарову Владимиру Вячеславовичу. Есть исследование (1993 г.) Р. С. Каца «История советской фантастики» (Саратов, изд-во Саратовского университета, 1993) – но оно не относится напрямую к нашей теме. В. Комиссаров кандидатскую диссертацию посвятил исследованию Ивановского КЛФ, который развивался заторможено в сравнении с «Ветром Времени» и набрал обороты только в конце 80-х, и быстро сошёл на нет. О «Ветре Времени» там – только одно упоминание (но хоть это есть). Если доктор наук, посвятивший работу исследованию фантастики, не знает о Завгороднем, а Завгар не слышал о нём – зачем и для кого такие труды?

Данная книга – не копия изданного в конце 2017 года в издательстве «Аэлита» моего труда «Завгар и Фэндом: от рассвета до заката». Автору пришлось убрать все снимки и сканы, значительно сократить объём. Учтены поступившие предложения-замечания, внесены дополнения, проделана необходимая редакторско-корректорская правка.

Борис Завгородний – полноправный соавтор данного исследования. Благодарю также за помощь в подготовке книги Сергея Лифанова, знатока наследия Стругацких и участника-свидетеля истории Фэндома.

Прелюдия: Рассвет

Краткая биографическая справка из Фантлаба:

Борис Александрович Завгородний (Родился: 20 октября 1952 г. Россия, Волгоград) – русский писатель, активист фэн-движения, журналист. За свою жизнь Борис Завгородний сменил множество профессий: был токарем, острильщиком, киноварщиком, дворником, экскурсоводом, официантом, сантехником, литературным агентом, челноком-торговцем и даже издателем.

Известен всему миру как «советский фэн №1» (поскольку первым из российских любителей фантастики попал в международный справочник «Fandom Directory»). Бессменный председатель волгоградского КЛФ «Ветер времени». Один из организаторов фэн-премии «Великое Кольцо». Участвовал в издании многих фэнзинов, в том числе «Шалтая-Болтая», который по итогам «EuroCon-2006» был признан лучшим фэнзином Европы.

Организовал Фэндом Волгограда, посетил почти все конвенты России и побывал на конах Болгарии, Венгрии, Сан-Марино. Провёл в 1991 году «Волгакон», один из самых известных конвентов нашей страны.

Лауреат премии «Малый Странник» -1994 как «человек-легенда российского Фэндома». Лауреат приза «Звезда Фэндома».

Как издатель выпустил несколько малотиражных книжных серий, в которых увидели свет дебютные книги молодых отечественных фантастов, а также антология «Киберпанки на Волге» (рассказы Брюса Стерлинга и Пола Ди Филиппо). В 1995 году был ответственным секретарём литературной премии «Странник», вручаемой на Конгрессе Фантастов России.

В 2000 году Борис Завгородний в соавторстве с Сергеем Зайцевым написал фантастический роман «Рось квадратная, изначальная».

В 2002 вышла книга о Борисе Завгороднем – «И это всё о нём…». (сост. С. Мелихова).

Сайт FANDOM Волгограда:

Завгороднего называют «Фэн №1» и «основатель Фэндома». Бесспорно, что Борис является самой одиозной фигурой в Фэндоме. Его присутствие на любой конвенции делает историю. О нём пишут в фэнзинах и в официальной прессе.

Борис Александрович за свою жизнь успел поработать токарем, острильщиком, киноварщиком, дворником, экскурсоводом, официантом, писателем, сантехником, литературным агентом, челноком-торговцем, издателем. Организовал Фэндом Волгограда, посетил почти все конвенции России и побывал на конах Болгарии, Венгрии, Сан-Марино. Издал более 20 книг и провёл в 1991 году Волгакон – лучшую до сих пор конвенцию в нашей стране.

Читателю от Бориса Завгороднего

«Не люблю я писать. А читать вот наоборот – люблю до самозабвения! Прям как болезнь, как у какого-то мокреца. Сама мысль о написании такой книги зрела давно, с тех пор как я узнал, что в других странах об их Фэндомах написана куча вещей! Самая главная среди них, конечно, работа Сэма Московица, «Бессмертный шторм» – о начале становления Фэндома США, выдержавшая несколько изданий. Но есть также занимательные вещицы об Австралийском Фэндоме, печатавшиеся в фэнзине «Ментор» под редакцией Рона Кларка, и об Аргентинском Фэндоме, которые я отрывочно смог когда-то скачать в сети и которые благополучно затерялись. Там кстати, в тамошнем Фэндоме, встречались такие известные на Руси фамилии как Врангель, Юденич. Но… Как идея этой книги проникла в Сабитова, не понимаю. Я не верил в её реальность до знакомства с ним. Да и он, думаю, принял окончательное решение во время нашей встречи. Хотя в голове у него уже имелась готовая концепция, и мне она понравилась. Да и другой всё равно не было.

Написать историю Фэндома в увлекательной форме и уместить её в одной книге задача нереальная. А вот показать её через один срез, пусть даже через мою биографию, как это захотел сделать Валерий – вполне может получиться. Конечно, это будет всего лишь краешек. Моя жизнь была немыслима без фантастики и Фэндома, без фантастического слова и связанного с ним реального дела. «Пусть будет так», – согласился я.

Я не понимаю, откуда и почему взялся Сабитов. Как джинн из Лампы… Надежды на написание этой книги не было никакой. Сам бы я не справился. Никто другой из друзей Фэндома не хочет браться за этот труд. Он – человек со стороны, не фэндомовский. Как и многие, с детства увлечённый фантастикой советской и переводной. Но служба в армии не оставляет возможности присутствовать ещё где-то в нужной делу мере. Он начал публиковать фантастические рассказы во время службы. Но смог реально посвятить себя фантастике только после выхода в запас, став ветераном. И ему нетрудно оказалось войти в тему, очароваться историей Фэндома. А взгляд как бы со стороны, надеюсь, позволил осветить тему книги более непредвзято и, возможно, с неожиданной точки. Хотя… Всё равно эта история не будет полной, пока все те, кто стоял у истоков фэн-движения не напишут о своих клубах!»

Плод Дикого поля

«Не на небе, на земле…»

    П. Ершов

Прежде всего обратимся к истокам земным: географическим и генетическим. Ибо небесные нам неведомы.

Борис: Как-то попросил я маму…

Как-то попросил я маму: «Мама, напиши мне о своей жизни. Рассказы быстро забываются, а так что-то да останется. Может, и мои дети заинтересуются когда-нибудь, а может, даже и внуки, как до них-то жили их родственники…»

«Родилась я 30 ноября 1926 года в селе Средне-Погромное Средне-Ахтубинского района. Это где сейчас Волжский. До ГЭСа здесь были сёла Средне-Погромное, Нижне-Погромное, Верхне-Погромное и Безродное. Так вот, в этом селе, где-то в степи, и родилась я. На моих родах умерла моя мама, видно не было близко больницы. Из рассказа Манефы и мамы Нюры никто толком не знает, почему так случилось с моей мамой. Встал вопрос: куда девать ребёнка, то есть меня? И решили взять меня на воспитание родители моей мамы: бабушка Таня и дедушка Семен Емельянович. У них было шестеро детей – это:

1) Дядя Ваня.

2) Дядя Саша.

3) Тётя Дуся (мать Анны – моя двоюродная сестра, что живёт сейчас где-то в Бекетовке. Белова Таня к ней иногда ездит).

4) Наташа – моя мама родная.

5) Мама Нюра. Почему Нюра мама? – она меня крестила, поэтому она мне крёстная мать.

6) Манефа (все они покойники, царство им небесное).

В 1934 году умирает бабушка и меня берёт к себе мама Нюра. Как рассказывала Манефа, дедушка очень любил меня и Манефе из-за меня от дедушки здорово перепадало. Дед был очень строгим. И чуть-чуть за мной Манефа не досмотрит, он её наказывал. Где училась в начальных классах, не помню. А в 1935 году дядя Ваня прислал письмо из Средней Азии (он там служил в Армии), после службы женился там и остался жить. Точно город не помню, вроде бы Ташкент или где-то рядом. Так вот он прислал письмо и просил, чтобы кто-нибудь из родственников приехал к нему в гости – он очень соскучился по родне. И как ты думаешь, кого прислали в Среднюю Азию в гости к дяде Ване? Меня и Манефу: мне было 9 лет, Манефе 16 лет.

Помню, сначала плыли пароходом, потом долго ехали поездом. На каждой станции Манефа выходила из вагона, покупала всякое лакомство и деньги, которые нам дали на дорогу, были все израсходованы, не доехав до места. Сидим с ней на вокзале, у меня начался сильный коклюш, до рвоты; не помню, сколько мы там просидели, и на нас обратил внимание начальник вокзала. Он нас взял к себе домой. Помню, искупались в душе у него и поехали дальше (наверное, он нам дал деньги на дорогу). Приезжаем – нас встречает жена дядя Вани. Тётя Нина встретила без радости, потому как дядя Ваня сидел в тюрьме. Он работал бухгалтером и, видно, влип или проворовался. Нам нужно было уезжать домой – а денег на дорогу нет, и Манефа поступила работать в парикмахерскую ученицей, а меня определили в детский дом. Помню его, дом этот – в лесу расположен, очень красиво там было. Помню сообщение, что у нас там было землетрясение, но этого я не заметила. Не знаю, сколько месяцев Манефа работала, но однажды приходит ко мне в детский дом и говорит, что завтра едем домой в Сталинград (или ещё он был Царицын?). Я помню, было наверное тепло, связала шнурками свои ботиночки, которые мне там дали, перевесила их через плечо, пальтишко с собой взяла, и ушла из детдома. Да, ещё забыла написать. Когда мы собирались в гости к дяде Ване, мне сшили платьице, очень-очень коротенькое, видно было трусики, ну как в городе носят. А в Средней Азии узбечки или таджички (не знаю) – ходят в одежде до пят; как увидят меня в таком платье коротком, то за мной толпой бегут и улюлюкают все. Я прибежала и в слёзы: «Больше не надену такие короткие платья». Ну, короче, мы возвратились домой и жить стала с мамой Нюрой на Красном Октябре – где-то в частном секторе в небольшой кухоньке. Училась в 35-й школе. По моему, она и сейчас так называется, как-то по радио слышала. Это были, наверное, уже 3—4 классы. Не помню. А летом, когда были школьные каникулы, я с дедушкой пасла коз, овец, коров там же на Красном Октябре, в Городище – наверное, ты слышал, есть такой Городищенский район. Он нанимался пастухом, а я была подпаском – тогда так говорили. Для меня это был тяжёлый труд: особенно козы, они непоседливые, так и бегала их заворачивать в стадо. А однажды прямо на пастбище объягнилась овца и дедушка завернул мне в тряпку этого новорождённого ягнёнка, и я понесла его хозяйке домой, за что получила гостинец. Коров пасти тоже было непросто, иногда корова, как взбесится, хвост поднимет и бежать из стада, я за ней бегу, плачу и кричу ей: «Куда, гадина!». А оказывается, у них заводится на коже какое-то насекомое, оно кусает и она от укусов бесится и бежит. Зато когда наступает полдень, гоним на водопой; было такое место, течёт ручей, песочек, вот они напьются и ложатся отдыхать. А я с дедушкой обедать. Обычно на обед был кусок сала свиного, солёного, который в жару весь растопился, и хлеб. А дед, видно, был уже беззубый, хлеб обрезал, корки отдавал мне, а сам ел мякиш-серединку, и я про себя очень на него серчала. А вот бахчи он нанимался караулить, это было для меня интересно. Можно сказать, мы там с ним в степи на бахчах жили всё лето. Особенно мне запомнились вечера – мало того, что дед караулил бахчи, ещё приходили в ночь хозяева некоторых бахчей; и вот сумерки, сидят взрослые беседуют, а я прилягу на колени деда и слушаю стрекотню всей живности и свист, и чириканье, и кваканье и смотрю на чистое-чистое небо и наслаждаюсь этим зрелищем. И вот за лето, особенно когда пасли, я вся завшивлюсь. В волосах на голове полно вшей. Тогда мама Нюра смажет мне голову керосином, туго завяжет голову платком, они там подохнут, счешет густым гребешком, вымоет меня с мылом и иду я в школу чистенькая. Ещё помню, я писала тебе, дедушка очень любил меня; и вот ещё он летом работал на Волге бакенщиком (наверное, знаешь, что это такое), зажигал огни на Волге для пароходства. Домик у него был где-то на острове, что ли. И вот у него всегда собирались рыбаки. Варят рыбу, застолье, я сижу у дедушки на коленях (наверное, мне было лет 4—5, точно не помню), но помню, что эти рыбаки знали – дед сказал, что я круглая сирота и они просят меня у дедушки взять к себе в дети (тогда так говорили). Дедушка плачет, целует меня колючей своей бородой и не отдаёт. Говорит, сами воспитаем. И всегда меня жалел, подкладывал с рыбы икру варёную – очень вкусная была, особенно с окуней в мешочке (то есть в плёнке), и вот я наслаждалась ею.

Значит, вспоминаю дальше – извини за непоследовательность. Когда я жила с мамой Нюрой на Красном, она мне, уходя на работу даст задание: натаскать из колонки воды вёдрами, а меня подружки зовут на улицу и вот, чтобы быстрее натаскать, я на коромысле (знаешь что это такое – на плечи эти коромысла кладёшь, два ведра вешаешь, да ещё в руке третье) – это чтобы быстрее натаскать и на улицу играть. А игры у нас: это лапта (мячом вышибали из круга провинившегося игрока), классики, чертили на асфальте – думаю, ты все эти игры знаешь; ещё играли в прятки, в догонялки (дети как дети были). Так вот, когда я несу эти три ведра с водой (представляешь девочка лет 12—13 прёт столько груза), а соседи-бабушки пришёптываются: ведь она сиротка. Меня мама Нюра за это ругала – чтоб я постольку не носила. Потом мама Нюра выходит замуж – звали его дядя Федя. Очень был хороший человек, работал на кислородном заводе, что на Тракторном, на Южном посёлке. Он меня спокойно воспитывал, никогда не повышал на меня голос. А до него мама Нюра была замужем, он погиб в гражданскую войну. Была у неё дочь Мария – умерла от какой-то болезни. И вот дяде Феде завод даёт комнату рядом с заводом. Я перешла учиться в 12-ю школу, что около хлебозавода номер 6 на Тракторном. Когда приходится сейчас мимо неё ехать, всегда смотрю на окна своего класса – «это четвёртый этаж». Крайние три окна от хлебозавода. Здесь я окончила седьмой класс, он был тогда выпускной. Училась на хорошо и отлично. Тогда не было таких оценок: 1—2—3—4—5. А были: (отл.) – отлично, (хор.) – хорошо, (поср.) – посредственно, (плох.) – плохо и (оч. плох.) – очень плохо. Вот так сокращённо ставили оценки учителя.

Так как дядя Федя хорошо ко мне относился, мама Нюра просила меня называть его папой. Я очень стеснялась так его называть, потому что была уже взрослой девочкой, но старалась это делать. Когда он перед работой во вторую смену ложился отдыхать, просил меня его разбудить. Так вот я подхожу к кровати и тихо шепчу: папа, папа вставай. Он молчит. Тогда я громко говорю: дядя Федя – вставайте! Вот так я привыкала его называть папой. Комната, которую ему дали, была очень маленькая и они решили построить дом около кислородного завода, было там место. Немного там мы пожили и оно оказалось (это место) внеплановым. И дали план для строительства дома на Спартановке, по улице Эмбенской, 55. («Блин, почти Эмберской, а нумерация это наверное первая пенталогия и вторая. Такие вот совпадения». Прим. Завгара.) Не знаю есть ли она сейчас в таком названии. Это был уже, наверное, 40-й или 41-й год. Вот здесь тоже запомнился момент: в доме, когда южный посёлок ломали и переносили на Спартановку, было очень много гнутых гвоздей. Так вот, это была моя работа: выпрямлять гвозди. И опять лето, подружки зовут купаться на Волгу, а у меня задание. Я послушная была и старалась выпрямить сколько мне приказали – и тогда иду с подружками на Волгу. Но я знала, что мама Нюра мне не родная мама (слышала, наверное, от родственников). А на Спартановке у меня была самая лучшая подружка Надя Ляшенко (ведь помню!). И вот когда я приду к ней в гости, а её мать хохлушка, да так ласково её называет – доча, моя доча, а мне становится завидно, меня мама Нюра и не обижала, но и не сюсюкалась со мной. И вот мне захотелось, чтобы и со мной ласково поговорили, и я решила своим детским умом вызвать жалость к себе. А зимой во дворе мороз, снегу по колено. Я в одних трусах, совершенно босиком (а дома никого не было), вокруг дома не помню сколько я ходила по снегу босиком – цель у меня была простудиться и заболеть – вот тогда, я думаю, они меня сильно пожалеют. Но к счастью, я не заболела и они не узнали о моём эксперименте. Это был 1941 год, война уже началась, но Сталинград ещё не бомбили. И вот летом, это был 1942 год я пошла в кино, днём в кинотеатр «Ударник». Помню, шёл фильм «Маскарад», и ведь он совершенно не детский. Ну, я его смотрю, и вдруг кино прекращается и объявляют тревогу: над Сталинградом появились немецкие самолёты. Я прихожу домой, начинаем стёкла окон проклеивать полосками бумаги, чтобы не потрескались от взрывов. Но в этот день не бомбили.