Ночной нарушитель (сборник)

Через двадцать минут была объявлена тревога – с той стороны Суйфуна пришло сообщение: готовится нападение.

Стихли песни, перестали щелкать костяшки домино – в такой обстановке не до игр.

Первая пулеметная очередь ударила по заставе в двенадцатом часу ночи. Пули расколотили несколько стекол, погасили керосиновую лампу, горевшую в Ленинской комнате. Пулемет, установленный на чердаке заставы, дал ответную очередь.

Завязался бой – затяжной, изнурительней. Пограничников на заставе было – кот наплакал, всего одиннадцать человек. Как потом подсчитали, на каждого бойца приходилось по триста сорок налетчиков. Со стороны Китая на нашу землю пришло два полновесных батальона. Даже специалисты потом удивлялись, анализируя этот бой, – слишком уж огромный перевес был у «ходей».

Через некоторое время за пулемет лег сам начальник заставы Иван Казак, вторым номером взял к себе свою жену Татьяну. Атаки шли одна за другой, и все они были отбиты, – не удалось налетчикам смять погранцов, – не получилось.

Бой длился более двух часов, отступили белокитайцы, – налетчиков называли именно так, – когда заставе пришли на выручку конники – 78-й кавалерийский полк Красной армии и конный пограничный взвод. Среди отметин, оставшихся на стенах заставы, есть отметины и того боя. Иногда Корякову хочется взять лестницу, приставить ее к стене и полазить по отметинам, пощупать их, но он стесняется своих солдат – могут засмеять… Скажут, раскис лейтенант, в детство впал, глупостями занимается.

А допустить, чтобы над ним смеялись, Коряков не мог, не имел права на это. Существует одно правило, о котором надо всегда помнить: всякий смех низводит авторитет начальника – даже очень большого, – до нуля, более того, начальник, который попадает в смешное положение, сам становится смешон.

Потому Коряков и одолевал в себе всякое желание приставить к стене лестницу и заняться исследованием кирпичей от низа до конька крыши и наоборот…

31 декабря. Участок заставы № 12. 23 час. 57 мин.

Под колесами «шишиги» визгливо скрипел снег, стекольный скрип этот означал одно: мороз к полуночи усилился и, судя по всему, это не предел, черное небо было ясным – звездочки были видны все до единой, их словно на ладони, сосчитать можно было.

Рядом с Ковригиным сидел огромный добродушный контрактник Лебеденко, автомат в его руках выглядел обычной пластмассовой пукалкой, которыми ребятишки пугают друг дружку в детских садах, дальше расположился собаковод Володя Иванов с умной черной овчаркой Кроной, затем – старшина заставы Иванов – поварихин муж, он мог бы сегодня и не выходить, слишком большая нагрузка выпала на его долю в канун Нового года, но правило есть правило – на сработки выходят все, а дядя Леша всегда отличался дисциплинированностью, да, кроме того, он умел мастерски стрелять из снайперской винтовки.

Однажды он поспорил с заезжим спортсменом, чемпионом России по стрельбе из малокалиберной винтовки, что сделает полноценного комара, «настоящего мужчину по имени Эдик», как в том анекдоте, бесполым, взял духовку и стал поджидать дичь.

Комар вскоре появился – здоровенный, настоящий уссурийский, – Эдик, одним словом, – в полете он издавал такой противный звук, что по шее невольно начинали бегать мурашки, – дядя Леша прицелился, хлобысь – и голос у комара сделался еще более противным, тонким-претонким…

Эдик перестал быть Эдиком, дядя Леша отстрелил ему мужское достоинство.

– А что за анекдот про Эдика? – спросил чемпион.

– Не знаешь?

– Нет.

– Летит комар Эдик над зоопарком и сворачивает к слоновнику, к слонихе Бетти. А Бетти дома нет, ушла на прогулку. «Что передать ей?» – спросил Шуня, Беттин муж. «Передай, что Эдик, хахаль, прилетал…»

Чемпион смеялся долго. Потом попробовал повторить фокус старшины и лишить другого Эдика мужского начала… Ничего у него из затеи не получилось.

Надо было видеть, с каким уважением он глядел на дядю Лешу Иванова…

Лейтенант по-мальчишески шмыгнул носом – в висках у него появилось что-то теплое, благодарное: ведь случись что – эти люди будут прикрывать его, будут вытаскивать из беды – себя не пожалеют, а его вытащат. Коряков, боясь, что солдаты засекут его внезапно повлажневшие глаза, отвернулся.

Фары «шишиги» выхватывали из темноты заснеженные, пушистые от густой белой махры ветки деревьев, машина брезентовым верхом сбивала с них густое, дорого искрящееся сеево, скрипела колесами, врубаясь в твердый, непокорный наст, и неслась дальше.

Дорога, идущая вдоль инженерной линии, всегда бывает тщательно расчищена, – расчищена была и на этот раз, иногда провода линии подступали вплотную к колее, по которой неслась «шишига», но через несколько мгновений, словно бы испугавшись чего-то, поспешно отскакивали в сторону.

Машина резко качнулась, в тот же миг остановилась. Из кузова поспешно выскочил молчаливый высокий солдат – из нового набора контрактников. Коряков не успел с ним толком познакомиться, потянул за кожаный поводок собаку – приземистую сильную овчарку с черной холкой и крупными волчьими лазами, следом выпрыгнул старый опытный служака по фамилии Герасимов, приехавший на Дальний Восток из Липецкой области. Это самое правильное дело: в пару с новичком ставить опытных бойцов – важно это и для подстраховки, и для учебы, в конце концов пусть набираются люди опыта.

Герасимов с напарником ступили в сторону и растворились в темноте, следом ночь проглотила собаку.

Машина двинулась дальше. Надо было спешно перекрыть все пути, по которым мог идти нарушитель. Чем быстрее – тем лучше. Граница-то – вот она, рядом. Стоит только перемахнуть через сонную, скрытую толстым слоем льда реку Суйфун – и вот он, Китай. А на огромных пространствах Китая можно легко спрятать целый миллион нарушителей – никто никогда их не найдет. Найти просто невозможно.

Хрипло визжал, вызывая зубную боль, снег под колесами «шишиги», подвывал ветер, трепля брезентовый полог, накинутый на кузов машины, с деревьев срывались черные угрюмые птицы, разбуженные грохотом автомобильного мотора, и уносились в ночь.

«Шишига» остановилась снова. На снег из кузова выскочила очередная пара – дядя Леша Иванов со снайперской винтовкой, украшенной громоздким прибором ночного видения, за ним – молоденький боец срочной службы, дяди Лешин однофамилец, – также Иванов, прибывший на заставу из Находки.

Машина двинулась дальше. Юный Иванов – из последнего набора призывников, больше ребята из призыва на заставу, наверное, уже не придут, слишком долго их надо учить, да потом, набирая этот народ в пограничники, не всегда угадаешь, то берешь или не то, очень часто попадаются «коты в мешке», не видя которых, не поймешь, что за животное там сидит – кот благородной сибирской породы с дымчатым беличьим хвостом или обычный облезлый дворняжка с обкусанными усами и рваной мордой…

Другое дело – контрактники. Контрактник – это человек подготовленный. И зарплату он ныне получает такую, какую хваленые менеджеры во Владивостоке не всегда получают, обычный погранец без единой лычки на погонах имеет оклад в пятнадцать тысяч рублей (в переводе на американскую зелень – шестьсот долларов), рядовой собаковод, тот же Володя Иванов, ухаживающий за черной овчаркой, – семнадцать тысяч кар-бованцев…

Еще вчера у пограничников такие деньги получали генералы, а сегодня – рядовые солдаты. Это что-то да значит…

«Шишига» вновь остро заскрипела снегом, остановилась, в темноту выпрыгнули очередные два солдата.

Коряков покинул машину в самом трудном для здешнего служивого люда месте – на излучине реки, берег тут был опасно обрывист, если унесешься вниз, на лед, то самостоятельно уже вряд ли выберешься. На льду Суйфуна вообще может засыпать с головой и до самой весны хрен кто найдет бедолагу… Следом за Коряковым на снег выпрыгнул напарник – кряжистый, настороженно поглядывающий из-под козырька меховой шапки Лебеденко. С ним – собака Найда.

Машина на прощание мигнула рубиновыми фонарями стоп-сигналов и исчезла.

– Внимание, Лебеденко! – предупреждающе проговорил Коряков, вытянулся свечой, напрягся, превращаясь в одно большое ухо, в один, сплетенный из тысячи чувствительных волоконцев нерв, в одно болевое пятно – надо было услышать, увидеть, засечь нарушителя…

Лебеденко послушно замер. Противно посвистывал ветер, по снегу с визгливым бабьим скрипом катилась поземка, забивала твердой крупкой все щели, с верхом накрывала кусты. Где-то далеко, на той стороне реки, залаяла и тут же сконфуженно стихла собака – чего ей лаять одной? Если уж лаять, то в компании.

Неожиданно лейтенант засек звук, который не засек его подопечный – короткий сильный скрип, который обычно бывает, когда нога наступает на что-то непрочное, покрытое скользкой ледяной коркой, корка эта лопается, будто стекло. Коряков встревоженно взглянул на напарника:

– Слышал?

– Нет, – чистосердечно признался тот.

– За мной! – скомандовал лейтенант и поспешно нырнул в воющую крутящуюея черноту новогодней ночи. Лебеденко нырнул следом.

Они были сейчас как два самолета в бою, ведущий и ведомый, ведомый прикрывал ведущего, а ведущий соответственно атаковал цель, – роли у них были расписаны до запятых, детально.

– Что там было, товарищ лейтенант? – на бегу спросил Лебеденко.

– Кто-то прошел, а кто – не пойму.

– Видели нарушителя?

– Не видел, – честно проговорил лейтенант, – только слышал.

Охлест ветра запечатал ему рот, на зубах заскрипела ледяная крошка.

Пока было понятно одно: нарушитель уходит с нашей стороны на сопредельную территорию, в Китай.

1 января. Участок заставы № 12. 00 час. 09 мин.

Знакомые звали этого человека Удачливый Ли. Он жил в центре Сеула, на берету реки Ханган, каждое утро радовавшей его глаз своей морской ширью, серым искристым блеском воды, лодками, чайками, бегунами, неторопливо шаркающими кроссовками по набережной, цветными мостами – в городе каждый год строили по одному новому мосту, красили «новодел» в какой-нибудь цвет и называли мост соответственно этому цвету: Синий, Красный, Оранжевый, Белый и так далее.

Но главное было не это, главное – на берегу стояли рыбаки с длинными телескопическими удочками и таскали из воды здоровенных толстоспинных дурех-рыбин с обвисшими животами и розовыми жабрами: рыба в Сеуле была продуктом популярным и очень дорогим.