Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина

На Западе – в отличие от Африки – полно разных кафе, бистро, пивных шалманчиков, дешевых студенческих ресторанов, где можно назначить встречу. Разведчики в основном так и поступают – встречаются в кафе или в бистро – причем встречаться в этих заведениях можно всю жизнь и ни разу не повториться. В крупном городе всегда есть возможность передать материалы так, что никто никогда ничего не заметит.

Это можно – и нужно – делать мгновенно. От слежки отрываться необязательно. Достаточно по ходу движения – на пешей прогулке, допустим, – завернуть за угол дома и нырнуть в первый подъезд. Из подъезда в этот момент будет выходить агент. Из руки в руку перекочует маленький комочек бумаги – и все! Засечь такой контакт и саму передачу невозможно.

Но разрабатывать встречу надо с точностью до двух-трех секунд.

Мне случалось незаметно передавать не только клочок бумаги, смятый в потной руке, – доводилось передавать целые мешки. С деньгами. Технология таких передач несложная, но выверять ее надо также до секунд, может быть, даже еще точнее.

Где-нибудь вечером я собирался на дальнюю добычливую рыбалку, в два часа ночи выезжал из дома, перед рассветом, в вязкой темноте, когда ничего не видно, – это примерно четыре часа утра, я нагонял на шоссе машину, идущую со скоростью шестьдесят километров в час. Моя же скорость была в полтора раза выше – девяносто километров, и на определенном, заранее рассчитанном участке, скрытом от глаз со всех сторон, происходило соприкосновение. Длилось оно не более двух секунд. Из машины в машину, из окна в окно перебрасывался мешок, я нажимал на педаль газа, уходил по безлюдной трассе дальше, на развилку, там сворачивал влево, агент же сворачивал вправо.

Засечь такую передачу также практически невозможно.

Но при этом очень важно знать, как работает местная контрразведка, систему слежки спецслужб, особенности города и его окрестностей, ближних и дальних, знать дороги и дома, все кафе и рестораны, проходные дворы и дыры в заборах, – знать все! Хотя в Африке кафе и бистро – не то, что в Европе, в Африке кафе и рестораны отпадают: на дружескую встречу белого и черного здесь обязательно обратят внимание.

Для таких случаев существует система посредников. Она довольно распространенная. Посредник нужен обязательно. В частности, когда агент занимает высокое государственное положение, является, скажем, депутатом парламента либо министром.

Почти всегда возникает естественный вопрос: почему министр соглашается работать на иностранную разведку? Ему что, не хватает жалования на кофе и бутерброды?

Ну, во-первых, чужая душа – потемки, что верно было когда-то подмечено… Так было всегда. Во-вторых, обязательно находятся люди – такие люди тоже были всегда, в любом обществе, при любом строе, они и будут всегда, порядочные люди уйдут, а они останутся, это особая категория человечества, – которые не выбирают способов заработка: что угодно, как угодно и где угодно, лишь бы заработать деньги… У нас был случай, когда одного нашего дипломата прямо на улице перехватил государственный чиновник (для нас оставшийся почти нераскрытым), сунул в руки пачку шифрограмм и прошептал горячечно: “Все шифрограммы – подлинные!”, добавил, что завтра будет ждать дипломата на этом же месте в пять часов вечера. В посольстве мы проверили шифрограммы – все до единой оказались подлинными.

На следующий день он передал нам еще одну пачку шифрограмм. Тоже подлинные! О более ценном агенте мы и мечтать не могли! Но агент проработал на нас ровно два месяца, получил сто с лишним тысяч долларов и исчез.

Больше мы его никогда не видели. И не нашли, хотя искать, честно говоря, пытались: очень уже интересно было, что это за человек?

Агентов, которые соглашаются добровольно работать с нами, приходят с той стороны, мы называем “заявителями”, наших же, добровольно работающих на вражескую разведку, зовем “инициативниками” – они сами, по доброй воле, проявили инициативу…

В-третьих, – да, всегда находятся люди, которые работают за “идею”, их мало, но они есть. И раньше были: кто-то слепо верил в коммунизм и считал нас единственной страной, способной построить “светлое будущее человечества” (работать с коммунистами нам было запрещено, но тем не менее мы работали, встречались с ними, получали сведения, передавали деньги и т. д.), кто-то ненавидел собственное правительство, считал его пустым, ни на что не способным и желал свернуть во что бы то ни стало шею, кто-то хотел сам подняться наверх, занять государственный пост, кто-то мстил – в общем, у каждого из “добровольцев” находилась веская причина. Работали они очень добросовестно и качественно.

Но вернемся к бывшему генералу Полякову. У него осталось два сына. Это были очень хорошие ребята, не в пример отцу. Одного из них я знал лично.

Один сын работал в МИДе, второй в военной разведке – ГРУ. Отец изломал им жизнь, даже более – уничтожил одного из сыновей. Тот покончил с собой. Где сейчас находится второй, я не знаю».

Когда я прочитал книгу Леонида Владимировича «Рука Москвы», имевшую подзаголовок «Записки начальника советской разведки», я понял, что никакие литзаписчики типа меня и наскоро сформированной мною команды Шебаршину не были нужны, он сам прекрасно владел пером.

Слог его был лишен литературных рассусоливаний, которые, подобно белым ниткам на темном костюме, очень часто неряшливо вылезают и режут глаз, изложение – точное, четкое, интеллигентное, так может писать образованный, наделенный даром и вкусом человек.

А уж когда я прочитал «шебаршизмы» – короткие высказывания (философские, психологические, бытовые, политические и прочие), то вообще влюбился в творчество Шебаршина – так умеет писать редко кто из нас, по пальцам этих людей пересчитать можно…

Интересную историю насчет Полякова рассказал ветеран разведки Виктор Иванович Черкашин, который работал в Индии в ту же пору, что и Шебаршин, и, естественно, знал генерала, предавшего свою страну.

Поляков работал в Нью-Йорке, когда у него заболел сын – один из трех. Сына нужно было срочно госпитализировать, но чтобы положить его в больницу, требовалось разрешение Москвы.

Естественно, Поляков отправил в Москву шифровку, но Москва – кто-то из чиновников, естественно, а не конкретно вся Москва, и не все ГРУ, – ответила отказом. Дескать, давайте-ка своего сына на самолет и сюда, в столицу Советского Союза. А тут мы, мол, разберемся.

Сына до Москвы Поляков не довез, тот уже был нетранспортабельным, самому же, помимо воли чиновников, на свои деньги лечить сына у Полякова не хватило решимости, да и денег этих не было, и сын умер.

И тут, судя по всему, генерала охватила жажда мести – он не смог сдержаться и добровольно пришел к американцам, начал работать на них. Добровольно. Черкашин говорит, что денег он не брал, брал только подарки.

Вот так обстоятельства (и люди, естественно, имеющие конкретные имена и фамилии) иногда загоняют человека в угол, из которого он бывает не в состоянии выбраться. Одни стреляются, другие замыкаются в себе, третьи прощают обиду, четвертые с головой погружаются в работу и забывают обо всем, пятые предают Родину.

Поляков выбрал «пятый угол». Таких, к слову, меньше всего.

В Индии Шебаршин пристрастился к теннису, научился очень неплохо играть – обладал хорошим ударом, умел неплохо подавать и поражать противника кручеными мячами, теннис вошел в его жизнь, как и книги, до самой старости, до той поры, пока не начало отказывать сердце, а одышка так плотно брала за горло, что перед глазами начинали суетливо метаться неприятные красные блохи.

Обстановка в Индии тем временем оставляла желать лучшего: Индира Ганди, прочно державшая власть в руках, неожиданно сделала несколько ошибок и упустила ее, хотя сама Ганди не раз говорила на разных совещаниях – перефразируя Черчилля, надо полагать, – что у Индии нет друзей или врагов, все это величины непостояннае, постоянными могут быть только национальные интересы. И не более.

Советский Союз старался во всем поддерживать Индиру Ганди, иногда даже слепо, прогнозы, не самые утешительные, которые иногда исходили из резидентуры в Дели, в Центре игнорировались, было такое впечатление, что их просто-напросто бросали в мусорную корзину.

Тем временем в Дели вспыхнул большой политический скандал: один из судей на целых шесть лет лишил Индиру Ганди права избираться в парламент, предыдущее ее избрание признал недействительным. Многомиллионный Дели захлестнули огромные митинги. Национальный конгресс – партия, которой руководила Ганди, – старался защитить своего лидера, но это не всегда получалось у него так, как надо.

В конце концов Индира Ганди ввела в стране чрезвычайное положение. А что такое чрезвычайное положение в условиях ожесточенной политической борьбы? Это строгая цензура, запрет газет, критикующих правительство и его политику, арест наиболее приметных оппозиционеров.

Введение чрезвычайного положения было, конечно же, ошибкой: народ не прощает жестокого обращения с ним. Люди долго помнят и унижения, и боль, и обычную слепоту, когда надо было посмотреть открытыми глазами на обстановку и принять мудрое решение – может быть, даже одно-единственное из двух десятков возможных.

Индире Ганди не простили ее ошибки.

Когда в семьдесят седьмом году на выборах ее партия потерпела поражение, которого Индия до той поры не знала, Ганди покинула свой пост, хотя доброе отношение советского народа к ней сохранилось – она как была у нас национальной героиней, так и осталась.

Шесть лет работы Шебаршина в Индии пролетели стремительно – словно бы несколько дней – так быстро пронеслось время. Остались друзья, остались воспоминания, остались впечатления – многоцветные, очень яркие.

Надо было возвращаться в Москву.

Когда холодным апрельским днем Шебаршин прилетел в Москву и самолет приземлился в Шереметьево, то первое, что он увидел в иллюминаторе, был снег – плотный, густой, крупный, хватающий за душу снег, падал он тихо-тихо… В Индии такого снега не бывает. Он записал в дневнике: «Как хороша все-таки наша весна – хмурая, неулыбчивая, непостоянная, но такая понятная. Еще одна московская весна – много ли у меня их будет?».

Синие цветы Тегерана

Игорь Сабиров познакомился с Шебаршиным в восьмидесятом году – прилетел в Тегеран через три дня после того, как там свершилась революция, и город гудел, будто огромный муравейник, толпы людей с горящими глазами маршировали по улицам, выкрикивали лозунги, скандировали, – очень часто звучало имя имама Хомейни, прибывшего только что из Парижа.

В общем, обстановочка была не то чтобы нервная – опасная. В голову невольно приходили мысли о том, что когда-то точно такая же толпа совершила налет на наше посольство, не пощадила казаков, защищавших его территорию, убила великого русского писателя Грибоедова, автора «Горя от ума», – всякая резня в Тегеране имеет, честно говоря, исторические корни.

На заборах, на стенах домов красовались антиамериканские и антисоветские лозунги. Наиболее распространенный из них вообще поражал восточной многослойностью: «Англия хуже Америки, Америка хуже Англии, Советский Союз хуже Англии и Америки вместе взятых». Это – слова Хомейни, ставшие лозунгом. Так что тривиальные «Смерть Советскому Союзу» или «Смерть Америке» – это еще цветочки, из которых ягодки могут и не вырасти. А вот из цветистого и очень жесткого высказывания Хомейни ягодки могут вырасти и точно вырастут – так тогда показалось Сабирову.

Резидент нашей разведки в Иране Шебаршин был спокоен – кстати, он вообще умел просчитывать такие ситуации, о многом докладывал в Москву, так что позорные лозунги, типа «Смерть Советскому Союзу!», для него не были неожиданностью, хотя позорно, конечно, поливать дегтем или, извините, мочой руку человека, который тебе помогает… А Советский Союз старался помогать Ирану чисто по-соседски, исходя из принципа, что соседей, как и родственников, не выбирают. Это друга можно выбрать из любой социальной среды, из любой возрастной прослойки, а вот насчет соседей… Непонятно еще, как на это посмотрит матушка история.

Кстати, вся гуманитарная помощь Ирану, даже в самые тяжелые революционные годы, шла через Советский Союз. И сам Союз помогал очень много – из своих закромов, из своих средств…

И вот результат: лозунги на посольских стенах – видать, намалеванные не без ведома имама, – «Смерть Советскому Союзу!». И залихватское высказывание самого Рухоллы Хомейни насчет Англии, Штатов и СССР – нет, поверить в такое невозможно. И Игорь Сабиров, познакомившись с заборной литературой, тоже поначалу не верил, считал, что это сон, а оказалось – это дурная явь. Но что было, то было.

Недаром Шебаршин через некоторое время в своих записях назвал имама «зловещим старцем».

Этот старец умел управлять мятежными толпами, знал, как это делается, – может, ведал про какие-нибудь колдовские приемы, или кто-нибудь научил его, как Хоттабыча, тайным словечкам, придающим хозяину особую силу и способность властвовать.

Все могло быть… Никто этого не знает. Во всяком случае, шах Реза Пехлеви был вынужден спешно покинуть Тегеран – он бежал. Надо заметить, что его уход подвел черту под двумя с половиной тысячами лет монархии в Персии. К Советскому Союзу шах относился доброжелательно и никогда не скрывал своих симпатий к северному соседу. В Москве это ценили, но, видать, не настолько, чтобы помочь шаху в трудную минуту.

Через несколько дней после приезда Игоря в Тегеран произошло нападение на советское посольство. Хотя в нападение, честно говоря, не верили: не то, мол, время – черная пора, когда убили Грибоедова, прошла… Оказалось, не прошла.

Хорошо, что, по настоянию Шебаршина и еще одного-двух человек, имеющих отношение к силовым структурам, укрепили этажи в посольских зданиях, на переходах с этажа на этаж поставили прочные решетки, повесили замки. Поставили и промежуточные решетки в коридорах.

Многие документы, содержавшие хотя бы какую-нибудь государственную или оперативную тайну, сожгли в специальной печке – имелась у Шебаршина такая печка, с кислородным поддувом: в ней хоть металл можно было плавить; оружие было запрещено применять строжайше; отбивать провокации силой тоже было запрещено – если с советской стороны прозвучит хотя бы один выстрел и, не дай Бог, прольется кровь, – большой беды тогда не миновать.