Комдив

– Хорошо иду-ут, – оценил Янсонс. – Как на параде.

– Щас мы им устроим парад, – злорадно сказал Костя.

Вскоре стали хорошо видны лица, ветерок донес слова команд, а когда цепи перешли на бег и над полем загремело «ура!», из окопов и траншеи позади ударили залпы.

– Не пора, командир? – обернулся от борта Рогов.

– Пусть подойдут ближе.

Огонь открыли, почти в упор, прямо в орущие рты – крики перешли в истошный вой. Первую цепь выкосили всю, остальные заметались по полю, ряды редели. Машина наполнилась дымом пороховых газов, то и дело рявкало орудие.

Затем тишина – впереди никого не было. От края и до края валялись трупы, среди которых стонали раненые.

– Вот и всё, – утер грязный пот с лица Рогов, а Ковалев, глядя в смотровую щель воспаленными глазами, прохрипел: – Страшно, когда русские убивают русских.

Остальные, привалившись к броне, молчали, зевая от недостатка воздуха.

Наступление в очередной раз провалилось, наступило затишье.

За этот бой всем пятерым, комполка объявил перед строем благодарность, взводного наградил серебряными часами.

Рабочие Путиловского отряда занялись ремонтом танка (повреждения оказались незначительными), а на борту вместо надписи «Белый солдат» начертали суриком новую – «Красный пролетарий».

Наступило короткое затишье, во время которого дивизию посетил член Реввоенсовета Западного фронта Сталин, возглавлявший оборону Петрограда. Заехал он и в полк, который выстроили для встречи. Миновав питерских рабочих с матросами, остановился перед красными курсантами, где сопровождавший его командир полка наклонился и о чем-то коротко доложил. Затем группа подошла к стоявшему на правом фланге Ковалеву, и Сталин, глядя снизу вверх, спросил:

– Так это вы организовали в танке огневую точку?

– Я! – вздернул взводный подбородок.

– Как зовут и откуда?

– Александр Ковалев. Из Белоруссии.

– Наградили товарища? – обернулся к сопровождающим Сталин.

– Не успели, – ответил комиссар.

Сталин помолчал, вынул из кармана шинели трубку, протянул курсанту:

– Держи, Ковалев, на память.

Что перед ним сподвижник Ленина и член ЦК партии, Александр знал из политинформаций и газет, но видел впервые. Самым же крупным из начальников, которых встречал, был командир дивизии. Рослый и видный человек с громогласным голосом. В отличие от него, Сталин был среднего роста, худощавый, с оспинами на лице и густыми усами. Говорил негромко и с акцентом. Особенными были глаза под буденовкой. Карие, чуть прищуренные и внимательные.

Когда начальство уехало и строй распустили, курсанты столпились вокруг, – покажи трубку. Александр раскрыл ладонь.

– Настоящая пенковая,[38 - Пенковая трубка – курительная трубка высшего качества.] – сказал со знанием дела Савицкий.

Глава 4. Ранение. Снова дома

Вот пуля пролетела и – ага…

Вот пуля пролетела и – ага…

Вот пуля пролетела, и товарищ мой упал…

    (Из старой песни)

Через неделю началось контрнаступление Красной армии. Войска Юденича без боя оставили Гатчину, их выбили из Волосово и Лигово, наступление успешно развивалось по всему Западному фронту. К середине ноября дивизия, куда входили красные курсанты, громя врага, при поддержке бронепоезда «Черноморец» освободила Ямбург.

Это был небольшой городок со старинным собором и ратушей, застроенный кирпичными домами. Через Лугу дыбился фермами взорванный мост.

После короткой передышки начались боевые действия на границе с Эстонией, получившие название «Нарвская операция», с жестокими боями в заболоченной местности, где дороги заменяли наводимые бойцами гати. Наступил декабрь. В одном из таких боев, при атаке на укрепления врага Александра тяжело ранило. Снарядный осколок разворотил левое бедро, повредив мышцы и сосуды. Истекающего кровью взводного, наскоро перевязав, отправили в тыловой лазарет, где сделали операцию, а затем – в один из госпиталей Петрограда, там началась гангрена. Сделали вторую, не помогло, хотели отнять ногу.

– Только попробуйте, – горячечно заблестел глазами Ковалев. – Первого, кто тронет, убью. Несите обратно в палату.

Посовещавшись, решили лечить, предупредив о последствиях. И свершилось чудо. Что помогло – неизвестно. То ли крепкий организм с железной волей, а может, искусство врачей. Скорее всего, то и другое.

В январе начал вставать с койки, потом с костылем под мышкой ковылять по палате, дальше по коридору. А когда наступил апрель и в старом госпитальном парке набухли почки, стал, хромая, гулять с палочкой по дорожкам. Часто присаживался на скамейки, исхудалый, в больничном халате, посасывал свою трубку.

Затем состоялась военно-медицинская комиссия, признавшая Ковалева Александра негодным к дальнейшей службе. Оформили документы на увольнение в запас и выписку. Из ворот госпиталя Александр вышел в буденовке и бекеше, с тощим вещевым мешком на плечах и револьвером в кобуре, чуть приволакивая ногу.

На полученное денежное довольствие за истекший год он купил на барахолке подарки родне и Алесе, с Детскосельского вокзала[39 - Детскосельский – прежнее название Царскосельского вокзала в Петербурге.] выехал на родину.

Обстановка в Белоруссии к весне 1920-го оставалась напряженной. Польские войска начали военные действия на Полесье, захватили Мозырь, Калинковичи и Речицу. В мае планировали взять Жлобин и Могилев.

До родных мест Александр добирался неделю: сначала пассажирским, затем товарняком, а последние версты на перекладных. Страна лежала в разрухе, кругом царили голод и нищета, свирепствовал тиф – войне не было конца и края.

Уже на подъезде к городу, когда полулежа на тряской телеге ехал по лесной дороге, из-за деревьев вышли двое с обрезами. Первый со словами «тпру» ухватил лошадь под уздцы, бородатый напарник передернул затвор: «Слезай, краснопузый!»

В ответ грянули два выстрела. Дед на передке стал мелко креститься. Александр сунул в кобуру наган, морщась, спрыгнул в траву и, забрав у убитых оружие, вернулся.

– Едем дальше, отец, трогай.

– А можно, сынок, я зняму боты[40 - Боты – сапоги (бел.)] у того што с бородой, – обернулся старик, – чаго им марно прападаць?

– Снимай, мне не жалко.

Возница быстро слез с телеги, стянул с ног убитого добротные сапоги и, вернувшись, спрятал под солому.

– Гэта ж кольки этих бандитов развелось, – дернул вожжами, – под городом кажен день грабят.

– Ничего, – ответил Александр, уложив обрезы в мешок и затянув лямку. – Теперь на двоих меньше.

Чериков, в котором не был почти три года, изменился. Дома обветшали, все три завода не работали, мельницы тоже, на улицах встречались редкие прохожие. В центре, возле каменной церкви на мощеной площади он расплатился с возницей, вскинул на плечо «сидор» и похромал дальше. Миновав череду домов, вышел к реке, застроенной по берегу хибарами, остановился у одной, неказистой и вросшей в землю. Пустые окна крест-накрест забиты досками, двор порос репейником и осотом.

– Да, дела, – утер буденовкой лицо бывший взводный.

– Кого шукаешь, солдатик? – позади стояла женщина закутанная в платок и с кошелкой. – Да никак Ляксандр? А казали, тебя забили.