Агент Абвера

По прошествии недели они вместе с Абакумовым сидели в приемной Берии.

Три года назад Лаврентий Павлович сменил на этом посту Ежова[15 - Ежов Николай Иванович – советский партийный и государственный деятель, Народный комиссар внутренних дел СССР (1936–1938), один из организаторов массовых репрессий, известных как «Большой террор». Впоследствии признан врагом народа и расстрелян.], а до этого возглавлял соответствующие наркоматы в Закавказье, где проявил себя и был замечен Сталиным, и тот сделал его главой Лубянки. Новый нарком тут же отменил политику «Большого террора»[16 - «Большой террор» – репрессии, осуществлявшиеся органами НКВД в 1936–1938 годах по отношению к партийно-советскому активу, командному составу РККА и гражданскому населению.], проводимую прежним наркомом, назначил на руководящие посты своих людей и создал мощную агентурную сеть советской внешней разведки в Европе, Японии и США. По натуре был жестоким, отличался высокой работоспособностью, с подчиненными был груб, но справедлив.

Его адъютант, полковник Саркисов, что-то записывал в журнале, время от времени отвечая на звонки: «Нарком занят». Последний уже час допрашивал у себя бывшего командующего 34-й армией генерал-майора Качанова. В результате ударов превосходящих сил вермахта под Старой Руссой его армия отошла на реку Ловать, а затем в район Демянска.

Для расследования обстоятельств поражения на Северо-Западный фронт выехала комиссия уполномоченных Ставки Верховного Главнокомандования во главе с армейским комиссаром 1 ранга Мехлисом[17 - Мехлис Лев Захарович – советский государственный и военно-политический деятель, генерал-полковник. Один из организаторов массовых репрессий в РККА.]. Комиссия обвинила Качанова в самовольном отводе войск и пораженческих настроениях. Генерала арестовали, доставили в Москву, и теперь в отношении него велось следствие.

Председатель комиссии Мехлис, он же заместитель народного комиссара обороны и начальник Главного политуправления РККА, до революции являлся членом рабочей сионистской партии «Поалей Цион». С началом Гражданской войны стал большевиком и обретался в Гражданскую войну политработникам в штабах. Затем несколько лет был личным секретарем Сталина, утвердившим его на эту должность. Высшим руководством Красной Армии Лев Захарович по праву считался цербером[18 - Цербер – мифологический трехголовый пес, охраняющий выход из царства мёртвых в Аиде. Иносказательно – человек с повадками сторожевого пса.]. Являясь болезненно подозрительным, мстительным и жестоким, он видел вокруг только врагов и вредителей, требуя в лучшем случае снятия таких с должностей, а в худшем расстрела.

Наконец в высокой двери тамбура послышались шаги, она отворилась. Сначала появился конвойный сержант с тяжелой кобурой на ремне, за ним подследственный в синих галифе, распоясанной гимнастерке со следами крови и споротыми петлицами, замыкал процессию второй конвойный. Когда процессия вышла из приемной, на столе адъютанта тренькнул телефон.

– Слушаю, Лаврентий Павлович, – приложил к уху трубку. – Есть, – опустил трубку на рычаг и взглянул на ожидавших: – Проходите.

Те встали, одернули мундиры и скрылись за начальственной дверью.

– Каков подлец! – встретил их Берия, нервно расхаживая по кабинету. – Бежал с армией с поля боя, как заяц, и не признает вины. Явный враг народа!

Остановился у резной тумбы в углу, налил из бутылки в стакан боржома, жадно выхлебал:

– Садитесь.

Когда, отодвинув стулья, оба присели за приставной стол, грузно опустился в кресло своего и Берия:

– Докладывай, Абакумов, ты первый.

– Согласно вашему указанию, Лаврентий Павлович, военная контрразведка пересмотрела свою стратегию и разработала новую. Она позволит более активно…

– Кончай миндальничать, ближе к телу, – резко оборвал его нарком.

– Понял, – втянул в голову в плечи комиссар госбезопасности 3-го ранга и доложил конкретику. Согласно ей всем Особым отделам фронтов армий и флотов предписывалось подобрать и забросить в тыл противника агентов с последующим их внедрением в части вермахта, вспомогательные войска, полицию и гестапо. Основной задачей для них поставить сбор информации о школах подготовки диверсантов на оккупированных территориях, проникновению в них, получению информации о личном составе и командовании, передаче ее в центр.

– И сколько таких агентов планируется к заброске? – сложил руки на груди Берия.

– Для начала по десятку с каждого фронта.

– Когда можно ожидать первых результатов?

– Месяца через три-четыре.

– Ну что же, принимается, – пожевал губами нарком и дополнил сказанное несколькими дельными указаниями, которые Абакумов тут же аккуратно записал в блокнот.

«Да. Что-что, а дело, в отличие от Ежова, он знает», – подумал Судоплатов, много раз убеждавшийся в этом, когда докладывал закордонные разработки и планы их реализации. Берия схватывал все на лету, всегда улавливал главное. Прежний же нарком, мстительный и злобный недомерок, оперативную работу знал слабо, компенсируя отсутствие опыта личной преданностью вождю, интригами и звериной жестокостью.

– Теперь послушаем разведку, – перевел на Судоплатова холодный взгляд хозяин кабинета.

– У нас, товарищ Берия, аналогичные предложения, направленные территориальным управлениям НКВД. А кроме того уже имеется разработка «Монастырь», имеющая целью внедрить агента сразу в Абвер, – коротко доложил старший майор.

– Вот как? – блеснули стекла пенсне. – Поподробнее, Павел Анатольевич, это интересно.

– Надеюсь, вы помните дела по монархическим организациям, группировавшимся в тридцатых вокруг Садовского?

– Как же, помню. Молодые фашисты, мы их всех выявили и расстреляли. А этого поэта «серебряного века» с женой-фрейлиной оставили на потом. Получается, пригодились?

– Именно, – кивнул Судоплатов и подробно доложил перспективы разработки.

– То есть сразу в дамки? – оживился нарком. – А почему не доложили раньше?

В отличие от большинства своих подчиненных, нарком всегда называл его на «вы», подчеркивая тем самым уважительное отношение.

– Подбирали агента для внедрения, чтобы мог заинтересовать немцев, – ответил старший майор.

– Когда планируете к заброске?

– Через месяц.

– Ну вот, Абакумов – учись, как надо, – взмахнув рукой, довольно изрек Берия. – Пока ты пишешь свои указания, Судоплатов уже действует.

– Я это учту, – налился краской контрразведчик.

– Значит так, – забарабанил пальцами по столу нарком. – Немедленно подготовьте мне по этому вопросу развернутую справку, буду докладывать Хозяину.

– Разрешите вопрос? – поворочал Абакумов шеей.

– Давай.

– Почему бы эту разработку не передать нам? По ней придется взаимодействовать с Генштабом, а его обслуживает военная контрразведка.

– Очень уж ты хитрый, Виктор Семенович. Хочешь и рыбку съесть и на х… сесть, – рассмеялся нарком. – Не выйдет. А вы, Павел Анатольевич, докладывайте мне результаты еженедельно, беру «Монастырь» на личный контроль. На этом всё. Больше не задерживаю.

Спустя час, приняв еще двух начальников и учинив одному разнос, Берия внимательно читал многостраничный документ с визами исполнителей на обороте. Завершив чтение, взял авторучку и поставил внизу последней страницы, где через два пробела значилось «Народный комиссар Внутренних дел СССР Берия», размашистую подпись.

Встав из кресла, запер справку в массивный сейф, а затем позвонил по «вертушке» Поскребышеву[19 - Поскребышев Александр Николаевич – государственный, политический и партийный деятель СССР, генерал-майор. Личный помощник Сталина.] в Кремль и записался на прием к Сталину на 23.00 вечера. Рабочий день вождя составлял пятнадцать-шестнадцать часов в сутки и заканчивался глубокой ночью. В таком же режиме трудились ЦК партии, Совет народных комиссаров, наркоматы и нижестоящие госструктуры. Ну а кто не выдерживал, от того освобождались, не взирая на прежние заслуги.

За десять минут до назначенного времени черный лаковый «паккард» Берии, тихо урча мотором, поднялся по брусчатке от ГУМа к Спасской башне. Охрана взяла под козырек, автомобиль въехал в темную арку ворот, повернул направо и, высветив сосновую аллею, остановился у Сенатского дворца с темными рядами окон.

Это парадное здание в Кремле, построенное известным архитектором Казаковым по воле императрицы Екатерины Великой, теперь использовалось как резиденция Совнаркома.

Нарком вышел из салона и потянул на себя дубовую, с начищенной бронзовой рукояткой дверь. В фойе из-за стола вскочил подтянутый лейтенант госбезопасности, вскинув к фуражке с синим околышем руку.

Берия молча кивнул, снял в раздевалке верхнюю одежду и, пригладив перед зеркалом волосы, поднялся мраморными ступенями на второй этаж. Здесь его приветствовал второй страж. Нарком снова кивнул и направился по алой ковровой дорожке в приемную. Там, сидя за обширным столом с телефонами и стопкой документов, что-то записывал в журнал приема средних лет лысый человек с одутловатым лицом, в темном габардиновом костюме.

– Кто сейчас у Хозяина? – пройдя к столу, пожал руку Поскребышеву нарком.

– Товарищ Калинин, – бесцветно ответил тот.

– Обождем, – Берия уселся на один из мягких стульев у боковой стены, положив на колени папку тисненой кожи. – Много записано на прием?

– Еще трое после вас, – поднял секретарь набрякшие глаза, оба замолчали.