– И что вы предлагаете?
– Мы хотим интегрировать школу в наш производственный процесс.
– Но это же химия, Иван Иванович!
– Это вторая часть идеи, как сделать производство экологически-чистым.
– Хорошо, продолжайте!
– Что даст интеграция? – объяснял Батенчук. – Мотивацию к учебе. Дети увидят, как те знания, что они получают в школе, пригождаются в деле.
– В школе много весьма абстрактных знаний.
– А это третья часть идеи – как изменить процесс образования, чтобы знания были востребованными, – пояснил профсоюзный лидер. – У нас такой кадровый потенциал – доктора наук, лауреаты государственной премии, столько талантов в разных сферах – от поэзии до футбола. Неужто мы одну школу поднять не сможем?
– Вы обо всем подумали! – улыбнулся генеральный. – Да я сам с вами этим займусь – и на субботник выйду, и с детишками занятия проведу.
– Это здорово будет!
– А еще помните ту вчерашнюю формулу, что я произнес?
– «С этой минуты я – Человек!» – откликнулся Батенчук.
– Для вас она излишняя! Вы и так Человек каждую минуту!
Ближе к вечеру пришел Вихорев. Золотов все ему рассказал – и то, что радовало, и то, что тревожило.
– Я выпадаю постепенно из состояния Человека! – шепнул он. – Оно выходит неустойчиво?
– Не в том дело, – так же шепотом ответил Олег. – Однажды выехал я с хорошей компанией на одно вдохновляющее мероприятие на природу. А к вечеру смотрю – у меня лицо болит. Лицевые мышцы не привыкли столько улыбаться.
– То есть ты полагаешь, что к этому состоянию надо привыкнуть, готовиться, тренироваться? – уточнил Золотов.
– Именно так. У нас у всех есть гормональный фон, привычное эмоциональное состояние. Один человек гневливый, другой – задумчивый, третий – веселый. Это с детства так сформировалось, с молоком матери. Изменить это тоже не просто, инерция. Даже весельчаку состояние Человека непривычно – он не просто радостный, он восхищен Вселенной, он в состоянии Любви. Это не то же, что обычная веселость. Конечно, придется тренировать железы внутренней секреции. И притом надо учесть, что Человек – это же не машина. У него тоже свой спектр эмоций и чувств, он может и радоваться, а может и грустить, но как Человек.
– И что же делать?
– Продолжать. Растерял за день Человечное состояние – с утра начинаем снова. Снова с той же формулы. И так до полного преображения.
– Согласен.
– Ну и я с тобой. Вместе путь легче!
– Прямо сейчас начнешь?
– Начну! С этой минуты я – Человек!
После работы Золотов заехал к бывшей жене и детям.
Старший корпел над учебниками, готовясь к экзаменам. Это было восхитительно – видеть молодежь, исполняющую свое предназначение, впитывающую знания предыдущих поколений, чтобы потом рвануть на новые вершины и орбиты.
Дочка выпорхнула навстречу с грацией балерины, воплощая собой красоту и грациозность женского творящего начала. Она чмокнула отца в щеку и человечность в нем заструилась энергичней даже без повторения формулы.
– Какой-то ты необычный сегодня! – заметила жена. – На колкости не отзываешься. И глядишь, как на королеву!
– Я тебе все расскажу. Это стоит того.
– Если бы ты на меня раньше так глядел – мы бы и не развелись.
– У нас еще Вечность впереди!
Линия Огня
Сказка об источнике ненависти
и возвращении Любви
У девушки не было ног.
Хотя сначала у нее ноги были. Красивые, стройные, которым завидовали подруги и на которые заглядывались юноши. Эти ноги любили танцевать, бегать по лесным тропинкам, стоять на речном песке, на который лениво накатывались теплые мягкие волны.
А потом ноги оторвало. Из-за того, что в земле появилось зло, и земля стала взрываться от ненависти.
Земля в начале тоже была другой – черной, но доброй и мягкой. Влажной. Она рождала траву, деревья и хлеб. Носила людей и животных. Из нее добывали уголь и руду, чтобы делать сталь. Люди копали все глубже и глубже, но земля терпела. Потому, что люди были дети земли.
И еще потому, что над землей было небо. Небо простиралось далеко-далеко, насколько хватало взгляда и было голубым и ласковым. Оно тоже любило людей, несмотря на всю их несмышленость, и молчаливо просило землю быть терпеливей.
Но небо тоже изменилось. Оно раскололось, и с него на землю посыпались огонь и железо. Железо ранило землю и наполняло её ненавистью, а огонь опалял поверхность и делал твердой, как камень, и неспособной рождать жизнь. Такая земля и начала взрываться.
Теперь, когда у девушки не стало ног, она сидела в инвалидной коляске у окна в своем высотном доме и не могла спуститься вниз и выйти наружу. Да и не хотела. Не хотела она ходить по такой земле – начиненной ржавым железом ненависти, под таким небом – изливающим гнев и боль. Может, и хорошо, что у нее ног больше не было.
– Надя, ты так все и сидишь у окна? Это опасно!
Пришла подруга девушки – Вера. Она чаще других заходила к Надежде. И Надежда даже залюбовалась её молодостью, свежестью, хотя и опаленной невзгодами (что подчеркивали черные волосы), но такой живой.
– Как дела в отряде? —спросила Надежда запекшимися от жажды губами.
Вера из принесенной с собой пятилитровой бутыли быстро налила стакан для Надежды и, наблюдая, как та пьет, рассказывала:
– Продолжаем очищать землю. Но сколько же всего в нее попадало за тысячелетия – токсины, болезнетворные бактерии, неразлагающиеся отходы. А теперь еще огонь и железо. Это все не дает земле быть живой, рождать жизнь. Но самое страшное – это ненависть. Её не выведешь ничем – ни химией, ни излучением. Вообще ничем.
– Сначала была ненависть, – сказала Надежда, напившись. – А потом уже пошли токсины, микробы и вирусы и все прочее. – и девушка заплакала. – Почему я не могу быть с вами? За что меня наказали земля и небо? Чем я не такая? В чем виновата?
– Я думаю, что ты не виновата! – убежденно сказала Вера. – Наоборот, тебе дарована другая возможность. Возможность быть другой!
– А с ногами я не могла быть другой?! – вспылила Надежда.
– Возможно, не могла! – тихо сказала Вера. – Никто из нас не мог. Много ребят и девушек очищают землю, но никто не знает, как избавиться от ненависти. Ты теперь не такая, как мы. Ты узнаешь!