– Ты же сам говоришь, пойдём.
– Да, но я приглашаю тебя в сон, а в сны ходят по волшебной дорожке.
– Ну, хорошо, по волшебной, так по волшебной, – согласилась Широчка.
– Тогда съешь волшебное печенье, ляг поудобней в кроватку и повтори тридцать три раза волшебное слово «криптозоология».
– А что это такое?
– Не знаю. Волшебные слова очень часто имеют только волшебный смысл.
Широчка сделала всё, как сказал Глюк, и они оказались в тусклой комнате с железной кроватью и двумя тумбочками. На кровати сидел небритый малый в майке, увешанной значками и медалями, трусах и солдатских сапогах. Он курил сигарету и хлебал одеколон «Шипр» из железной солдатской кружки.
– Здрасте, – сказала воспитанная Широчка.
– Он тебя не видит и не слышит, – сказал Широчке Глюк. – Смотри, сейчас начнётся.
Солдат тем временем докурил сигарету, бросил окурок на пол, раздавил сапогом («вот так и с врагами Отечества», – подумала Широчка) и громовым голосом крикнул:
– Отче!
Дверь распахнулась, и в комнату вбежал поп.
– Мамочка родная! – вырвалось у Широчки.
Поп был в белом женском парике, короткой, едва прикрывающей тощую задницу рясе, чёрных колготках и высоких чёрных сапогах. Лицо было размалёвано, как у проститутки.
– Слушаю вас, Пал Палыч.
Только после этих слов Широчка узнала в солдате повзрослевшего пионера Пашу.
– Вот те на! – всплеснула руками Широчка.
– Не бери в голову, это сон.
– Докладывай, – приказал Паша попу.
– Хэбэ постирал, воротничок пришил, автомат почистил.
– Ладно, подь сюды. Заслужил.
Поп стал на четвереньки и чуть ли не на брюхе пополз к Паше. Паша прямо из воздуха (во сне бывает всё) извлёк большую кожаную плётку и начал стегать попа.
– О, да, повелитель, наказывай, повелитель! – скулил поп голосом до отвращения похожим на пресняковский.
– Ладно, на сегодня хватит. Оближи мне теперь сапоги.
– Благодарю тебя, повелитель! – снова взвыл пресняковским голосом поп и принялся лизать сапоги солдату Паше.
– Ладно, до дыр пролижешь. Вылижи лучше пол, а то я тут насорил малёхо.
– Слушаюсь, повелитель!
Поп принялся лизать пол у Пашиных ног, проглатывая, не жуя, окурки.
– А это тебе, чтобы не всухомятку, – с этими словами Паша смачно плюнул на пол.
– Благодарю тебя, повелитель, – особенно мерзко проблеял поп, слизывая плевок.
– Ладно, а теперь можешь снять с меня сапоги и понюхать портянки.
Поп взвыл что-то нечленораздельное, стащил сапоги и, уткнувшись лицом в портянку, полной грудью втянул аромат солдатских ног.
– Фу, какая гадость! Не хочу больше этого видеть, – возмутилась Широчка, которой стало противно, а совсем не интересно.
– Надо сказать новое волшебное слово, и мы окажемся в другом сне, – сообщил ей Глюк.
– Давай быстрее слово, иначе меня стошнит.
– Гомоапатия.
– Гомоапатия? – переспросила Широчка и очутилась в каком-то парке возле полосы препятствия.
– Где мы? – спросила Широчка.
– Во сне капитана Отморозкова.
– Он что, тоже? – удивлённо спросила Широчка.
– Не обязательно. У каждого свои сны. А вот и он.
Отморозков бодро шагал к полосе препятствий, ведя на поводке престранного субъекта, шкандыляющего рядом на четвереньках. Это был здоровенный толстяк в милицейской форме с полковничьими погонами. Он был настолько толстым, что периодически цеплял животом землю, от чего форма стала особенно грязной.
– Кто это? – спросила Широчка у Глюка.
– Полковник Конь. Начальник Отморозкова.
– Конь, а ведёт себя, как собака.
– Это называется секс по-милицейски. Сейчас Отморозков будет его трахать.
– Что, прямо здесь?
– Смотри.
Прибыв на место дислокации, Отморозков отвязал Коня и разрешил немного побегать. Конь с радостным кашлем, который должен был символизировать весёлый заливистый лай, бросился к кустам, откуда послышалось внушительное журчание.
– Ко мне! – крикнул через несколько минут Отморозков.