Держава. Том 3

– Ежели что станут гуторить, ты, Филиппов, с ними не спорь, – велел телохранителю, с облегчением вздохнув, когда казаки, покачиваясь в сёдлах, миновали их.

Священника сразу пропустили к министру.

– Вот, сын мой, – обескуражил министра таким к нему обращением, – одна из копий нашей петиции. Страна переживает политический и экономический кризис… Настал момент, когда рабочие, жизнь коих очень тяжела, желают изложить свои нужды царю…

– Я согласен с пожеланиями об улучшения экономического положения рабочих, но к чему эти дерзкие требования политического свойства? – разорвал петицию министр, швырнув обрывки под ноги Гапона. – Не вашего ума, отче, политика. Вы понимаете, что замахнулись на самодержавие…

– Да, ваше превосходительство, – взяв пример с казаков, нагло уставился на министра юстиции. – Это ограничение царской власти на благо самого самодержца и народа. А рвать петицию не следует… Ибо одна копия отдана корреспонденту английской газеты. «Молодец Рутенберг… Или, как его сейчас величают, Мартын. Правильно, что не послушал меня, – гордо хлопнув дверью, покинул приёмную министра юстиции. – Будет кровь», – проезжая мимо греющихся у жаровни солдат понял он.

– Останови-ка, братец, – велел Филиппову и громко поинтересовался, глядя на серые шинели. – Дети мои, неужели станете в народ стрелять, коли командиры прикажут…

Те мрачно молчали и лишь один, с нашивками, буркнул сидящему на козлах Филиппову:

– Трогай подобру-поздорову… А то неровён час – по шее схлопочешь, несмотря на свой важный вид.

«Эти будут стрелять, – покрылся испариной, несмотря на мороз, Гапон. – Будут, будут, – с ужасом твердил он. – Но отменить шествие невозможно… Ведь потом во всём обвинят меня, – застонал от охватившей его безысходности. Надо остановить кровопролитие… Но как? Пусть этим займутся другие. Интеллигенты, например», – велел ехать на квартиру к Максиму Горькому, адрес коего дал ему Муев.

– Нет, поезжай лучше в Нарвский отдел, – передумал он: «Пошлю оттуда кого-нибудь к писателю».

Посланец Гапона рабочий Кузин на квартире Горького не застал.

Открывшая ему дверь молодая красивая женщина: «Горничная, наверное, или поварёшка, – определил её жизненный статус пролетарий, не слишком ласково направила его в редакцию газеты «Сын Отечества». – Да, а чё мне? Деньгами батька снабдил, катайся на ямщиках, – рассуждал он, попутно надумав посидеть в трактире. – Так, самую малость. На три мерзавчика водки с мороза. Горький, – понеслись его мысли в заданном направлении, – в честь водки кличку взял или от горькой житухи? – морщил в раздумьях лоб. – А поварёшка-то – вон какая у него… Сладкая…».

В редакции застал целую толпу «антиллехентов». Писателя узнал по портрету в газете и выложил ему просьбу священника – предотвратить ожидаемое кровопролитие.

– Ибо солдат в город нагнали видимо-невидимо.

– Это мы и так видим, без отца Гапона, – с плохо скрываемой иронией произнёс господин в очках и бородке. – Ещё бы немного, и вы нас не застали. Приглашаем вместе с нами посетить министра внутренних дел Святополк-Мирского. Потребуем убрать войска с улиц города, чтоб дать возможность рабочим поговорить с царём.

– Да нет императора в Петербурге, – перебил господина Максим Горький. – В Царском Селе от террористов с семьёй прячется.

– Говорят, его здорово напугали на Крещенье, – хмыкнул ещё один интеллигентного вида господин.

Целая вереница саней и пролёток направилась к дому министра.

В точь такая же поварёшка, по мнению рабочего, как и у Горького, объяснила прибывшей депутации, что его превосходительство отсутствует.

– Врёт прислуга, – кипел праведным гневом господин в бородке и очках. – Не желает с нами встречаться. А поехали, господа, к председателю Комитета министров Витте, – предложил он.

Сергей Юльевич делегацию принял и даже распорядился подать чай с печеньями.

– Погрейтесь с дороги, – делая добродушный вид, угощал прибывших, узнав по портретам почётного академика Арсентьева, писателей Анненского и Горького: «Остальные мне совершенно неизвестны. Особенно вон тот, в смазных сапогах и косоворотке, что громко прихлёбывает чай и лихо поедает печенье», – с трудом скрыл усмешку.

Вспомнив, что он послан отцом Гапоном – не чаи распивать, Кузин с набитым ртом пробубнил:

– Эта! Отче просил, дабы избегнуть великого несчастья, посоветовать государю – принять рабочих и выслушать их требования, – вытер ладонью мокрые губы.

Витте, глядя на прибывшую делегацию, отрицательно покачал головой.

– Господа общественники, я этого дела совсем не знаю и потому вмешиваться в него не могу. Им занимаются другие люди, вплоть до великого князя Владимира Александровича. Так что увольте, – расставил в стороны руки. – Рад бы помочь, да не в моей компетенции вопрос…

Обескураженная делегация, поздним вечером возвращаясь в редакцию, недовольно обсуждала прошедшую аудиенцию.

– Как же так, – горячился член городской управы, присяжный поверенный Кедрин. – Завтра может пролиться кровь, а к председателю Комитета министров… как он сказал… это дело совсем не относится. Правильно мы ему ответили, что в такое время он приводит формальные доводы и уклоняется от исполнения прямых своих обязанностей по предотвращению кровопролития.

– Царь Берендей в пьесе Островского «Снегурочка» говорил своему премьер-министру Бермяте: «Поверхностность – порок в почётных людях, поставленных высоко над народом», – задумчиво произнёс литератор Анненский.

– Это не поверхностность… Такое впечатление – чем хуже, тем для него лучше, – возразил Горький.

– Удивительное дело, – поддержал его историк Семеновский, – главе кабинета сообщают о назревающем кровопролитии, то есть о деле государственной важности, а оно его, оказывается, не касается… Дальше уже некуда. На окраинах империи идёт война, в столице назревает чуть не революция, а председателя Комитета министров это не касается…

– Правильные ходят толки, будто сам на место государя метит, – высказал своё мнение редактор газеты «Право» Гессен. – Нет дыма без огня…

Рабочий Кузин в диспуте общественников не участвовал, ибо после встречи с Витте сразу направился искать Гапона, разъезжающего по отделам «Собрания». Встретился с ним на квартире у купца Михайлова, ярого приверженца священника.

Присутствующие здесь руководители отделов договаривались, кто с какой колонной пойдёт завтра к царю.

– А интеллихенты говорят, что батюшки-царя в Питере нема, – проявил свою эрудицию Кузин, вызвав этим недовольные взгляды присутствующих на свою особу.

– Он неподалёку обретается, – отмахнулся от рабочего Гапон. – За полчаса доберётся… А наше шествие к двум часам дня должно достигнуть Зимнего дворца, и потом хоть до ночи станем ждать императора, – строго глянул на своего парламентёра. – А глупые вопросы грех задавать, заруби это на своём любопытном носу, сын мой, – отвернулся от Кузина. – А теперь, друзья, давайте обменяемся адресами, чтоб в случае смерти товарища позаботиться о его семье… И сфотографируемся напоследок, – дружно поехали в фотоателье господина Злобнова где и запечатлели свои лики для истории.

Этим же вечером у градоначальника Фуллона состоялось совещание высших военных и полицейских чинов.

– Как вы знаете, господа, – взял слово командующий гвардейским корпусом князь Васильчиков, – его величества в столице нет и вся власть в данный момент находится в руках его высочества, главнокомандующего Петербургским военным округом великого князя Владимира Александровича. Хотя формально Петербург на военное положение не переведён, но фактически это так. Посему, по приказу его высочества, с сегодняшнего дня власть в столице переходит в мои руки. Довожу до вашего сведения, господа, что в город стянуто двадцать тысяч пехоты, до тысячи кавалеристов и полторы тысячи казаков. Из Петергофа прибыли по пять эскадронов лейб-гвардии Конно-гренадёрского, Уланского и Драгунского полков; из Ревеля – два батальона Беломорского полка, два батальона Двинского полка и батальон Онежского полка; из Пскова – два батальона Иркутского полка, два батальона Омского полка и батальон Енисейского полка. Их задача – отрезать окраины от центра города и не допустить намечающееся шествие к Зимнему дворцу. Солдаты совместно с полицией с сегодняшнего дня несут патрулирование по городу для предотвращения возможных беспорядков. Солдатам розданы боевые патроны, а вот министр внутренних дел такого распоряжения почему-то не отдал и полиция, по сути, безоружна, – пренебрежительно глянул на Мирского.

– Прошу меня не учить, милостивый государь, какие приказы по моему ведомству отдавать, – взвизгнул министр. – К тому же после совещания Я еду с докладом к императору, – поднял свой престиж в глазах военных, намекнув, что государь назначил аудиенцию именно ему, а не князю Васильчикову и даже не Владимиру Александровичу.

– Вся территория города разбита на восемь районов, – пропустил реплику мимо ушей командующий гвардией.

После совещания, позвонив предварительно дежурному генерал-адьютанту, коим оказался Максим Акимович Рубанов, и, испросив согласие Николая на встречу, Святополк-Мирский приехал к императору с докладом.

Когда Рубанов, от нечего делать, читал в камер-фурьерском журнале запись: «Его Величество изволили принимать от 11 ч. 40мин. вечера министра внутренних дел Святополк-Мирского», к нему с поклоном приблизился скороход и задышливо сообщил, что Его величество ожидают его превосходительство в кабинете.

Мирский, ежесекундно промокая платком лоб – то ли от нервов, то ли от жары в помещении, информировал государя о положении в столице.

– Рабочие, Ваше величество, спокойны, но на работу не выходят. Бастуют. Руководит ими священник Гапон. Думаю, что всё обойдётся, – вновь вытер лоб. – Из окрестностей вызваны войска для усиления гарнизона.

«Твоё-раствоё превосходительство, – осудил в душе министра Рубанов, – это тебе не пухлые фолианты сочинять о необходимости реформ. Здесь практические дела начались. Были бы Сипягин или Плеве, они бы все проблемы с попом и рабочими мигом уладили…»

Пока супруг принимал министра, Александра, уложив дочерей и сына,

самозабвенно молилась в маленькой домашней церкви, дверь которой выходила в общую спальную комнату царственной четы.

Огоньки висячих лампад навевали мистический настрой, и ей казалось, что Бог где-то здесь, рядом, и не оставит Своей Благодатью. Ведь это Он позавчера спас мужа, дочерей и её от смерти…

Помолившись и вытерев повлажневшие глаза, она прошла в спальню и, перекрестившись, легла на широкую кровать, приготовившись ожидать мужа сколько потребуется, хоть до утра.

Ей не нравился Святополк-Мирский, хотя бы за то, что ему благоволила Мария Фёдоровна.