Держава. Том 3

– Чёрт! Забыл спросить – какой полк, – опять чихнул Ковзик. – Всю память прочихал… Мы с партизаном отсюда атаковать станем, а ты пару взводов возьми, и с лева пойдёшь, – велел он Рубанову.

Высоко над головой зашипела и разорвалась шимоза. Словно по сигналу – два взвода отделились и намётом пошли к окраине деревни.

– Наша пехота в атаку пошла, – указал на две редкие цепи Кусков.

По мере их приближения к окраине, стрельба со стороны японцев усилилась.

Первая шеренга залегла. Над нею часто лопались шимозы. Дав залп по фанзам, цепь поднялась и побежала вперёд.

– Подравнивайся, держи дистанцию, – надорванным голосом командовал давешний капитан.

Вылетев откуда-то сбоку, бойцов стали догонять несколько патронных двуколок.

Первая шеренга вновь залегла и произвела в сторону врага прицельный залп. Вторая цепь в этот момент бежала, нагоняя первую.

Когда от разрыва снаряда двуколка наклонилась набок и исчезла в дыму, Рубанов скомандовал: «В атаку».

Увидя подмогу, цепи поднялись, сомкнулись и ринулись к фанзам.

В деревне уже шла ружейная перестрелка. Японская артиллерия смолкла, чтоб не попасть в своих, и рубановская полусотня с криком «ура», размахивая шашками, стала нагонять пехотинцев.

Наскоро вырытый перед фанзами мелкий японский окоп был уже в нескольких десятках шагов. Рубанов поразился и даже сдержал коня, наблюдая, как стрелки отмыкают и бросают под ноги штыки. Против каждого русского солдата, подбежавшего к окопу, торчало три-четыре японских головы и лес штыков.

Стеснённые в окопе японцы неловко действовали штыками, а наши, безо всякого «ура», лишь кхекая и матерясь, опускали на головы врага приклады, дробя черепа и круша кости.

Мёртвым японцам не было места для падения, и тела с разбитыми головами, болтаясь из стороны в сторону, пачкали кровью и мозгами живых своих товарищей, мешая им работать штыками.

От такой картины Кускова стало рвать и Глеб, взяв под уздцы его лошадь, обогнул окоп и, оставив друга размышлять об ужасах войны, бросился рубить убегающих японцев.

Казаки рассыпались, носясь по деревне за японцами. Пленных не брали – куда их девать?

От боя Глеба отвлёк дикий вопль за крупом коня. Обернувшись, увидел скачущего верхом пехотного санитара, медленно заваливающегося вместе с подстреленной лошадью.

– Ранен? – спрыгнув с коня, подошёл к нервно моргающему парню с мешком в руках.

– Спужалси! – сообщил тот, хлопая глазами и дёргая щекой.

– Ну, тогда штаны смени и раненым помогай. Чего в мешке-то? Вцепился как в портмоне.

– Медикаменты, – с ударением на букву «а», ответил он.

– Спирт е-е? – усаживаясь в седло, на всякий случай поинтересовался Глеб.

– Не-а! – с опаской прижал к себе мешок с «медика'ментами» санитар. – Только перевязочные средства'.

«Врёт, подлец», – вновь ввязался в бой Рубанов, попутно размышляя, зачем пехотинцы отмыкали штыки, краем глаза заметив выходящего из фанзы капитана.

Тот приветственно поднял руку и направился к Глебу.

Неподалёку, из сараюшки, покачиваясь от раны, выбрался пожилой японский солдат и замахнулся, намереваясь бросить в русских гранату, но ослабленная рука зацепилась рукавом шинели за штык свисающего с плеча карабина, и раздавшийся взрыв снёс японцу голову и оторвал руку.

– Ну и страху у вас тут натерпишься, господин капитан, – устало слез с коня и подошёл к офицеру Рубанов. – Знамя спасли?

– Я хочу передать его вам, дабы по прибытии доложили начальству, что мы выстояли, задержав наступление противника, – пожал руку Глебу, передал знамя, козырнул и устало направился к своим солдатам. – Спасибо! – обернувшись, на ходу крикнул он.

«Забыл про штыки спросить», – обмотавшись стягом, пока сотня строилась, вспомнил Глеб. – Как самочувствие, Олег, свет, Владимирович? – несколько снисходительно поинтересовался у Кускова: «А вон и санитар пехотный чего-то штыком колупает. Сейчас и спрошу, – подъехал к медбрату и поразился, увидев, что тот колет мёртвого уже японца. – То ли спирт из-за него разлил, то ли привиделось что со страху…» – Ты чего делаешь, убогий? – крикнул ему.

Казаки, затаив дыхание, ждали ответ.

– Так ить… Шушера желтолицая… Нешто так делают промеж честных людей… Лежишь раненый, так и лежи на здоровье… Ан нет. Пальнул по мне нехристь косоглазый… Мешок вон пробил, – под хохот казаков продемонстрировал повреждённую пулей казённую вещь, из которой чего-то текло. – Пузырь со спиртом расколотил, вражина, – констатировал неоспоримый факт санитар.

– За это стоит прибить, – поддержали его казаки.

«Тьфу ты! Опять забыл насчёт съёма штыков осведомиться… Да просто прикладом сподручнее работать, когда у ног японцы копошатся», – подвёл итог мысленным изысканиям.

– Так про полк и не спросили, – осознал упущение по службе Ковзик.

– У меня их знамя, – легкомысленно ответил Глеб, не осознавая ещё, что безымянный русский полк остался УМИРАТЬ…

Доложив начальнику штаба о рейде, Ковзик указал на Рубанова:

– Штандарт полка находится у хорунжего.

Приняв знамя, Деникин приложился к нему губами, и с трудом скрывая слёзы, произнёс:

– Приказано отступать, господа.

– А как же полк? – поразился Глеб.

– Вы слышали, Рубанов… От командира корпуса получен приказ оставить Сифантань и переходить на новые позиции, – нахмурил брови полковник. – Идите. И без вас тошно. К тому же новый командир дивизии – генерал Греков объявился. – Вестовой от их превосходительства прибыли…. Ждут-с, – с несвойственной ему долей язвительности произнёс полковник.

– Ну вот, – кое-как обустроились на новом месте офицеры, – не успел Греков отряд под команду принять, как его самого куда-то в другую часть отрядили, – вскрыл банку с консервами Фигнер. – Как там Ильма у сестры милосердия поживает? – по ассоциации с консервами вспомнил собаку.

– Ранят – узнаешь, – ляпнул Ковзик, и тут же добавил: – Типун мне на язык.

– Развалили наш отряд, господа, – хмуро произнёс Рубанов. – Раздёргали по частям. Всего десять сотен и две батареи осталось…

– То-то Мищенко удивится, когда выздоровеет, – хмыкнул Кусков. – Хаос в нашей Второй армии творится.

– Господин студент, помолчите лучше, – обиделся за честь армии Фигнер. – Привыкли там… В своих университетах… Это в вашей Москве хаос творится, коли великих князей, будто на войне, взрывают.

– Спокойно, спокойно господа… Нам ещё поссориться не хватает. Как Ренненкампфу с генералом Самсоновым, – остудил горячие головы Рубанов.

– Да-а, ходят такие разговоры в армии… И Мищенко наш этого Ренненкампфа терпеть не может… Я даже слышал, когда сюда ехал, что генерал Самсонов называет Ренненкампфа «Жёлтая опасность», – закашлял, подавившись куском тушёнки Кусков.

– Это за сплетни вас Бог наказал, господин вольнопёр, – одобрил деяние Всевышнего Ковзик. – Я обоих генералов уважаю, правда, Александра Васильевича Самсонова немного больше… Ведь какое-то время служил у него, пока к Мищенко не перевели. Да-да, – будто кто спорил с ним, стал утверждать Ковзик. – Когда он командовал Уссурийской конной бригадой, мы вместе участвовали в столкновении при Вафангоу с конным отрядом генерал-майора Акиямы.

«Ну вот и потекла спокойная беседа, – подумал Глеб, – Бойцы вспоминают минувшие дни… чего там дальше-то… запамятовал… С Акимом встречусь – спрошу. Удосужился хоть письмо прислать… Слава Богу, Ольга на ноги его поставила…. А вот, к примеру, если меня вдруг ранят… Станет Натали ночи не спать, с того света больного вытаскивая», – задумался он, краем уха слыша: