Кармен из Козловки

Кармен из Козловки
Валерий Казаков

Молодой человек Иван ищет любви. Но в какой-то момент понимает, что любовь сверстниц его не удовлетворяет. По этой причине он расстается с юной и скромной девушкой Мариной, с которой дружил много лет. Начинает встречаться с эффектной и распутной женщиной, влюбляется в неё по-настоящему, но получает отказ. Это ломает его судьбу. Иван ищет свою любовь и в какой-то момент понимает, что очарован женщиной, гораздо старше его…

Валерий Казаков

Кармен из Козловки

Женское общежитие располагалось в центре села рядом с медпунктом. Иван приходил сюда каждый вечер и настолько к этому привык, что делал всё машинально, даже не предполагая, что можно поступить как-то иначе. На этот раз Марины дома не оказалось. Иван огорченно потоптался у общежития, не зная как ему быть, потом взглянул на часы и понуро зашагал прочь, предполагая, что Марина, скорее всего, осталась работать во вторую смену и ждать её бесполезно.

Он миновал медицинский пункт, аптеку, почту с покосившимся от старости крыльцом, и хотел уже свернуть к новому мосту через речку, когда ему навстречу из-за угла соседнего дома вышла раскрасневшаяся Марина в длинном коричневом платье. Она никогда не здоровалась: от смущения – забывала. Подходила, обдавала запахом духов, несмело брала под руку и вела куда-нибудь подальше от общежития. Иван в первый момент после встречи пытался обнять её за талию, подтянуть к себе и поцеловать в щеку, но Марина всякий раз пугливо оглядывалась, потом ловко отстранялась и строго смотрела в глаза. После этого он покорно отпускал её, боясь показаться навязчивым.

Они были знакомы уже три года. И за все это время Иван успел добиться от неё только самой малости – каких-то детских, почти нечаянных поцелуев. Иногда Иван пробовал добиться от Марины большего, но всякий раз получал неожиданную плюху по разгоряченной щеке и разочарованно замирал. А Марина нравоучительным тоном произносила: «Вот тебе! Не будешь руки распускать! Мы ещё не муж и жена».

В тот вечер всё было точно так же. После встречи на перекрестке они пошли гулять, продвигаясь по знакомым улицам Красновятска ближе к реке. Она крепко держала его под руку и что-то рассказывала о своей работе в детском туберкулезном санатории. Он слушал её, иногда улыбался, иногда украдкой поглядывал на неё юное румяное от ходьбы лицо.

Когда проходили мимо дома Кати Малининой – он увидел в палисаднике перед Катиным домом прилично одетого молодого человека. В позе этого человека было нечто странное. Молодой человек стоял среди густой заросли цветов, втянув голову в плечи, и тихо-тихо, как бы крадучись, постукивал в высокое Катино окно… Иван вопросительно посмотрел на Марину, та смущенно опустила глаза, а потом полушепотом пояснила:

– Это Катькин любовник, наверное. Она их через окно принимает. Представляешь. Такая ветреная женщина, такая развратная, что просто ужас…

Иван с улыбкой выслушал Марину, даже согласился с ней мысленно, но почему-то позавидовал тому парню в палисаднике. Потом он представил себе Катю – красивую сероглазую женщину с хорошей фигурой и пышными волосами. У неё, кажется, есть ребёнок, но нет мужа. Когда раньше Катя проходила мимо Ивана, у него всегда восторженно замирало сердце, и всякий раз он вспоминал, как однажды она подозрительно долго, очень внимательно наблюдала за ним в местном Доме культуры. Её взгляд гипнотизировал, привлекал, завораживал, а изящные, обтянутые гладким капроном ноги, как-то очень легко и томительно лежали одна на другой. Тогда Катя понравилась Ивану, и если бы не Марина – он в тот вечер, вероятно, был бы с ней. Потому что Катя всегда казалась ему настоящей Кармен – таинственной жрицей любви. Можно сказать, что она уже покорила его тогда, и мысленно он уже согрешил с ней. К тому же у Марины он никогда не замечал такой искренности в глазах. Они никогда не были такими обольстительными, такими манящими. Глаза Марины могли успокоить, могли простить. Порой они воодушевляли и льстили, но они никогда не манили, не обескураживали. В них не хватало чего-то по-настоящему женского, какого-то внутреннего обжигающего огня…

Между тем Иван и Марина дошли до реки. Сели там на знакомую скамью под старыми соснами и стали смотреть на воду. В мутной дали, за блестящей полоской воды, угадывался песчаный остров, заросший ивняком и черноталом. За островом багрово светилось вечернее небо.

Марина снова принялась рассказывать Ивану о своей работе, но настроение у Ивана на этот раз почему-то испортилось. Он старался не думать о Кате, но однако думал о ней. И думы эти были навязчиво греховны, таинственно сладостны, соблазнительно сладки.

Ему вдруг стало досадно, что вот он сидит здесь, на берегу Вятки, с милой и симпатичной девушкой, которая будет такой же милой и симпатичной еще много-много лет. А там, совсем рядом, с доступной и манящей красавицей будет в это время наслаждаться любовью кто-то другой. Другой будет купаться в жарком омуте её страсти вовсе не по закону, не по праву, а так – между прочим. Этот другой будет неумело гладить её пышные тёмные волосы, целовать её полные губы, с вожделением смотреть в её большие серые лукавые глаза.

В общем, была минута, когда Иван хотел встать со скамьи и опрометью бежать туда – к Катиному окну, за которым кипение любви и жгучая женская ласка.

– Может быть, пойдем домой, – вдруг предложила Марина, – ты меня совсем не слушаешь сегодня.

– Слушаю, – солгал Иван. – Мне всегда с тобой интересно. Ты говори…

А сам украдкой посмотрел на неё с боку и подумал, что, может быть, правда, лучше пойти домой. Но представил, как после этого Марина может огорчиться и сказал, что ещё рано. Она, ободренная его ответом, сообщила, что нашла себе новую квартиру и, скорее всего, зимой будет жить там.

– Там ты не сможешь распускать свои блудливые руки, – привела она свой главный довод. – Бабушка Маша тебе не позволит. Она всегда будет рядом.

– Да уж, конечно, – обреченно и вместе с тем как бы по инерции согласился Иван, подумав о том, что от Марины можно было ожидать именно такого шага.

После этого признания Марины ему стало совсем тоскливо, хотя ночь усыпила и успокоила всё вокруг. Над рекой появилась луна. Она плыла между неподвижных облаков серебряным блюдом. Только Марина монотонно продолжила говорить о чем-то своем.

Иван с раздражением подумал о том, что с Катей, наверное, никогда не бывает скучно, что воздержание, вероятно, плохо влияет на его здоровье.

– Марина, может, пойдем домой? – неуверенно произнес он.

– Я тебя не держу, – разочарованно отозвалась Марина.

– Не обижайся, пожалуйста. Завтра увидимся…

– Я не обижаюсь…

– Нет, честное слово, я просто спать хочу. Устал сегодня.

– Ну, иди.

– А ты?

– А я посижу ещё.

– Как хочешь…

Он медленно встал, провел шершавой рукой по её русой голове, заглянул в круглое, совсем ещё детское лицо. На секунду его охватила неожиданная жалость к ней, к этой хрупкой девочке с бледным лицом. Но он переборол себя.

– До свидания!

Она ничего не ответила ему, зато потом долго с грустью смотрела на его худую и высокую удаляющуюся фигуру, пока он совсем не растворился в ночи. На какое-то мгновение ей показалось, что она вот-вот заплачет, что не выдержит этого незаслуженного одиночества. Но не заплакала, а неожиданно для себя зевнула, по привычке прикрыв рот пухленькой ладошкой.

По дороге к дому Иван старался убедить себя, что Марина много лучше Кати, хотя бы потому, что честнее и чище, что она будет прекрасной, целомудренной женой. Но кругом была теплая летняя ночь, насыщенная ароматом цветов и пением птиц, и поэтому доводы Ивана в этой ночи очень плохо работали. К тому же тело Ивана было переполнено молодой нерастраченной силой, и вероятно из-за этого Катя выигрывала. Выигрывала только потому, что была ветреной и доступной. Марина – такая же, как все, а Катя на этот раз казалась исключение из правил…

Потом Иван вспомнил, что даже на той скамье, где сейчас сидит в одиночестве Марина, кто-то вырезал перочинным ножом весьма категоричную фразу: «Любовь – химера, мы любим тело!» Когда Марина впервые прочла это изречение, то брезгливо скривила губы и искренне удивилась: «Какая глупость! Не стоило из-за такой пошлости скамью портить». Тогда ему показалось, что Марина права. Но сейчас в его душу вдруг закралось сомнение. А права ли?

Когда-то, в далеком детстве, Иван побывал в областном драматическом театре на легендарной опере Бизе «Кармен». Он сидел близко к сцене и ясно видел, что роковую красотку Кармен играет довольно полная, немолодая, но ещё достаточно интересная женщина с тёмными цыганскими глазами. У неё был прекрасный голос, высокая пышная грудь и алые, густо накрашенные губы, которые во время пенья то сжимались в трубочку, то открывались так широко, что лицо певицы становилось очень серьёзным и сосредоточенным. И хотя эта пышная женщина явно не блистала красотой, все её почему-то очень любили: и красавец Хосе, и многочисленные женщины – подружки главной героини, и зрители в темном партере. Кармен была для всех олицетворением необузданной страсти, истинной любви. И в то же время, Иван ясно видел, что она самая настоящая старуха.

С той поры у него в душе было такое чувство, будто о настоящей любви он ничего не знает. А то, что влечет его к веселым сверстницам – это, скорее всего, не любовь. Это что-то другое. Потому что о настоящей, запретной, сладострастной любви знают всё только зрелые женщины, у которых есть дети…

Потом в маленьком городке ему по руке гадала цыганка. Это было в заросшем сиренями старом парке. Эта цыганка чем-то напомнила ему театральную Кармен. Цыганка сказала, что он найдет своей счастье в старости. И старость станет его радостью, она затмит его молодость и вознесет к высотам любви…

Тогда он ничего не понял, но с той поры в его душе поселилось странное чувство недоумения и обреченности… Как же долго придется ему дожидаться своего счастья. И что такого особенного может подарить ему старость, кроме немощи и болезней?

Когда недалеко от своего дома Иван остановился на несколько секунд, чтобы перевести дух, он снова вспомнил о Марине. Она сидит сейчас одна на пустынном речном берегу и, должно быть, плачет, глядя на воду… Кто-то из его знакомых сказал, что Марина всегда нарядная, как капуста. Иван сочувственно улыбнулся, вспомнив это. Странно. Нарядная, как капуста. Как будто капуста, действительно, может показаться нарядной.

Через сад он направился к дому, зашел на веранду, разделся при тихом мерцающем свете луны, бесшумно скользнул в марлевый полог под ватное одеяло и с наслаждением вытянулся. Хорошо! Потом попробовал представить себе Катю, вот так же свободно лежащую на кровати рядом с ним. Одна рука Кати – у него на груди, другая – за головой, утонувшая в копне густых темных волос. Вообразил, какое это счастье – находиться рядом с Катей в такой момент и с сожалением вздохнул. Потом подумал о том, что завтра у него не самый легкий день. Надо начинать готовиться к экзаменам в институт. Потом хотел обдумать что-то ещё очень важное в данный момент, но так и не вспомнил, что именно – уснул…

* * *

На следующий день с самого утра Иван решил штудировать математику в тени черемух, в дальнем конце сада, там, где возле забора росли огромные жилистые лопухи. Но на этот раз даже в уютной тени ему сделалось душно. Лоб вспотел от напряжения, но в голову почему-то ничего не лезло. Как назло на небе весь день не было ни облачка. Небо было пустое, жаркое, равнодушно-синее. Хорошо ещё, что к обеду неожиданно подул западный ветер и принес скоротечный летний ливень.

Иван несколько раз за этот день успел сходить на реку. Сначала искупался, потом посидел на горячей корме деревянной лодки, свесив ноги в прохладную коричневатую воду. Потом решил, что какое-то время не будет встречаться с Мариной. Ему надо всё обдумать в одиночестве, во всем разобраться. Скоро он уедет в город, поступит в институт и у него начнется другая жизнь…