Любовь со взломом (пьесы)

Любовь. Петрович умял бы все. (С горечью.) Почему он не приехал, так и не пойму.

Капитолина. И я не пойму. Был в Туле, за день мне звонил, и вдруг – на тебе, не пришел на вокзал.

Любовь. Капа, а ты в четверг дома была?

Капитолина. Вечером. Утром в ателье, а после обеда отпросилась и – за продуктами. За полтора часа все прилавки облазила.

Любовь. Ты лазила, а он, может, звонил, предупредить хотел. Мне-то не дозвониться – четвертый телефон ломается. Шнур длинный – все время аппарат цепляю.

Капитолина. А мобильный?

Любовь. Забросила! Не напасешься.

Капитолина. Странно, я к тебе все время дозваниваюсь. Вечером я же с тобой разговаривала?

Любовь. Ха! К вечеру я свой телефон в срочный ремонт отправила.

Капитолина. Что-то я такого не знаю.

Любовь. Да очень просто: хрясть его по морде, он и зазвонил. Я баба одинокая, силы много. Меня по совместительству в любой мужской коллектив как бюро ремонта определять можно. Одно только, боюсь женам настроение испортить.

Капитолина. Ты и впрямь испортишь. Вон зад, как у трактора. Словно на бугор лезет. (Обе хохочут.)

Любовь. Интересно, все юбки мне шьешь, чтобы зад подчеркнуть, а тут хулишь.

Капитолина. Не хулю – завидую. (Подходит к Варваре.) Ну что, получается, Варя? (Варвара пожимает плечами. Показывает на дрова.) Ну да, поленья волглые. Весной в подвал нальет воды, потом в доме, как в сырой камере, сидишь. (Тихо Любе.) Что-то Варвара после кладбища приуныла.

Любовь. А что ты хочешь, это только в песне: «А на кладбище все спокойненько».

Капитолина. Помню, они из Грозного как очумелые сюда приехали. Дом почти даром купили, а жить не пришлось – отец преставился, а она в Тулу на заработки подалась. Трудно ей – совсем одна.

Любовь. Без хозяина баба, как спущенный мяч – не побьешь и не покатишь. А мы с тобой так и вовсе – калоши на прилавке.

Капитолина. Это ты в свой огород, голубушка, мячи бросай. Я вон в городе день и ночь педаль жму, народ обшиваю. И здесь осенью и весной не разгибаюсь. Картошку, лук сажаю.

Любовь. Так выходила бы за Петровича. Ведь с детства знаете друг друга. Глядишь, и педаль вместе жали бы. (Хохочет.)

Капитолина. Ну и язык у тебя, Любка. Небось своя педаль заржавела – другую пристроить хочешь? Я для него в детстве пигалицей была, под стол пешком ходила, а он в армию ушел, потом в Афганистане воевал. Только в Туле и встретились. А потом, ты только на словах – «выходи!» А сама, как сторожевая овчарка, на меня же и накинешься.

Любовь. Нужен он мне! Был конь, да зубы стер.

Капитолина. Не стыдно! То ему черт-те что на уши несешь, а то, поди же – «стер». Он человек веский, рядом идешь, за версту видно – мужик. Только раз и приметила его не в себе, после смерти Степана Ивановича. Да и то понять можно. Завьялов для Петровича с детства кумиром был: герой войны, друг погибшего отца. Можно сказать, второй батя.

Любовь. Присохла ты, я вижу, телочка. Он и звонит тебе последнее время чаще, и глядит на тебя мягче. (Варваре.) А она для отвода глаз мне его приписывает.

Капитолина. Ну вот, раскатала губы – теперь не остановишь! Ты бы при нем такой смелой шумела, а то ведь тоже краснеешь, как девка на выданье.

Любовь. Ох ты – ух ты! Краснею! (Подходит к Варваре. Говорит с артикуляцией.) Варь-ка, ты бы керо-сину, что ли, нали-ла, а то печь мле-ет, как бло-ха на перине. (Варька утвердительно машет головой.)

Капитолина. Непонятно. Ведь договорились на поезд, который в два тридцать отходит. Ничего не пойму…

Любовь. Пока мы тут кренделя разводим, у него, поди, в другом уезде дела наладились. (Хохочет.)

Капитолина. Да хоть бы и так. Что на роду написано, то только Бог поправить может. А он пока на нас не разжалился. (Варвара делает знаки, что печь разгорелась.) Спасибо, Варя. А то от сырости спина немеет.

Любовь. Кстати, Капа, надо бы и баньку протопить. Вечером в самый раз погреться.

Варвара делает знаки, что она готова и баню протопить.

Капитолина. Хорошо, хорошо, Варя! Затопи. К вечеру сгодится – попаримся. Поленья-то помнишь, где? (Варвара делает знаки.) Правильно, под козырьком сарая. (Варвара берет топор, нож и выходит.) Ты знаешь, Люба, из рук все валится. А вдруг с ним что случилось?

Любовь. Да бог с тобой. У него здоровья на двоих. Разве ж на ноги жалуется.

Капитолина. Это Афганистан. Его там сильно ранило.

Любовь. Не причитай: он крепкий, как полено.

Капитолина. Эх, кабы так. Брата моего вспомни: мотор решил одним пальцем поднять – похвастал, а «машинка» возьми и лопни. Нет, Люба, мужики хорохорятся, а болячек у них больше нашего.

Любовь. Пьют много…

Капитолина. Пьют-то пьют, да не с радости, а так – от бессилия. Загоняют нас куда-то, а дороги не знают.

Любовь. Твоя правда: Россия как одинокая собака, все на нее лают, а она только огрызается.

Капитолина(беззлобно). Черти б тебя нюхали, Люба. Какая тебе Россия собака. Вон Колю моего возьми. Он и не пил сильно. А умер – и чего в нем только не нашли. Ровно молью выеденный – весь изнутри поизносился. В молодости Камазом звали: огромный, силы за троих, работал не покладая рук, а не заметила, как уездили его на стройках. Тогда что ни стройка – стройка века. Думала, сносу ему нет, а он – хруп, и поломался. (Смотрит на стенку, где развешены фотографии.) Говорят: «Нашему роду нет переводу». Вот они все: сынка Чечня забрала, а кого и так, без спроса. Из моих только двоюродный брат в Ангарске, а так – всех Господь прибрал. (Достает из сумки часы-ходики, прилаживает их к стенке.)

Любовь. А это зачем?

Капитолина. Пусть здесь тикают. Тут и место их было. Видишь, пятно на обоях?

Любовь. Чего-то ты затеваешь, подруга? Или Петровича сюда заманить надумала?

Капитолина. Его жалеть надо: начинал героем, а потом сорвался. Правду говорят: «От тюрьмы и от сумы не зарекайся».

Любовь. Жена – та у него ох какой стервой оказалась: разве можно, такой человек, а она возьми да с детьми к другому ушла…

Капитолина. Один он, как в скорлупе. Такого разве заманишь. (Оглядывает дом.) Все думаю, вернусь-ка я сюда, Люба. Вот пенсию получу, дом отремонтирую и сюда переберусь. Квартиру сдам. Чего город? Так, суета… А здесь все тебе родное… (Смотрит в окно.) Какие поля здесь, какие урожаи были при той власти… А сейчас все бурьяном поросло!

Любовь. Смотри, куда ее понесло: «Вернусь!» С кем жить-то будешь, одна? Сюда уже и проехать нельзя. Вон по задам разве. Мост и тот износился: перила сикось-накось, балки на ладан дышат, того и гляди, рухнет. А речку как языком слизало, одна жижа от дождя пукает.

Капитолина. Зато демократия: кляни кого хочешь – только смеются.

Любовь. Какая демократия: старые памятники всюду, в мавзолее Ленин, звезды красные кругом…

Капитолина. Ну и что?

Любовь. А то! У власти те же, что и в семнадцатом. Но разница все-таки есть: при той власти порядок был, а при этой только разговор о порядке.