Секретная папка СС

– Но он же русский, Андреас, он что-нибудь придумает, – отозвался Нильсон уже из ванной.

– Ну, может быть, – сказал Фильчиган, пожав плечами, и подошел к своей тумбочке у кровати.

Через несколько минуту старинные друзья, спустившись на лифте, сидели за столами в гостиничной столовой.

Нильсон, как всегда, в первую очередь принялся поедать завтрак. Фильчиган, не обращал на него внимания, выглядел очень деловито. Он, рассматривая край карты, все же пытался представить, как именно может располагаться форпост в виде шестигранника на таком участке, как окраина поселка Конвейер, иногда пропуская по два глотка свежего кофе.

Андреас не заметил, как к ним подошла миловидная брюнетка, предложив буклет по заказу пиццы. Нильсон принял рекламный проспект из ее рук вместо задумавшегося социолога, как настоящий ученый посчитав, что все может пригодиться.

– Не могу я все, Бен, себе представить, как на таком островке может поместиться целый солдатский полк, – отвлекся от карты Фильчиган, чтобы сделать очередные два глотка.

– Ну, я не знаю, как умещаются полки или только взводные подразделения, а вот здешнюю пиццерию на Чум… Чум-баров-ке, – с трудом выговорил по слогам название одной из улиц города эсквайр, найдя адрес пиццерии, – думаю, стоит посетить. Интересно знать, как они здесь готовят «мама Дольче».

Под свои сорок лет Нильсон был весьма великодушным человеком плотного телосложения, но, сам того не замечая, становился нервозным, когда ему хотелось есть, где до того времени, чтобы перекусить, приходилось ожидать более пятнадцати минут. Не совсем бы было можно сказать, что он любитель набить свой живот едой просто, зная, где поблизости она находится, кроме поездок, он чувствовал себя спокойнее. Фильчиган, наоборот, обычно был сдержаннее к еде и завтрак начинал только лишь с чашкой чая и бутербродом, а если он ощущал утренний голод, ел приготовленную мамой кашу.

Оба американца не заметили, как из номеров, появившись в дверях словно зомби, направлялся через холл к бару изрядно подвыпивший мужчина.

– Анджелин, – сказал он с кокетством, сонным взглядом обращаясь к барменше, едва открывая рот, – мне два по пятьдесят и все…

Он указывал, прищурившись, глазом на одну из стоявших позади девушки в баре бутылок коньяка, словно прицеливаясь.

– И все, Миша, хорош уже, и так всю ночь… – сказал рядом пришедший с ним его товарищ, который выглядел лишь слегка выпившим.

– Не, Дмитрич, еще по пятьдесят, во-во, – обрадовался Миша заполнявшейся рюмке. – А Дмитричу?!

Шутливо, но с осуждающим видом он бросил взгляд на Анжелику.

– Мой друг тоже не откажется, – промурлыкал словно мартовский кот, не спуская взгляда с девушки, и на его, казалось, серьезном лице вдруг расплылась легкая улыбка.

– Не-не, я не буду, Миша, все, мне хватит, завтра днем еще тему для очерка надо обдумать, – отказался от выпивки его приятель.

– Ну вот, – Михаил хотел сделать расстроенный вид, но у него это очень плохо получилось, и он опрокинул жидкость в рот, передернувшись от удовольствия.

– А! Хорошо! – выдохнул он.

Рядом находившийся с ним молодой человек, облокотившись локтем о столик бармена, устало потирал левую часть лица. Он плохо походил на собутыльника приезжего, но, скорее, на сотоварища, чем на его гида или куратора.

Нильсон и Фильчиган закончили завтрак. Фильчиган опустил пустую чашку на стол и хотел взять карту, как Нильсон заметил:

– Да, Андрес, не много же тебе надо, приятель, с утра – кусок пирога да сервизная чашка кофе, – сказало он.

– Да я, – ответил Фильчиган, – мало ем, когда волнуюсь.

– Ну, друг, что…– внезапно на их стол, оборвав речь Нильсона, упал, удерживаясь на вытянутых руках, изрядно подпивший Миша.

– Хелло, май фрэндс американос! – он поднял кверху руку, сжав кулак, в знак приветствия, чем вогнал в недоумение Фильчигана. – Хеллоу, Америка, ай лайк ю! – выдавил он, едва удерживаясь на ногах.

Он поспешил к американцам, когда услышал их голоса, теперь к нему уже торопился его куратор.

– Миша, Миша, – успокаивал его Дмитрич, – не приставай к людям.

– А я и не пристаю, – Михаил вдруг вытянулся, его лицо приняло деловой вид.

– Май нейм из, – пытался выговорить Михаил на ломаном английском языке, – Михаил.

Михаил протянул Фильчигану руку, тот, не зная, что русский может предпринять в следующий момент, если не пойти ему навстречу, неуверенно протянул руку в ответ. Пятерня нового знакомого оказалась сильной для обществоведа.

– Михаил Парщинников. Ду ю ноу эбаут ми? – продолжил он. – Оф, да, ну конечно, откуда вам известно, вы и наши фильмы-то не смотрите. Все только пых да пых, – Михаил, вытянув указательный палец в сторону, словно в замедленной съемке, обхватив кисть руки, представил, что целится из пистолета в неведомого врага, – а души?!

Михаил сжал ладонь в кулак и пытался колотить себя по груди, но его рука не держалась и иногда соскальзывала вниз.

– Чтобы поговорить… а, – он махнул рукой.

– Миха, пошли спать, все уже, мужики вон перепугались из-за тебя, – куратор решил, что, выговорившись, тот успокоится, и следил лишь за тем, чтобы его действия не переходили за грань простого общения, на миг заподозрив в нем появившуюся агрессию. Но это его только подтолкнуло к продолжению.

– Ни одной граммы.… А, Анджжлль Джжлии, – едва выговорил он заплетавшимся языком, – вон…

Парщинников резко развернулся в сторону стойки бара.

– Чем хуже? Красавица!.. Анджела… – выкрикнул он имя официантки.

Дмитрич, просекши ситуацию, придерживая хмельного Михаила за локоть, когда тот обращался в сторону, незаметно намекнул иностранцам, чтобы те поскорей уходили.

Михаил, протягивая руку в сторону барной стойки, вспомнив об иностранцах, вновь повернулся, но, не заметив никого, едва удерживая равновесие не без помощи Дмитрича, направился в сторону лифта.

– И все же мы, – Михаил снова ударил кулаком себя по груди, обращаясь скорей самому себе, – актеры России, играем лучше, чем… – он повернулся, указав пальцем в сторону центрального выхода, куда вышли Нильсон с Фильчиганом, – ихне…

– Нжелочка, – Михаил обратился к официантке, которая, словно не замечая актера, занималась своим делом, – меня, красулечка, до обеда не буди.

– Хорошо, Михаил Александрович, – подыграла Анжела Парщинникову.

Михаил, заслышав женский голос, отреагировал словно заблудший путник, хотел вновь пококетничать с девушкой, но сдался уговорам своего куратора и с его помощью направился в номер.

– Да, русские редко знают меру в выпивке, – прокомментировал Нильсон, когда они с коллегой по колледжу оказались снаружи гостиницы.

Легкий ветерок слегка трепал волосы джентльменов и затихая, предвещая сухую и теплую погоду. На часах Фильчигана было девять часов двадцать шесть минут утра.

Нильсон был одет по ранневесеннему сезону, когда в Вирджинии в апреле воздух уже был прогрет и рядовые граждане, скинув теплые одежды, носили легкие ветровки, а кто-то выходил на улицы и без головного убора. Брезентовая кепка выделяла Нильсона среди более легко одетых изредка проходивших граждан.

Решив прогуляться по предложению Нильсона, Фильчиган хотел поскорей напомнить, зачем они здесь. Закупившись несколькими булочками, пирожками и соком по предложению товарища Юрия, Фэргата, они остановились у центральной кофейни с вывеской как на кириллице, так и на английском – «Central of coffee houses». Пошутив на ломаном русском языке немного с продавщицами, эсквайр, точнее, попробовав это сделать, но так как он был больше похож на странного уроженца, девушки посчитали его за местного щеголя, пытавшегося вспомнить молодость. Поняв к себе такое отношение, у Нильсона подпортилось настроение.

– Моей дочери столько же лет, как и им, – Нильсон пожаловался товарищу, когда они сели в салон черной «пятерки», – но Мари всегда улыбнется, всегда на ее лице дружелюбие, даже для незнакомого заговорившего с ней человека.

Фильчиган не знал, что ответить, лишь пожал плечами и все же добавил, как интеллигентный человек, в защиту женского коллектива:

– Ну, они с самого утра на ногах, и им еще целый день топтаться.

И Нильсон все же не смог с ним не согласиться.