Сказка о лягушке-царевне

– Уймись, Борька, перед чудищем лютым! Считай, моргнёт – и тебя нету, – сказал один косарь.

– Ага, и других не станет! Ладно, хат нету – понастроим. Ладно, поля повыжжены – перезимуем, новые вспашем. А кто с нашими жёнками-то останется, а детишек растить кто будет?! Ты об этом-то подумал? – сказал другой.

– Помолчи пока, братиш, авось всё преобразуется. Найдётся герой-богатырь, кто скотину эту чудищную позамочит! – подсказал третий косарь.

Но не из робких был Борис – русич-косарь – людей. Внутри у него в этот момент перед чудищем поганым всё закипало, наружу запросилось. И гибель людей, и спалённые дома, и недоедание, и зимы лютые, и осень плакосливая, и весна простудная, и лето непонятное: то холодное, которое бывает, то нежаркое. Собрался с духом всё, что было, Борис-косарь, вздыбил грудь, и выкинул указательный палец, и сказал он Змею поганому:

– Ты это… Ты того. Не балуй, Змей Горыныч! Чудище трёхголовое поганое! И на тебя управа найдётся!

А центральная голова фыркнула, выпустив немного дыма. И остальные, боковые головы повернулись обратно в сторону косарей – что-то уже придумали.

– Ладно, хлопцы-косари, нет мне с вами времени прохлаждаться! За невестой лететь! А вы всё же подумайте над моим предложением.

Сказал так Кощей Бессмертный в образе чудища поганого, змея трёхголового огнедышащего, замахал крыльями чёрными, поднялся в воздух и улетел по своим делам.

Несколько так раз пролетал Змей Горыныч над косарями-пахарями, несколько раз так он останавливался и спрашивал, как житие их бытие. И несколько раз так отвечали русичи, что хлопоты он им приносит, и, поразмыслив, вновь продолжали свои дела, когда тот улетал восвояси. После сенокоса заново отстраивали свои дома и хлева, рожали новых ребятишек, выживали как-то в осени до зимы и вёсен. Но на этот раз, после выступления Бориса-косаря, возмутившегося за дела змеиные, что-то изменилось в сообществе косарей.

– Да русские мы! Мы умеем косить траву, и сеять, и строить, и косим мы хорошо! – сказал один из косарей.

– Да зачем мы вообще слушаем этого Змея поганого? Как он нас называет? У нас своя воля, свой характер, своя жизнь!

Другие промолчали. Дела не спешились. Посмотрели на Бориса, который спокойно натачивал свою косу.

– А ты, Борька, зачем встреваешь? Зачем грубишь Змею Горынычу? А вдруг он передумает, обидится да нас всех со свету-то и сживёт?! Как наши ребятишки, как наши жёны без нас останутся…?! Ты об этом-то подумал, перед тем как выступать перед чудищем поганым?! – сказал один из косарей.

– А что – Бориска прав! Доколе нам терпеть выходки этой погани змеиной, терпеть его издевательства?! Что нам – лучше, что ли, что он каждый раз с нашими людьми делает?! Хаты наши жжёт? И так нечисти кругом полно, а тут ещё этот… «как дела» спрашивает! Тьфу, погань! – сказал второй.

И мнения у людей разделились. Но нужно было продолжать работу – ведь они единственные остались, кого не задело чудовище. Кто-то проходил мимо Бориски, бросив посторонний взгляд, кто-то, проходя мимо, хлопал его по плечу, поддерживая, мол. Но никто не остался равнодушным к его выступлению.

Тем временем Змей Горыныч пролетел большой лес. Ещё одно поле, недавно выжженное им, но уже заросшее. Впереди показалась то ли деревня, то ли посёлок, а подлетая ещё ближе, посчитал он, что это и вовсе город. Собственно, это поселение ему было знакомо – ведь он там недавно побывал в виде осы.

Приземлился Горыныч на скотный двор. И стал выкрикивать человеческим, но с какой-то хрипотой голосом.

– Эй, там! Принцесса! Выходи! Свататься будем!

А местный люд поиспугался, позапрятался кто куда. По комнатам разным попрятался, на засовы дома позакрывал. А кто-то просто в сенях остался, кто-то в погребок, а кто и вообще в сундуке утаился.

– А то деревню твою пожгу, дома, огороды повытоптаю, людей, твоих подданных, поем! – не унимался Змей Горыныч.

Долго не выходила во двор принцесса, пока чудовище не подожгло рядом стоявший хлев. Хорошо, не заперт был. Оттуда мигом стали выбегать кони, гуси, люди – стар и млад – и одна толстая корова.

– Ой, не губи ты нас! – кричали люди. – Забирай принцессу и улетай от нас, пока всё от злобы своей, не погубил!

Но опять принцесса не вышла. Горыныч ждал недолго. Загудела, засвирепела одна из голов – вновь повалил огонь из пасти поганой. Но, однако, ничего не сжёг, просто попугал, окаянный, а две другие головы так задымили, что от копоти все люди чёрные стали, как мавры, после того когда дым рассеялся. Также чёрные стали и дома, рядом стоявшие у дворца деревянного, который стал тоже чёрный.

Но вот дверь дворца деревянного, закопчённого отворилась и оттуда появилась девушка – на лицо симпатичная, но видно, что испуганная, аж бледна.

– Я принцесса, чудище непонятное, чего хотел? – робея, спросила девица.

– Что?! – рассерчало чудище. – Кого вы мене подсунули?! Это не принцесса! Я знаю, как выглядит принцесса! А ну давай настоящую, не подложную! А то всех вас проглочу, хлева пожгу, дома пожгу в последний раз и навсегда, да так, что не отстроите больше!

Тут дверь снова приоткрылась, и девица исчезла за дверью. А головы-то серчают все три, начинают пламя готовить, того глядишь – и выскочит огонь из пасти и даже из ноздрей чудища поганого.

Но тут дверь снова приотворилась, и из-за неё робко стал появляться силуэт. Принцесса никак не желала выходить наружу.

– Да двигай уже! – крикнул кто-то изнутри.

И принцесса оказалась снаружи на лестнице.

– Ы! – гаркнуло чудовище, и принцесса стала спускаться вниз по ступенькам.

Когда она оказалась на улице, во дворе Кощей Бессмертный решил вновь превратиться в Кощея Бессмертного, в самого себя.

– Ну, как я тебе? Хорош?! – спросил он и закинул подол алого плаща на левое плечо.

Но так как Кощей Бессмертный выглядел лицом как череп, обтянутый кожей, а принцесса никогда не видела мертвецов, она тут же упала в обморок. И люди наблюдали за этим представлением кто через щелочку, кто через край окошка, а ребятишки выглядывали из-за углов домов. Но тут одна из женщин, кухарка в этом деревянном дворце, подглядывавшая из двери из подвальных сеней здания за происходящим, раскинула широко дверцу, и её вид казался куда более героичен, чем коровы, стоявшей неподалёку и молча жевавшей кусок травы. Она не боялась летающего зверя, а Кощея и подавно – для неё он казался просто безобидным старичком. Для своей тыщи лет он выглядел как на восемьдесят.

– Так это Кощей Бессмертный к нам пожаловал! А я думаю, что за чудо-юдо хватаеть девок наших, это вот этоть вот, извращенец! Маньяк! Бей его бабы, ату! – выкрикнула толстая кухарка и с половой тряпкой двинулась на Кощея Бессмертного.

Мало-помалу стали появляться из дверей и невесть откуда женщины, бабки, даже девки, которым было уже за двадцать пять. Тут поднялся визг, крики, грохот вёдер. Даже корова замычала, которая дожевала к этому моменту свою траву.

Конечно, Кощей был ошарашен. Что делать – пришлось снова превращаться в чудище поганое и отвратительное. Конечно, на улице как рукой всё сняло. Вновь всё опустело. Только какие-то калитки, которые не успели вовремя закрыть, поскрипывая, болтались, как на ветру. Но некоторые кем-то всё же были закрыты. Корова, наконец заметив страшилище, замычала и упала в обморок.

– То-то же! А то маньяк, как там ещё… Зверь я! – Чудовище вновь завертело средней головой и выпустило огонь из пасти в небо.

– Надоест – за новой невестой вернусь! – сказал Змей Горыныч.

Тут очнулась принцесса, поднялась, отряхнулась, но ничего сказать не посмела.

– Эй ты! Там! Что выглядывала первой! Как зовут тебя, девка отрочная?

Из дверей появилась девушка.

– Василиса Микулишна я, – сказала не без робости в голосе Василиса, – а по роду от праотца Юрова я.

– Вот ты, Юрова, и будешь следующей, если эта… – Горыныч указал на принцессу, которая не знала, куда девать себя от страха. – …мне не понравится. Ясно?!

Василиса потеряла дар речи от страха.

– Ясно?! Спрашиваю я тебя!

– Так уж как не ясно-то, страшилище вы окаянное! – изрекла названная принцесса.

– Вот так-то…

Змей Горыныч фыркнул дымом из всех голов, забрал принцессу и был таков.

Долго народ людской вспоминал тот разборный прилёт чудовища. Но вскоре как-то потом позабыли. Осталась лишь быль, а потом происшествия тех времён плавно перешли и в сказочные действия.