Целитель. Десятое Блаженство

Главное для атеиста – помнить о примате знания над верой, и понимать, что духовность человека выражается через искусство и науку. А остальное – от лукавого…

…Над еле заметным течением, отливавшим темной зеленью бутылочного стекла, разносился гомон, мешавший голоса со смехом – христиане всех рас молились и радовались, чувствуя забытую общность. Впрочем, иудеев и мусульман тоже хватало – прогуляться в жару по цветущим террасам, в тени пальм и эвкалиптов, хотелось каждому, независимо от веры его.

– Кучнее, кучнее, чада мои! – вовсю развлекался Изя. – Переходим к водным процедурам!

Забавно, что Альбина всё слышала, но помалкивала, только жалась поближе к Ритке с Инкой – школьная родня, все-таки.

– Никаких заплывов, братие и сестрие, тут вам не пляж! А токмо чинные погружения! И не толкайтесь, благодати хватит на всех!

Священники в черных рясах забеспокоились, закудахтали тревожно, да зароптали, а советские безбожники уже шлепали босиком по каменному спуску.

– О-о! – взвился радостный крик «Талии Истли» – именно так звалась Ивернева в своем израильском паспорте. – Прохладная какая!

И киношный люд повалил в священные воды. Я церемонно спустился следом за Белявским.

– Ну, не парное молочко! – крякнул Видов, тараща глаза.

– Двадцать градусов! – поежился Боярский.

– Двадцать один! – оспорил его Жигунов.

– Кто больше? – хихикнула Инна, окунаясь по шею. Выпрямившись в облипающей тунике, сквозь которую проступал синий купальник, она отбросила за спину мокрую косу – и побледнела.

– Ой, кто-то по ногам потерся!

– Не бойся, – коварно улыбнулся Харатьян, – это местные животинки. Водяные крысы!

– Крысы?!

Заверещав, Инка бросилась к ступеням. Пищащая Самохина кинулась следом, а Рита возмущенно крикнула:

– Да что вы пугаете? Инна, стой! Это ж обычные нутрии! У твоей мамы шуба из них! Вон, смотри!

Молоденький монашек, стараясь не глядеть в сторону купальщиц, как раз подкармливал жирную зверюгу, сверкавшую иглистым мехом – держа в передних лапках морковку, та сноровисто грызла корнеплод.

Хорошистку зов разума не задержал в воде – выскочила, как ошпаренная, и уселась на теплом камне в позе Русалочки.

А религиозный диспут на берегу только набирал обороты. Попы из разных конфессий трогательно объединились, гневно обличая кощуна и самозванца – Изя гордо стоял, сложив руки на груди, и наслаждался кипишем, храня на лице холодное терпение. И вот, прервал мхатовскую паузу.

– Молчать, христопродавцы! – мощно грянул он. – Не вам, паразитам, присосавшимся к вере истинной, судить меня! Не вам, нищедухам, извратившим благую весть, не вам, лицемерам и ханжам!

И понес, и понес… С иврита переходя на латынь, с латыни на греческий…

Священники дрогнули, не ожидая столь яростного отпора.

– Сцена «Гневная проповедь», кадр один, дубль один, – ехидно прокомментировал Виторган. – Так их, дармоедов!

– Жаль, камеры нет, – хихикнул Гайдай, отжимая подол туники. – Боже, какой типаж! Браво, браво!

– Лёня, нельзя так, – постно высказалась Гребешкова, – а вдруг там что-то есть?

– Паки, паки… Иже херувимы!

Неизвестно, чем бы закончилась «сцена» – верующие и побить могли воинствующего безбожника, но Ари Кахлон с парой крепких ребят живо навел порядок. Победительно улыбаясь, Динавицер сошел в текучие воды иорданские…

* * *

Мы с Изей потеснили Дворскую с Самохиной, и уселись рядом – большого плоского камня хватило на всех, как и благодати.

Ерзая в сохнущей рубахе, Динавицер сказал задумчиво:

– Удивительная земля… Пустыня! А сколько тут народов оттопталось… – не способный долго хранить серьезность, он оживился совершенно ребячливо. – Знаете, когда углубляешься в историю по-настоящему глубоко, поневоле приходишь в изумление. Оказывается вдруг, что многое в прошлом, известное тебе ранее, всего лишь мифы! Помнишь, у меня дома лежала детская энциклопедия? Там еще картинка такая была – рабы строят пирамиду! Волокут, бедные, плохо обтесанные глыбы, да в пыли, да на жаре, а толстый надсмотрщик хлещет их плетью… Миф! Пирамиду строили свободные египтяне! Это был как бы религиозный подвиг, за который им зачтется на том свете… Да они, вообще, всю жизнь готовились к смерти! Копили, откладывали на достойное погребение… Или, вот, помните, как Карамзин сказал: «Поскреби русского – найдешь татарина»? Чушь! В наших генах вообще нет монгольского следа! Просто в поповских летописях столько стонов было про иго, что целые поколения верили в нашествие. Не признаваться же князьям, как они шли брат на брата, как насмерть рубились из-за лишнего клочка к уделу, сжигая деревни у сиятельного соседа, насилуя направо и налево! Так что… Да ордынцам надо памятник поставить за то, что избавили народ от вечных междоусобиц! А «Ледовое побоище»? Это ж вообще бред сивой лошадки! Ага, сошлись немцы с нашими биться – на тонком льду Чудского озера… В середине апреля, когда как раз ледоход начинается! Расскажи про это тогдашнему рыцарю, он же уписается от смеха! Причем, заметьте, под лед ушла сплошь немчура! А русские витязи как же? Да на них, на каждом – по два пуда железяк! И кольчуги, и латы, и оружие… Это Эйзенштейну вольно было снимать добрых молодцев в одних портках, да кто ж в дружину князеву примет безоружного, да бездоспешного? «Ледовое позорище»!

– А чего ж мы тогда эти мифы в школе проходим? – простодушно удивилась Самохина.

– А так легче! Иначе придется истины докапываться, правду неприятную раскрывать… Да чего далеко ходить, – фыркнул Изя, – вот, тот же ваш фильм взять. Я сценарий читал – интересно! Занятно. И ведь наверняка, на видео Иисус предстанет этаким благообразным красавцем, длинноволосым и статным…

– А чё? – подпустила ехидцы Инна.

– А ничё! – понятливо ухмыльнулся Динавицер. – Откуда в семье Иосифа и Марии возьмется высокий… чуть ли не блондин? Хочешь, составлю фоторобот настоящего Егошуа Га-Ноцри?

– Хочешь, – улыбнулась Дворская.

– Росту Егошуа был небольшого. Малость кривоног… Коренаст и волосат. Курчав и густобров. Черные глаза, чуть навыкате. Короткая шея, длинные, костистые руки… И это я безо всякой насмешки, именно так выглядели здешние мужчины во времена Понтия Пилата!

– Да они и сейчас не шибко изменились! – хихикнула Аня, глядя на арабов, гулявших по набережной.

Инна прыснула в ладошку.

– Ты прав, Изя! Какая-то правда… не красивая. Напишешь с такого икону, а выйдет карикатура!

– Когда приукрашивают истину, – глубокомысленно заметил я, – суть замазывается ретушью. В каком-то фильме… не помню уже… показывали Святой Грааль – роскошный, такой, сосуд из червонного золота, весь изукрашенный каменьями… А ведь настоящий грааль – это обгрызенная деревянная плошка!

– Хороший пример, – кивнул Динавицер, – того, как… – он защелкал пальцами.

– …Как прекрасную подлинность извратили во славу божию, – нашла слова Инна.

– Точно!

– Ох… – вздохнула Самохина, привставая. – Пошли, Гайдай зовет. Пора!

– Сестрие… – коварный Изя прикинулся змеем-искусителем. – Окунемся напоследок? М-м?

– Ох… – Инна повторила Анин вздох, и спросила с надеждой: – А успеем?

– А мы по-быстрому! Три-четыре!

И наша четверка с плеском и писком спрыгнула в прохладную зелень вод.