Целитель. Кровавое Благодаренье

– Ага! – мажорно заулыбалась дочечка. – Котику больно было – вот тут, под спинкой! Там такие две дольки, как в мандаринке, а внутри у них камешки…

«Мочекаменная болезнь! – дошло до меня. – Старые коты часто от нее страдают. Мог бы и сам догадаться!»

– А что ты сделала с камешками? – я сел рядом с Кошей. Тот и вовсе замлел – в две руки гладят, мур-мур-мур…

– А я их растерла! – с улыбкой сообщила Лея.

– Молодчинка! – похвалил я. – Вон, как забегал, старый хрыч!

– Котик уже не такой старенький, папочка!

– И доктора своего любит сильно-пресильно, – бархатисто сказала Юля, изгибая бедро и плечом упираясь в притолоку. – Бегает везде за тобой, как цыпленок за курицей!

– Ага! – радостно согласилась Лея. – И спит у меня под кроватью! Мне теперь ночью не так страшно…

– Ты боялась спать одна? – огорчился я.

– Нет-нет, папочка! – девочка подползла ко мне на коленках, и обняла со спины. – Я же знаю, что бабаек не бывает…

– Ладно, бабайки, – мягко улыбнулась старшенькая, будя первые материнские позывы, – пойдемте кушать!

– А котик тоже с нами будет? – поинтересовалась младшенькая.

– А как же! Выделим этому обжоре целую сарделину!

Лея заливисто рассмеялась, соскочила с кровати и затопала в коридор, весело крича:

– Кошечка, пошли обедать!

Кот выбежал следом, задирая хвост – дескать, всегда готов. Юля проводила парочку взглядом, и сказала громким шепотом:

– Пусть бабу Лиду омолодит!

– А вдруг линять начнет?

Хихикая, мы зашагали к кухне, откуда доносилось требовательное мяуканье и строгий голос Леи, увещевавшей Кошу:

– Ты же хоро-оший котик? Чего ж ты такой прогло-отик?

– Па-ап… – негромко вытолкнула Юля, тискаясь ко мне. – Хорошо, правда?

– Очень! – чистосердечно признался я.

Понедельник, 4 декабря. Утро

Москва, Старая площадь

Наспех разобравшись с делами в институте, я помчался на Старую площадь. Терпеть не могу суеты – она родительница неразберихи, но прогуливать полдня мне тоже не было позволено. Пока.

Марчук, секретарь ЦК КПСС, у которого я в замах, деликатно намекнул: «Вы, Михаил Петрович, можете и вовсе не являться в отдел – сам, знаете, мечусь между Институтом вычислительной математики и ЦК! Просто работа должна быть сделана. Вы только обождите немного, месяцок или два, обвыкните, станьте своим…»

И я торжественно обещал Гурию Ивановичу не наглеть. По крайней мере, первые месяцы…

…Скользнув глазами по бронзовым буквам «Центральный Комитет КПСС», тускло блестевшим над массивными дверями, я зашагал дальше. Парадный вход только для секретарей ЦК, а простым членам положено топать к другому подъезду.

Впрочем, и там за порогом меня встречали два вежливых охранника из «девятки». Внимательно изучив мое удостоверение, они молча кивнули, причем, в унисон. Наверное, их специально учат быть, как все. Недаром же похожи, как клоны.

Я непринужденно пересек гулкий холл, нашаривая в кармане маленький ключик – лифты в ЦК с подвохом… Можешь до посинения давить кнопку вызова – бесполезно. Зато…

Я вставил ключ в щелочку и повернул. Лифт то ли спустился с верхних этажей, то ли поднялся с подземных, сугубо засекреченных, и – вуаля. Вам на третий? Извольте!

Покинув кабину, я зашагал по тихому коридору, бесшумно уминая красную ковровую дорожку-«кремлевку» (и вспоминая Кошу). Мой статус заместителя секретаря ЦК КПСС и заведующего сектором отдела науки и учебных заведений был по доходу и почету близок к рангу министра, но этаж-то всего лишь третий…

Истинные вершители судеб обитали на пятом, но, чтобы попасть туда, рядовому «цекисту» необходима особая отметка в удостоверении. Не дорос пока.

Хотя, как ворчали некоторые ревнители старины, ЦК уже не тот. Промышленные отделы потерпели «усушку и утруску». Это культурой до сих пор ведают, а как рулить тяжпромом или сельхозом? Предприятия, даже колхозы, стали «шибко самостоятельными», и как-то обходятся без партийного пригляда.

А, вообще, мне здесь нравилось! Вопреки всем новым веяниям, в аппарате ЦК сохранялась давняя атмосфера, спокойная и деловая. Даже не атмосфера, а самобытная культура, строго иерархизированная и наполненная канонами. Они, эти каноны, касались всего – манеры приветствий и разговоров, правил поведения людей, находящихся на разных уровнях (этажах!), и характера отношений.

Идеально чистые коридоры, стандартно-элегантные костюмы и обязательные галстуки… Во всем этом крылось нечто завораживающе-притягательное.

Нацепив нейтральную полуулыбку, я вошел в отдел.

Тишина. Никого.

«Ну, тем лучше…»

«Для зачина» я тщательно просканировал кабинет. Понимаю, что внутренняя служба ЦК больше не занимается прослушкой, но мало ли желающих… Нет, приборы дружно отрицали наличие электронных устройств. А что-нибудь, вроде аудиотранспондеров, неоткуда облучать.

Небрежно разворошив бумаги, чтобы придать столу вид погруженности в работу, я достал радиофон. Набрал номер и сразу – шифр.

Нуль-один-семь-два.

Приложив радик к уху, я услыхал шорохи мирового эфира. Вслед за этим что-то щелкнуло, немного погудело, затараторило на ста языках сразу, а затем в тишине женский голос сказал:

– Мистер Га-арин? Джаст уан момент, пли-из!

И тут же подводные кабели со дна Атлантики или ушастые антенны спутников донесли теплый, тревожный выдох:

– Алло?

– Миссис Даунинг? Это Гарин.

– О, Майкл! М-м… Михаил! Очень рада вас слышать. Really! Рита передала вам наш с нею разговор?

– Вкратце, миссис Даунинг.

– Просто Синти!