Хоровод

Зачем он в эту тему вникает? Других тем нет. Привяжется куплет песни с утра и не отцепится до обеда, задавая ритм и настроение. Так и жёны с любовницами о чём-то предсказывают, но не сообразишь о чём.

Встреча с наёмником его не порадовала. После них он выпивал и крепко. Нервы никуда не годятся, а здоровье ни к черту и руки подрагивают. Первый признак того, что пора заканчивать игры и отчаливать в загородный дом пенсионером.

Беспокойство, пощипывая Игоря Львовича, так и не отпускало. Что-то всё-таки не так. Он теряет контроль и власть. От него перестало зависеть многое, в том числе и жена. Что-то она темнит в последнее время. Похоже, предстоит раздел имущества, разъезд и старость в изоляции за городом.

Пальцы шаркнулись друг о друга. Потерь ему не избежать, угроз и наигранных слёз. Зарабатывал он один, а тратили все и не свои.

Игорь Львович задумался и остановился, потирая лоб. Как же он упустил такой важный момент, вспоминая разговоры с женой, за которыми и находилось что-то не сказанное, закодированное, ничем не намекнувшее о себе.

И не только в этом дело. Тогда в чём?

Игорь Львович неторопливо пошёл, продолжая думать.

– Дело в заместителе, – прошипел он.

Его рекомендовали свыше, да и продвигали с особым рвением и очень быстро, чтобы подобраться к нему. Гришку то использовали так, что он и не догадывался, но покапает и догадается. Лучше уж не копать, а зарыть и похоронить тайны. Чем он и занялся. Бумаги Игорь Львович изъял, счета закрыл.

«Я здесь ни при чём, подожду, пока всё утрясется. Отдохну в санатории, отдых не помешает. К тому времени и копать будет нечего», – успокаивал он себя.

Заморосил дождь, и Игорь Львович поднял воротник плаща.

«Пролил бы уже хорошенько, – высказался недовольно он. – Ну, а с этим новым заместителем как-нибудь сладим. Пока вникнет и привыкнет, от компромата пепел останется. Никто и ничего не узнает».

Дождь опять прекратился, смочив асфальт. Тополя зашуршали листьями, подул прохладный ветерок. Наступит завтра, изменятся обстоятельства и привычный ритм вернётся.

Игорь Львович, не спеша, завернул за угол дома. Его дёрнули за рукав плаща, и нога подвернулась. Он непременно бы упал, но кто-то держал за шиворот крепкой хваткой и, не дав, опомнится, надавил на ключицу. Игорь Львович вскрикнул. Тихо так и засопел. Очки слетели, упали где-то рядом. Перед глазами расплылось тёмное пятно, заслонив свет. Что-то сверкнуло, ударило в плечо, шея хрустнула, и в голове зазвенело. Он обессилел, руки свисали плетьми вдоль тела, ноги подкашивались.

«Предчувствие, – неслась мысль сквозь звон. – Меня грабят и бьют!».

Тротуар где-то слева и водосточная труба, бордюр, трава.

«Больно».

Он пошарил пальцами возле себя, с которых стекала какая-то жидкость.

«И зачем меня обливают чем-то липким, – подумал Игорь Львович. – И зачем я навстречу попёрся один. Сказал бы…».

Ухватившись за сколотый кирпичный угол, чтобы не упасть и споткнуться, он неуверенно шагнул. Расплывчатые силуэты улицы, ветер, тошнота. Игорь Львович прислонился грудью к стене и ощутил её холодок. Сосредоточиться не получалось и думать, он становился безразличным к тому, что происходит. Игорь Львович не мог стоять и дышать. Чья-то рука хлопнула по плечу, чья-то спина исчезла за углом. Он качнулся и упал, так и не увидев сверкающих огней, машин, оживлённых улиц. Как-то всё и вдруг, и неожиданно случилось. Пальцы заскребли по асфальту. Вот и она посетила его – женщина с пулей. Не молодая, не старая.

Наёмник видел, как по тротуару ползает человек. Ползать ему минуты две, не более этого. Он рассчитывал на засаду, что заказчик придёт не один, но тот оказался самонадеянным. Хлопнули бы позже, а чутьё – оно как нюх у охотничьей собаки. Один должен был пропасть, не всплыть где-нибудь с доказательствами. О нём никто не слышал кроме него и не узнал бы, исчезни он. Тут и размышлять особо и не надо.

Не учёл только Игорёк, что тоже смертен. Поумней его люди, живут и процветают.

Наёмник вернулся к костру, где уснули бомжи – доверчивые люди. В бутылке водки мог оказаться и яд, а не снотворное. Скоро наступит рассвет, но лучи солнца доберутся сюда позднее. Низина, роща, домишки невысокие. Он нырнул в подъезд заброшенного барака. Перчатки сняты, парик, приклеенная бородка. Таким его знали и видели, встречали в подворотнях. С таким лицом его фотография в папке где-то на полке или хранится в столе. И для ненужной бумаги место нашлось.

Цвет глаз изменился, став карим, живым и естественным. Хромота и сутулость пропали, плечи расправились. Другая личность вышла из барака в ночь и подошла к костру. Брошенный бумажный пакет с вещами вспыхнул.

«Огонь съедает всё, что не подкинешь, – подумал наёмник. – Вот и моя очередь свернуть с дороги. Слишком крутой она становится, почти вертикальной. Цепляться за выступы и карабкаться по вертикали не для меня. Краёв не видно, да и где этот край. На самом верху только точка. Какой была, такой и осталась».

Он оглядел спящих бомжей и упругой походкой направился в рощу.

4

Ключ повернулся. Замок щёлкнул. Михаил толкнул дверь, она приоткрылась и своим широким полотном, указала путь в полумрак. Коврик, прихожая и тишина. Он шагнул в коридор и небрежно закрыл дверь за собой.

«Ну, вот и всё, – подумал Миша. – Приплыли. Ушёл бы, да идти некуда. Можно рассуждать философски, но мне сейчас не до неё. Кому нужны все эти рассуждения. Жизнь так и не меняется. С ней что-то не так, а вернее со мной что-то не так. Не так. А что…? Пропал огонёк, какая-то жажда, голод, интерес к происходящему. Устал… Было бы от чего уставать. Это не усталость».

Не раздеваясь, Миша прошёл в комнату и плюхнулся на диван.

– Всё! – шепнул он.

Тот скрипнул, ухнул и как что-то единственное и ждущее его, притих. Мягкий плед защекотал щеку. Закрыв глаза, Миша глубоко вдохнул, и будто освобождаясь от тяжёлого бремени, выдохнул, проведя ладонью по ворсу пледа. Перевернувшись на спину и раскинув руки, он попытался проанализировать ситуацию. Что же с ним такое происходит и что вообще творится.

Поводов для расстройства нет. Вопросы есть, но такие вопросы повседневность и только. День за днём протекают так, как будто их кто-то заранее планировал. И кто же это может быть? Он сам и планировал, сам хотел, стремился к этому, оказывается ничем не примечательному течению лет. Только лишь на первый взгляд. Молодой и амбициозный паренёк чего-то достиг, но только вот чего. Никакого куража и азарта в душе. Со временем угасаешь и ничего вдохновляющего. Какой-то тупик, парадокс, к которому сам себя и приводишь, а потом ещё и спрашиваешь, что же происходит, а что же дальше и как же быть.

«Это всё к чему ты шёл? И это всё? Желания исполнены, а радости нет. Пора бы успокоиться, но всё ещё что-то мучает. На счёт других не знаю, может и так, а меня уже замучило такое состояние», – играл мыслями он.

Миша приподнялся, снял плащ и откинул в сторону, тот упал на пол. Расстегнул ремень, посмотрел на туфли. Скинул один, затем и второй. До брюк дело не дошло. Пробежал взглядом по окну, стенам, ковру.

«Какой ты бедненький и одинокий. Ещё всплакнуть и легче станет. Чего тебе не достаёт? Всё что хотел, получил сполна и всё же. Куда-то мчусь, не зная за чем, для чего. Кто-то мелькает, что-то происходит, но мне, мне чаще приходит на ум, что это только разминка, подготовка для следующего шага о котором и не задумываешься. И куда же тебя занесёт, что случится завтра? Вопрос за жизнь, вопрос о будущем, которого не знаешь, поэтому и страхуюсь. Плюнуть на всё и начать что-то новое. А дальше? Когда-нибудь так же приду и, упав на диван, буду пускать пузыри. И что?».

Меж тем светало. Привычная занятость не помогала, а порой как это и бывает надоедала. Перспективы Михаила теперь не манили. Квартира, в которой он когда-то всё так тщательно и славно сделал, казалась ему теперь чужой, а потраченное на это время от чего-то бестолковым. Много всего и ненужного. Были вещи, которыми он совсем не пользовался. Гостей приходило меньше и меньше, а в последнее время они только и делали что названивали. Михаил особо не переживал, понимая, что из всех прошенных и нежелательных гостей его не забудет, будет помнить только один, может и больше. Он загнул пальцы, подсчитав в уме – пятеро.

«Почему вечеринки назвали вечеринками? – задался он вопросом. – Не совсем удачное название, подошло бы ночники».

Вечеринки, тусовки, корпоративы Михаила раздражали, но на некоторых из них приходилось присутствовать. Никак не отвертеться, часть общественной занятости. Вот и вчера перелилось в сегодня согласно утверждённой программе. Повеселились. Его пытались споить, особенно одна назойливая девица. Ничего у неё не вышло. Она злилась, хотя тщательно скрывала свои эмоции. Михаила не обмануть, не такой он и профан. Проснутся в чужой квартире и пастели, в его планы не входило и не входит.

Офисный детектив бдительности не терял, собирая в архив сплетни и интрижки. Прозвали его Ада. Она на прозвище не обиделась, а даже им гордилась. Какой в этом смысл – интересоваться слухами и сплетнями Миша не задумывался. Оригинальный коллекционер и только, кайфующий от чьих-то чёрных шашней.

Ада что-то разыскивала и кого-то подозревала, а на вечеринках не танцевала. Забьётся в уголок и оттуда старательно наблюдает, как резвятся коллеги. Вычисляет будущего мужа, но подобрать пока никак не может. Об этом знают все, но открыто сказать ей не решаются по этическим соображениям. Боятся затронуть её самолюбие и рассеять розовый цвет, за которым грубая реальность.

«Да, что я сам знаю об этой реальности! – подумал Миша. – Вокруг меня люди и у каждого, каждого она разная, своя. Взять, например, меня и Гену. Существуем в параллельных измерениях, хотя друзья детства и живём в одном и том же городе».

Михаил два дня назад отослал Гене пригласительный, но он не пришёл. Заходил к нему домой, звонил, но не удачно. Обидеться Гена не мог, если только на себя. Он не из «обидчивых», шутки от серьёзных предложений различает, да и сам шутник, а поговорок как припасов в бункере на случай катаклизмов.

Ада задала Мише какой-то скользкий вопрос. Он ей ответил также расплывчато и скользко. Они друг друга поняли. Поинтересовалась девицей, которая подсовывала рюмки, и пришлось посоветовать поискать провожатого за соседним столом. Он не прочь погулять, завязать знакомство, но у него есть свои принципы. Скажи Аде, что зрелая свобода наскучила, как вечеринки и офисы, она бы воспользовалась, ослабив влияние конкуренток. Не зря же её так прозвали. А что же такое свобода он никак не брал в толк – бегство в тихую гавань, где нет забот?

– Обманываю сам себя, – произнёс Миша.

В каком-то он не устойчивом состоянии, очевидно, созрел и для житейских дел, семейной суеты. Подходит к ним со всей ответственностью и моралью. Он щёлкнул языком. Миша не моралист и чего-то в жизни ему явно не хватает.

«Человеку всегда чего-то не достаёт, – зевнул он. – И веселья, шубы, носков и скуки».

Миша засыпал, но он напомнил себе, что надо встать, умыться, почистить зубы и после этих нехитрых приготовлений нырнуть в постель. А как не хочется вставать! Шевельнулся и то с трудом, так бы и лежал, и лежал. Есть всё-таки плюсы, что он один. Никто не упрекнёт, оправдываться не перед кем не нужно и объяснять чем ты был занят, например, ночью. Кому, какое дело!

Куда же пропал Гена? С ним что-то не так. С ним всегда было что-то не так. Он весенней ласточкой появится, пощебечет и пропадёт на месяцы, а в этот раз уже на год. Долго. Слишком долго. Идеями кидался как шелухой от семечек.

Людей, способных оценить, увидеть в них развитие, процветание и интеграцию с чем-либо, находилось не очень много.