Мираж

Мираж
Валерий Андреевич Рыженко

В данной книге основной идеей является иллюзорность нашего восприятия, а целью мысль о том, что Нам в России Руси не хватает

Валерий Рыженко

Мираж

1 Часть

Может быть, вам придется когда-нибудь ехать по большой степной дороге, которую называют шляхом, проложенную еще нашими предками, ходившими по ней с подводами, арбами… Шлях – самая таинственная дорога, не похожая ни на одну дорогу в мире. Это слышал я от деда, жившего с монахами на горе Афон и ходившего в Иерусалим. Он рассказывал мне о разбойниках, гулявших по шляху в надежде на счастье; странниках, богомольцах… Сейчас я думаю, что тот мир, о котором мне рассказывал дед и который я застал уже умирающим, был тоже обычным, как и вся история наша. И только воображение тех, кого мы называем великими, хотя их владычество уносит тысячи и миллионы жизней, и невежество играющих в великих, выдают нашу историю как необычную.

Так, если вам придется ехать по шляху и вы человек наблюдательный, вам всегда бросится в глаза перекресток с дорожной остановкой: каменной будочкой, возле которой растет одинокое дерево и стоит указатель, на котором написано полуистертое название поселка. Может вас заинтересует название поселка. Странные иногда бывают названия… «Пришиб». И вы попытаетесь отгадать, кто дал такое название: Кто его основатель? Кто живет в нем?.. Но чаще всего другие мысли отвлекут вас, и вы, поудобней устроившись на сиденье, подумаете: "Пришиб". Ну и ну!» и улыбнетесь.

Случается, что о существовании таких поселков не напоминают даже указатели.

Но… вдруг вам захочется увидеть такой поселок. Сойдите на перекрестке. И если вы молоды и сильны, и стоит лето – не ждите попутку, а идите пешком. Идите прямо через степь. Зачем вам дорога, если вы молоды. Вы увидите посадки, могильные курганы, балки, суходолы, овраги… Зайдите в посадку. Вас встретит чистый и свежий воздух, тишина и прохлада. Вы почувствуете, как свободно дышится и слегка кружится голова. Высокие абрикосовые деревья и крепкие дикие груши защитят вас от шума большой дороги, жары и ослепительного степного солнца, словно высеченного в густой синеве неба. Между кустами с волчьими ягодами, терном бегут узкие дорожки, протоптанные охотниками за грушами, абрикосами, грибами… Дорожки проведут вас к небольшой поляне с густой рослой и упругой травой, которую вы уже никогда не встретите в степи, иссушенную солнцем и отданную человеку. На поляне вы увидите шалаш, срубленный из веток лиственницы сторожем-огородником, а в шалаше – спящего сторожа, крепко набравшегося с утра всякой всячины, до которой так охоч человек русский. Земля в посадке покрыта толстым слоем старых листьев. Наберите охапку листьев и присядьте на них, прислонившись спиной к дикой груше. Вы услышите легкий шорох. Это трудится под слоем листьев еж, падают поспевшие абрикосы, груши… Увидите галочьи гнезда, сверкающую паутину, как бьются солнечные лучи о листья и плывут облака. Если вы человек впечатлительный, не смотрите долго на облака. Вам захочется уйти за ними. Лучше послушайте, как звенит степная тишина, и слегка поскрипывают галочьи гнезда. Уходя, свистните. Ваш пронзительный свист вспугнет галок. И вы улыбнетесь, и вспомните детство.

Попадутся вам по пути и могильные курганы, поросшие жесткой травой и оставленные нам в те времена, которые слышали свист стрел и дикое гиканье… Много еще таких курганов, и не скоро уйдут они с памяти нашей. На не крутых склонах кургана – неглубокие рвы, похожие на морщины. Это следы веселой весенней воды. С каждым годом становится их все больше. И кажется, что курган, как и человек, стареет и так же, как и человек, умирает, оставляя после себя только лишь воспоминания старожил, когда-то ходивших к курганам искать счастье. У подножья кургана растет густой жилистый репейник, как бы преграждая путь любителю взобраться на курган. Часто скапливается бездомное перекати-поле, вечно гуляющее по степи, словно человеке в надежде на счастье. А вы возьмите палку и, как в детстве, размахивая палкой, словно саблей, прорубите среди репейников дорожку и взойдите на верхушку кургана. Вы увидите все тот же степной мир: овраги, суходолы, посадки… Ваш взгляд отыщет вдали и стога сена, буровую вышку, церковь и одинокую могилку, приютившую, может быть, какого-нибудь странника, на которых так щедра была земля наша. Но забудете вы и посадки, и церковь, и кто знает, что почувствуете, о чем задумаетесь, увидев залитый ярким светом жаркого степного солнца бескрайний ослепительный простор. Застынете ли, охваченные тревогой своего одиночества, и попытаетесь предугадать судьбу свою в этом таинственном мире, обратитесь ли к давно умершему в вашем сердце образу, к которому обращались наши деды и прадеды, или от восторга, что вы один на воле, приложите руки ко рту и закричите. Прокатится ваше слово по степи и рассыплется. Никто не откликнется. Только вырвется из травы испуганная птица и исчезнет. А может, станет вам грустно, как бывает грустно человеку, вдруг задумавшемуся почему-то о своей жизни. Но не стойте долго на кургане. Они не раз обманывали искателей счастья.

Встретится вам по дороге и глубокая степная балка, скрывавшая когда-то лихих людей, об удали которых любят рассказывать древние старики, может быть и сами искавшие, но так и не нашедшие удачу на степных дорогах. Склоны балки – крутые, покрытые колючей малиной. Спускаться по таким склонам чрезвычайно трудно. Из-под земли торчат острые серые камни, а склоны часто уходят в обрыв. Не ищите обход, спускайтесь по самой крутизне, и ваш труд будет вознагражден. Вы почувствуете, как пробудится ваше сердце, когда вы зависните над обрывом, а оглянувшись на пройденный крутой путь, – давно забытую мальчишескую гордость. Идите в глубь балки. Ее дно усеяно камнями, которые неустанная вода вымывает из склонов. Среди камней вы увидите, как пробивается к солнцу молодая поросль тополей, акаций… и не позавидуете ли вы ее желанию жить, не упрекнете ли себя? или станете оправдывать себя? Идите дальше. И перед вами раскроется мир, от которого отвернулся современный человек: густые кусты шиповника, дикие розы, сгорбленные от старости лиственницы, дикие яблони, которые поселковые мальчишки называют «кислицами», засохшие ландыши… а там, куда не достает солнечный свет, вы услышите негромкое журчание. Это говор родника, который бережливая природа, словно зная безжалостную руку человека, спрятала в самую гущу диких зарослей. Чистая и холодная вода утолит вашу жажду, придаст свежесть и впечатлительность вашим мыслям и чувствам, и вы, откинувшись на спину и подложив руки под голову, отыщете среди густых крон деревьев светлое окошко и снова увидите, как плывут облака, падают листья, колышутся от легкого ветра верхушки деревьев, вольно кружит в бездонном небе птица. И может быть, снова позавидуете птице, ветру, гуляющему по степи, и снова задумаетесь о своей жизни, мечтах… древних истинах человечества и его вековых иллюзиях о счастье. Отдохните, а потом ищите тропинку, которая выведет вас из балки на высокий бугор.

Вашему взгляду откроется большая зеленая роща из густых садов, тополей, акаций, лип…, похожая на первозданный уголок, бог знает, каким чудом сохранившаяся в иссушенной степи… Увидите вы рощу в окружении высоких бугров. Они напоминают гигантских великанов, которые словно собрались, чтобы подумать о своей судьбе и судьбе первозданности, исчезающую с лица земли нашей, как исчезает все, что подвластно времени. Ваш взгляд долго будет блуждать по садам, пока с трудом отыщет среди верхушек деревьев крышу самого высокого дома. Вы представите просторную крепкую усадьбу, созданную нелегким трудом. Так создается все, что имеет свои традиции. Представится вам и двор с палисадником и обязательно просторный. Любит русский характер развернуться во всю ширь на свадьбах, проводах, крестинах, толоках… Подумаете вы и о доме со светлыми окнами, убранными в старинные резные ставни, о просторных чистых комнатах со старинными кружевными занавесками на окнах и вышитыми полотенцами. Не забудете и трудолюбивых хозяев. Молодого, веселого хозяина, знающего толк в мастеровом деле, и такую же молодую хозяйку, прозванную за бойкий нрав «молодицей», стариков-родителей и гурьбу внуков. Воображение уведет ваши мысли и чувства под развесистую яблоню, под которой ждут гостя-соседа, хорошего товарища, скупого на слово, но щедрого на дело, за деревянным столом с нехитрыми поселковыми дарами: грушами, яблоками, сливами, медом и тем особенно крепким напитком, веселившим наших дедов и прадедов. И скажите, что не ушла еще гостеприимная старина, которая прославила человека русского далеко за пределами земли нашей. По стройным рядам тополей, разбегающимися во все стороны поселка, вы догадаетесь об улицах, и вам захочется пройтись по широкой чистой дороге между домами, отдохнуть в прохладе тополей и посмотреть на бойких, крепко загорелых поселковых мальчишек, гоняющих босиком мяч или играющих в цурки. Между ивами с зелеными пышными шапками, которые как бы кланяются земле, сверкнет полоска воды, и вы вспомните речку с прозрачной и свежей, как в роднике, водой, крутыми, высокими берегами, поросшими сочной зеленой осокой, камышом и лугом. Кружащая на одном месте стая галок и голубей наведет вас на мысль о церкви, и вы задумаетесь… Впрочем, спускайтесь с бугра.

Может быть, вы подумаете, что встретите шумную веселую кампанию молодых парней и девушек в расшитых костюмах, с гармонистом, идущих в балку отдыхать. Никто не встретится вам. Только у подножья бугра вы увидите большой двухэтажный деревянный дом, рассыпающийся от старости. Это дом бывшего помещика, от которого и пошло, наверное, название поселка. Загляните в дом и побродите по его пустым комнатам. Вам придется по пояс шагать в бурьяне, пока вы доберетесь до разрушенного крыльца. Старые ступеньки скрипнут, словно от боли, когда вы будете подниматься по ним. Шарахнется в пустое окно одинокая приблудная птица, потревоженная шумом ваших шагов, да стукнет от ветра покосившаяся ставня. Вот и все поселенцы дома, в котором когда-то звучали человеческие голоса, жили беды и радости, словом, все то, что вы встретите в любом доме, звенел детских смех. Вспомните ли вы о нем? Или по привычке, махнув рукой, промолвите «А… помещики…» и выйдете, не задумавшись об их судьбе. Или, вспомнив одинокую могилку в степи, вы вдруг почувствуете грусть по всем ушедшим. Недалеко от дома вы увидите небольшое стадо коров, жадно выщипывающих жесткую траву с иссушенного луга, бывшего когда-то местом кулачных боев, задорных частушек, кормильцем…, и пастуха-старика, сидящего под одинокой акацией. Если вы окликнете его, он посмотрит в вашу сторону, приложив дрожащую руку козырьком к морщинистому лбу, а не окликнете, он так и будет сидеть, согнувшись, с опущенной головой и думать о том, о чем думают все старики. Сравните картины великих мастеров о пастухах и пастушках с увиденным. Все сравните. Не мелькнет ли у вас мысль, как всегда далеки были великие от жизни. Присядьте со стариком и расспросите его о поселке. Он долго будет молчать, постукивать палкой о землю. И вам покажется, что он немой. Он не немой. Он отвык от слов большой жизни, из которой вы пришли. Вы почувствуете тяжесть на сердце от его длинного тоскующего взгляда, словно заблудившегося в жизни, высушенного горечью голоса, рассказа о поселке и часто повторяемых слов «жизнь… жизнь…». Случится, что вы примете его за одного из тех вечных стариков, которых называют «юродивыми», «пришибленными», и которых всегда рождала великая Русь, словно в насмешку своему величию, и не поверите его рассказу. Пройдитесь тогда по улицам поселка.

Все та же тропинка проведет вас по шаткому деревянному зияющему дырами мостку, перекинутому через речку, бывшую когда-то в силе, судя по крутым, высоким берегам и могучим вербам, все еще цепляющимся иссохшими корнями за иссохшие берега. За речкой встретится вам колхозная контора – низкорослое покосившееся здание, похожее на сторожевую будку и выкрашенное в густой коричневый цвет, с флагом на фронтоне, украшенном еще вдобавок плакатом с диким краснолицым и улыбающимся молодцом, на которых крепко набили руку иные подручные от искусства. Возле конторы возвышается гора деревянных ящиков, стоят барак, просвечивающийся словно решето, с дустом и другой всячиной, ферма с раскрытой крышей. Вы не услышите веселой песни, шутки, а увидите спутанное травой поле, да две-три фигуры, пропалывающие грядки. Что подумаете вы, глядя на умирающее хозяйство, может быть некогда славившееся на всю округу садами, прудами с рыбой, бахчами, конным хозяйством, трудолюбием рук, задорным словом… Тропинка выведет вас на окраину поселка, к оврагу, куда свозят мусор с поселка, небольшой поляне, по которой бродит привязанный телок. Если вы родились в поселке, то вам вспомнятся зимние овраги, забитые чистым снегом, в которых поселковые мальчишки строили крепости из снега, играли в стежки, катались на санках, а, вернувшись домой, засыпали крепким детским сном, вспоминая задиристых товарищей. Идите дальше. Вместо просторных чистых улиц с бойкими поселковыми пацанами, которых вы надеялись увидеть, стоя на высоком бугру, вы увидите узкие пыльные улочки. Они поразят вас своим безмолвием и отсутствием живого слова. Вы окажетесь в окружении домов с дряхлеющим обветшалым видом запустения, который приобретают они, когда из них навеки уходят хозяева. Вам станет грустно от задыхающихся от жары и пыли тополей, акаций, дощатых падающих заборов, зарастающих бурьяном, которым так щедра земля наша, вымирающей сирени в палисаднике. С недоумением посмотрите вы вокруг и с надеждой увидеть то, что представлялось вам на бугре. Но сколько бы вы не смотрели, вы увидите только тот мир, который природа возвращает себе, когда его отталкивает рука человека. И может быть, воскликнете вы: «Полно. Да так ли это?» И ответите: «Так». И поймете, что нет ничего обманчивей на свете нашего воображения.

Вдоль улиц стоят лавочки, прикрытые целлофаном, чтобы не отсырели доски. А на лавочках сидят старики, прижавшись к забору. Сидят они, согнув спину и опустив как бы в поклоне голову земле. Изредка они поднимают голову и устремляют взгляд в даль, словно отыскивая ту дорогу, по которой им скоро придется уходить. Вы их встретите на каждой улице. Куда бы вы ни пошли… Одеты они в фуфайки, телогрейки, поношенные шинели, валенки, бурки… во все то, что осталось на старость. Вы увидите их морщинистые лица, будто иссеченные рубцами, такие же морщинистые руки, некогда знавшие силу, и глаза, похожие на замерзшие ледяные проруби. Глядя на них, вы подумаете, что когда-то и они были молоды, веселы, гуляли на свадьбах, крестинах, толоках… Работали, отдавая силу и молодость взамен иллюзий, приобретая несуществующие блага и такой же несуществующий мир, который они передавали своим сыновьям. Вы встретите среди них плотников, столяров… всех тех, кого владыки называют народом, создавая их плотью империи и державы и защищаясь их же плотью от других владык, тех, кто строил великолепные замки, хоромы, но никогда не жил в них, выращивал хлеб, добывал соль, но не распоряжался плодами труда своего. Они долго будут смотреть на вас уставшими глазами, из которых уже уходит жизнь, и словно спрашивать, а не видели ли вы их сыновей в городе? Знают ли они, как тяжело им здесь? Некому смотреть за хозяйством, валятся дома, и никто их не поправляет, и они скоро умрут. Если вы пройдете по улицам вечером, вы увидите, что они все также будут сидеть на лавочках и не заходить в дом, так как давно отвыкли уже от своих домов и привыкли к лавочкам под акациями, тополями, сидя на которых они ожидают письма, телеграммы… и, не дождавшись, умирают. Сядьте возле них и поговорите. Только не переубеждайте их. Не разрушайте их мысли и чувства. Вы услышите их тихий немногословный мир, от которого так далеко ушла большая жизнь, дерзко вторгающаяся в тихие уголки наши, какими длинными, окольными путями вела их жизнь к старости. Вы поймете, что они уже ничему не верят и не поверят, что давным-давно забыли они о прекрасных легендах, о счастливой человеческой жизни, смирились с тем, с чем вы еще не можете смириться, и что умрут они, так и не поняв, кто и зачем привел их в этот мир.

Зайдите в дом и посмотрите, как они живут. Откройте калитку. Словно вымершим окажется двор. Лишь некогда прочные постройки сарая, навесы от дождя, сеновалы…, которыми заботливые хозяева заполняют свои дворы и которыми они когда-то гордились, говоря: «А что, кум! У меня покрепче будет!», напомнят вам о том, что здесь была широкая хозяйская жизнь. Вы увидите собачью будку и почти ослепшего незлобивого пса, откликавшегося на кличку… «Джульбарс». Велика у людей любовь к великим именам, кличкам. Двор окажется в кучах слежавшегося песка, щебня, прогнивших досок, старого шифера, черепицы…, которые владельцы приготовили давным-давно, чтобы отремонтировать дом с сыновьями. Но сыновья не приедут. Они приедут только на похороны. И только после похорон поправят хозяйство, продадут и уедут, забыв и поселок, и дом, и могилу батька. Постучите в окошко веранды и заходите. На веранде, скроенной из легких досок легкой рукой, вы найдете старую прялку, и вам представится тихий зимний вечер и молодая хозяйка, прядущая шерсть, тумбочка с оторванной дверкой, из которой падают учебники, игрушки, давно забывшие теплоту детских рук. Напротив веранды находится кладовая с полками, где стоят поржавевшие керосиновые лампы с разбитыми стеклами, пустые стеклянные банки и большой деревянный ящик с железной защелкой, куда складывают накопившиеся за всю жизнь вещи: пальто, шали, изъеденные молью… Вот и все их богатство. Комнаты окажутся в небольшом убранстве: дорожки из ряднины, вытканные еще на приданое, резной намысник, где ваш взгляд найдет потемневшие упаковки с таблетками, на которых чья-то добродетельная душа написала «от сердца», «от головы», и которые, судя по пыли на них, никогда не открывались, фотографии в старинных рамках на стене, выгоревшие бумажные цветы на подоконниках, и иконы с лампадкой в углу. Многое увидите вы. Но никогда не увидите портреты владык, которые часто встречаются в учреждениях, называемых народными, как называют народным все, что не принадлежит народу. Вспомнится ли вам разрушенный помещичий дом, и не скажете ли вы себе: «Так ли все изменилось…?» Если вы приглянетесь хозяевам, вы услышите тихое слово «сынок», но не увидите слез, высушенных тоской и нечастыми письмами. Вам покажут фотографии сыновей и расскажут, какими они были в детстве, без обидных слов и горьких упреков. И о чем подумаете вы, слушая рассказ и глядя на этот мир, который тоже когда-то станет вашей жизнью? Не мелькнет ли мысль, почему так бедна земля наша на истинное благородное величие, но щедра на бездушие и невежество?