Взлёт и падение. Книга первая. На высоте.

Он ответил, что почти четыре года.

– А она ни разу не решалась на аборт?

– Нет, – ответил он. – Я бы знал об этом. Да и зачем ей это?

– Странно. Она мне сказала то же самое. Но я должен вам сказать; мне кажется, что когда-то у неё было неквалифицированное вмешательство, возможно лет 6-8 назад. И только крепкий организм спас её от неприятных последствий. Вы меня понимаете?

Эдуард молча кивнул. Он вспомнил, что ему рассказывала Элька о своей прошлой московской жизни.

– С вашего общего согласия мы можем сделать операцию, но, предупреждаю, успеха может и не быть, – продолжал профессор. – И потом, я должен знать правду о прошлом вашей жены, чтобы решиться на это.

– Спасибо, профессор, мы подумаем об этом.

Резко затормозив у подъезда, он выпрыгнул из машины и, не дожидаясь лифта, побежал на третий этаж. Элеонора только что пришла с работы и переодевалась. Карина, уже студентка Бронского университета, занималась в своей комнате. Родителей, как всегда, не было дома, с работы они возвращались поздно. Немного успокоившись, он спросил жену:

– Ты не могла бы дать мне адрес твоего московского дипломата?

– Зачем он тебе? – искренне удивилась она. – Я его уже забыла.

– Адрес или дипломата?

– И то, и другое, – беззаботно ответила Элеонора. – Да зачем он тебе?

– В Москве у нас смена экипажа. А он всё же дипломат. Может, поможет достать импортную аппаратуру для машины, – солгал Доронин.

– Я попрошу папу, он достанет. Это не проблема.

Он смотрел на красивую фигуру жены и вдруг первый раз поймал себя на мысли, что красота эта его не волнует, как раньше. Да и красота её какая-то холодная, восковая, словно вылепленная искусным ваятелем, но по каким-то причинам не захотевшим вдохнуть в неё душу.

– Нет, – жёстко произнёс он. – Отца просить не надо. Хоть что-то мы должны сами делать? А сейчас расскажи мне всё, что было у тебя с этим дипломатом? Только честно.

– Да ничего особенного. Я же давно тебе всё рассказала.

– Ты рассказала далеко не всё. А о многом просто лгала. Как же нам дальше-то жить, Эля?

Поняв, что он узнал больше, чем хотелось бы ей, она молчала, не зная, что ответить. А он вдруг подумал, что ему до конца жизни предстоит прожить с этой не очень приспособленной к семейной жизни, да к тому же ещё и лживой женщиной. Хотя, чего греха таить, красивой. Но красота её какая-то холодная, она не греет, не волнует душу и кровь. И с равнодушием, удивившим самого, подумал, что вполне может обходиться без неё.

Четыре года он прожил здесь, как бесплатное приложение к этой шикарной квартире то ли в качестве домашнего работника, то ли квартиранта. Правда, опять же не без протекции тестя он уже внёс деньги на кооперативную квартиру. Но что это изменит? Вероятнее всего только ускорит разрыв. А У Саньки Ожигалова скоро второй ребёнок родится. Живёт он, как и раньше, в общежитии в комнате, площадь которой меньше, чем здесь кладовка, где лежит его медвежья шкура. И ведь счастлив Санька.

«А я ведь толком и не знаю, где работает в своём НИИ Элеонора. Кажется, каким-то научным сотрудником», – подумал он.

И вдруг пришло решение. Пришло так быстро, как могут принимать его только лётчики в критической ситуации. Он встал, прошёл в кладовку и нашёл старый свой чемодан.

– Ты… никогда не брал в командировки чемодана, – упавшим голосом, уже догадываясь, что происходит, но, не желая в это верить, произнесла она.

– Ты когда-нибудь бросишь, наконец, курить? – усталым голосом вместо ответа спросил он.

Элеонора шагнула к нему. Сигарета в ее руках немного подрагивала. Она швырнула её в пепельницу.

– Брошу! Я уже бросила. Эдик, не… уходи. Ведь всё же хорошо было. А адрес этого дипломата я тебе дам. Но он, кажется, вовсе никакой не дипломат. Я не знаю…

Открыв ящик стола, она стала лихорадочно выбрасывать из него какие-то брошюры, бумаги и пачки фотографий. Извлекла старую, времён студенческих, записную книжку, полистала её.

– Вот адрес, возьми. Вот. Проспект Вернадского…

Машинально он выдрал из блокнота листок с адресом и сунул в карман. Затем взял чемодан и молча направился к двери. Хорошо, что нет дома родителей. Уже выходя из квартиры, услышал:

– Карина, верни его!

Карина за ним не вышла.

Неделю он прожил в гостинице аэропорта. Проситься снова в общежитие было неудобно, да его бы туда вряд ли приняли. А потом пошли бы всевозможные слухи, чего ему вовсе не хотелось. А кооперативная квартира будет ещё неизвестно когда. Дом ещё строится. И он, не торгуясь, снял комнату в старом городе. Комната была абсолютно пуста. Он поехал и купил раскладушку. На первое время сойдёт. Постельные принадлежности дала хозяйка.

Так Эдуард начал новую жизнь. У Элеоноры хватило мужества не жаловаться ни в партком, ни командирам. Да и тесть, похоже, не звонил по этому поводу Боброву, иначе бы его обязательно начали воспитывать замполиты.

Ему было плохо. Но возвратиться обратно он не смог бы. Черта подведена. Он снова один в этом большом и чужом городе. И никто, даже дружище Ожигалов не может помочь.

Уже поняв, что жить с Элеонорой не сможет и, решившись на развод, он, повинуясь желанию всё доводить до логического конца, слетал в Москву и разыскал дом на проспекте Вернадского. Дверь открыл неопределённого возраста патлатый мужчина с заметным брюшком. Появление человека в летной форме его не удивило.

– Простите, здесь живёт дипломат Полежаев?

– Полежаев живёт здесь, – сверкнул мужчина крепкими зубами, – но кто вам сказал, что он дипломат? Он художник, – и, приглашая пройти, извинился. – У меня мало времени, предстоит деловая встреча. Вы, вероятно, насчет картины?

– Я задержу вас не надолго, – ушёл от прямого ответа Эдуард, проходя в квартиру.

У художника было неплохо. Даже очень неплохо. Шикарная мебель, ковры, импортные вещи.

– У вас изысканно, – оглядывая обстановку, произнёс Доронин.

– Не жалуюсь, – хозяин кивну на кресло, предлагая сесть. – Так вы насчёт картины или… насчёт икон? Кто вас послал?

– Нет, я пришёл передать вам привет.

– Привет? – искренне удивился художник. – От кого же?

– От Элеоноры Лепковской.

– Элеонора, Элеонора, – красиво изогнув бровь, напряг память Полежаев. – Ах, Элька! Сколько лет! И где же она сейчас?

– В Бронске.

– Да, да, припоминаю. А вы откуда её знаете?

– Мы земляки с ней, в школе вместе учились.

– Ясно, – произнёс художник. – Значит, ещё не забыла. Хороша была кошечка, хороша, – причмокнул он губами.– Жила она здесь, квартиру снимала. Я часто в отъездах был, на творческих промыслах, так сказать. Хорошие иконы искали по всей стране. Поэтому ей и представился дипломатом. А потом это безотказно на женский пол действует, особенно на студенток. Кстати, я вам сейчас покажу вашу землячку. Хороша!

Полежаев открыл шкаф и извлёк свёрнутый в трубку холст, тряхнул, разворачивая. С холста, призывно улыбаясь, смотрела обнажённая Элеонора, стоящая у окна. На полу около ног видны трусики и бюстгальтер.