Германия: философия XIX – начала XX вв. Сборник переводов. Том 1. Причинность и детерминизм

В познании отношений понятий идеи, которые мы связываем, сходны, в познании фактов они несходны. Там мы делаем вывод от идеи к идее, здесь же отправной точкой нашего умозаключения должно быть впечатление.

«Мы не можем продолжать наши умозаключения до бесконечности, говорится в «Трактате», и единственное средство, которое может положить им конец, – это впечатление памяти или чувств, дальше которого не простирается ни сомнение, ни исследование».

Поэтому рассуждение никогда не может занять место опыта; оно отличается от него по своему роду. Всякое осознание факта опосредовано умозаключением «от впечатления к идее». Согласно Юму, только такое умозаключение является опытом, и его вопрос основан на его природе и обосновании.

Все умозаключения по отношению к фактам имеют одну и ту же природу. Для того чтобы сделать вывод от данного факта к не данному, нам нужна связь, которая соединяет эти два факта, принцип, который опосредует наше умозаключение. Этот принцип во всех умозаключениях такого рода один и тот же: предположение о наличии причинной связи между данным фактом и выводимым, или принцип причинности.

LITERATUR – Alois Riehl, Der philosophische Kritizismus, Bd.I, Leipzig 1924

Пауль Рихтер (1871—1912)

Теория причинности Дэвида Юма

I.

Трудно привести конкретные доказательства влияния более ранних философских доктрин на взгляды Юма, которые он изложил в своей первой работе «Трактат о человеческой природе». В своей автобиографии он ничего не говорит об этом, а другие его высказывания, по сути, сводятся к весьма общему заявлению о том, что он прочитал «большинство знаменитых латинских, французских и английских книг», прежде чем приступил к написанию вышеупомянутой работы. Какими бы разнообразными и разносторонними ни были его философские исследования, они все же были неполными, поскольку он был частично незнаком с античной философией, а частично – лишь в недостаточной степени. Имя Аристотеля в «Трактате» не упоминается ни разу; прослеживаются лишь косвенные намеки, но они не свидетельствуют о его особом почитании, как показывают случайные замечания о взглядах перипатетиков [последователей Аристотеля – wp]. В любом случае, Юм не познакомился непосредственно с философией Аристотеля. В начале XVIII века в шотландской философии все еще полностью господствовала схоластика. Логика Аристотеля и труды его комментаторов составляли основу преподавания в университетах; а учитывая живой интерес к философским дискуссиям, царивший в то время, особенно в Эдинбурге, кажется естественным, особенно с учетом свидетельств самого Юма о характере его занятий, что он познакомился с Аристотелем именно таким образом. Compayre [1 - GABRIEL COMPAYRЕ, La philosophie de David Hume, Paris 1873, Seite 5 und 70f]обращает внимание на это «невежество Юма в отношении философии античности».

Отношения Юма с Декартом аналогичны. Прежде всего, примечательно, как отмечает и Бёртон, что Юм нигде не упоминает о том своеобразном совпадении, что он (– «его голова была забита моим трактатом» -) почти три года жил в тех же комнатах иезуитского колледжа Ла Флеш, занимаясь серьезной философской работой, где когда-то получал образование Декарт. Но из этого, конечно, не следует, как хотел бы предположить Компайре, что Юме даже не осознавал этого факта, и тем более нельзя заключить, что Юм вообще не знал учения Декарта. Против последнего предположения говорит тот факт, что Юм неоднократно ссылается на картезианские доктрины в полемической манере. Однако остается сомнительным, что он знал труды Декарта в деталях, как это можно с уверенностью предположить в отношении Лейбница. Даже Спиноза, возможно, был известен ему только по «Словарю» Бейля, хотя он неоднократно подробно рассматривает его взгляды, и хотя, учитывая его глубокий интерес к философии своего времени, кажется почти маловероятным, что он довольствовался описаниями взглядов этого философа, сделанными третьими лицами. Он также делает явные ссылки на доктрины окказионализма [учение о случайных причинах – wp], а Мальбранш упоминается дважды.

Уже из одного этого следует, что: «Короче говоря, „Трактат“ от начала до конца является работой шотландца, посвятившего себя критическому изучению трудов Локка и Беркли»,[2 - HUME, Treatise of human Nature, Seite 240, 241, 244.] верен лишь отчасти. Однако Юм, по обычаю своего времени, крайне экономно цитирует других авторов; он не любит раскрывать свои предварительные исследования и свою эрудицию, так что кажется, будто он хочет как можно лучше скрыть исторические связи, под влиянием которых он находится. Тем не менее, это влияние не стоит недооценивать. В XVII и в начале XVIII века рационалистическая философия была представлена в Англии прежде всего Кларком, Волластоном и Шафтесбери, и о том, что Юм также находился под влиянием этих философов, свидетельствуют многочисленные явные ссылки на их взгляды. Однако влияние эмпиризма, основанного Бэконом и Гоббсом, было более глубоким, и обширная близость с взглядами последнего особенно поразительна. Еще до Юма эмпиризм дошел до скептических результатов, поскольку они уже прорастали в нем. Коллинз (1676 – 1729), ученик Гоббса и противник Кларка, отрицал моральную свободу; Гланвилл (1626 – 1680), первый английский скептик, отрицал ощутимость причинности; Коллиер пришел к тому же выводу, что и Беркли, к доктрине «несуществования или невозможности внешнего мира». Все эти доктрины, несомненно, стали известны Хьюму и оказали на него влияние. Однако это всегда были лишь отдельные, до некоторой степени изолированные скептические аргументы, которые могли подойти к нему таким образом. В любом случае, наиболее полное влияние на Юме оказали Локк и Беркли, и прежде всего последний, чье учение Юме воспринял непосредственно. Покончив с нерешительностью Локка, Беркели уже пришел к радикальным взглядам, которые Юме выражал после него усиленными критическими средствами, особенно в отношении отрицания абстрактных идей, понятия субстанции, понятия силы и пассивности нашего понимания в отношении связи идей. Уже из этих общих признаков ясно, что развитие философии Юма, и в особенности в том варианте, в котором она представлена в «Трактате», также в значительной степени подчиняется закону преемственности. То же самое относится и к его учению о причинно-следственной связи.

Рассуждения Юма о каузальной проблеме занимают столь видное место, что историческое значение философа часто оценивается только на их основе. Ход развития проблемы причинности от Аристотеля до Беркли и возникшая в результате проблемная ситуация, в которую попал Юм, показывают нам, что Юм не просто нашел проблему, открыл ее, но и что его достижения представляют собой звено, хотя и весьма значительное, в истории развития теории причинности. Тем не менее, заслугой Юма всегда будет оставаться то, что он сознательно и определенно поставил рассмотрение причинной связи на новую основу, придав проблеме новый престиж через доказательство эмпирико-синтетической связи между причиной и следствием. Однако, судя по тому, как Хьюм трактовал проблему причинно-следственной связи, вполне объяснимо, что в то время его рассуждения выглядели, прежде всего, как простая критика прежних взглядов. Люди чувствовали отталкивание от него и отвергали его; в результате новизна теории причинно-следственной связи Юма поначалу не была признана. Только благодаря работам Тетенса и Канта его достижения стали в полной мере значимыми для продолжения каузальной проблематики.

В отношении проблемы причинности Юм также делает лишь несколько конкретных ссылок на учения других философов, под влиянием которых формировались его собственные взгляды. Однако по немногочисленным деталям можно определить характер этих влияний. Он полемизирует, отчасти с философами, а отчасти без явного указания их имен, против картезианских теорий причинности, против Гоббса, против Кларка, Локка, Малебранша; особенно характерны его замечания по поводу объяснительных попыток окказионализма. То, что Юм признавал в доктрине окказионализма, переносившей причинность из мира в посредническое влияние божества, разрыв с традиционной гипотезой аналитической причинной связи и, таким образом, зародышевую точку для построения теории причинности на совершенно иной основе, ясно вытекает из подробных замечаний в «Расследовании». Он со всей остротой отмечает, что окказионализм не решил проблему, пытаясь объяснить эмпирически данную причинную связь между вещами случайным вмешательством божества, а лишь сместил суть вопроса. Аналитическая связь между причиной и следствием и дедуктивное выведение последнего показались Юму совершенно не подходящими. К аналогичному выводу Юма привела картезианская доктрина физического мира как протяженной, по сути, бездействующей субстанции и перенос причинности на абсолютное Божество, о чем свидетельствуют подробные замечания в «Трактате» на стр. 159.

Если из трактовки проблемы причинности в рационалистических системах, которые должны были поколебать традиционную гипотезу аналитико-дедуктивной причинной связи, Юм, таким образом, сначала почерпнул лишь негативные аргументы, то в школе эмпиризма, под влиянием которой в первую очередь находится все его философствование, он в определенной степени познакомился с методом и критическими средствами, позволяющими поставить решение проблемы на новую основу и подготовить его в позитивном ключе. В этом смысле Юм зависим от Гоббса, а также от Локка и Беркли, хотя ни один из них, как следует показать особо, не вышел по существу за пределы схоластической традиции аналитической связи между причиной и следствием. Уже отмечалось, что философские взгляды Юма в некоторых отношениях очень напоминают Гоббса; особенно это касается доктрины причинности. Решающее место, которое Гоббс отводит причинно-следственной связи для всего знания, а также значение, которое придается опыту для исследования причинности, уже указывают на взгляды Юма. А то, что Юме был знаком с доктриной причинности Гоббса, не вызывает сомнений благодаря явным ссылкам, уже упомянутым в «Трактате». Отношения между Юмом и Беркли в отношении доктрины причинности, естественно, еще более тесные. Не только критика Беркли понятия субстанции послужила ему в определенной степени моделью для критики идеи причинности и идеи необходимой связи, но и отрицание Беркли причинной связи между физическими объектами непосредственно подготовило его теорию отношений между причиной и следствием.

II.

Основная цель исследований Юма направлена на определение сферы нашего познания. Демонстрация и эмпирическое познание находятся в полной оппозиции. Юм занимается прежде всего последним, отделяя фактические суждения восприятия от суждений опыта. Содержание первых вытекает из непосредственного чувственного восприятия или памяти; они сразу же становятся определенными и не дают Юму повода для глубокого исследования. Его главное внимание обращено скорее на суждения опыта; они основаны на выводах, выходящих за пределы чувств и памяти, и их определенность, следовательно, требует особого обоснования. Соответственно, во главу угла своего исследования Юм ставит вопрос о доказательности этих выводов, выходящих за пределы непосредственного опыта.

Основой этой уверенности Юм называет причинное отношение, и поскольку это единственное отношение, способное обеспечить такое существенное обогащение объема нашего знания, из этого вытекает его огромное значение для всей нашей познавательной деятельности. Поэтому оно также должно быть подвергнуто тщательному рассмотрению со всех сторон.

Для дальнейшего исследования Юма важно, прежде всего, различие между каузальным отношением (отношением причинности) и каузальной идеей (идеей причинности), на которое он сам указывает, хотя и не придерживается его строго. Первая, наряду с собственно идеей причинности, включает в себя и каузальное умозаключение, и действительно, идея причинности составляет основу каузального или эмпирического умозаключения. Поэтому, чтобы решить вопрос о доказательности эмпирических умозаключений, необходимо сначала проанализировать происхождение и природу идеи причинности.

Таким образом, сам Юм решает поставленный вопрос на две отдельные проблемы, а именно: вопрос о происхождении и природе каузальной идеи и вопрос о достоверности выводов, основанных на каузальной идее или выводах опыта. Первая из них носит явно метафизический характер и касается собственно проблемы причинности, а вторая – логический характер и касается проблемы индукции. В самом «Исследовании», однако, Юму не удалось строго придерживаться этого разграничения; напротив, оказалось, что он не вполне ясно осознал принципиально различный характер двух проблем; в «Исследовании» это разделение выглядит лишь легким намеком.

Ниже предпринята попытка представить метафизические результаты исследования Юма отдельно от логических, насколько это вообще возможно в данных обстоятельствах, чтобы затем иметь возможность оценить достижения Юма в отношении теории индукции. A. Идея причинности

1. В соответствии со своей фундаментальной теоремой, согласно которой каждая идея является копией впечатления, а истинность идеи может быть доказана только путем доказательства соответствующего впечатления, Юм задается вопросом о происхождении идеи причинности, т. е. о впечатлении, лежащем в ее основе. Прежде всего, ясно, что впечатление, лежащее в основе идеи причинности, нельзя искать в конкретных качествах объектов; ведь хотя все объекты могут рассматриваться как причина или следствие без различия, нет такого качества, которым обладали бы все существа без исключения. Отсюда следует, что эта идея может быть выведена только из взаимных отношений объектов. Теперь очевидно, что все объекты, находящиеся в причинной связи, в любой момент времени находятся как в отношениях смежности, так и в отношениях последовательности, то есть они совпадают во времени и пространстве, и одно следует за другим. Однако причинность не исчерпывается этими двумя отношениями; ведь один объект может предшествовать другому, не будучи описанным как его причина. Скорее, мы приходим к предположению о причинно-следственной связи только на основе реализации необходимой связи между двумя объектами, связи, которая, следовательно, имеет решающее значение для идеи причинности. Отсюда вытекает дальнейший вопрос о том, как мы приходим к реализации этой необходимой связи между двумя объектами, который становится тем более трудным, что опыт, кажется, ничего не дает об этом и не идет дальше внешних моментов смежности и последовательности. Объекты оказываются внешне связанными, но не связанными внутренне («conjoined, but never connected», Inquiry page 61).

2.  Таким образом, дальнейшая задача состоит в том, чтобы установить происхождение идеи необходимой связи. Если рассмотреть единственный случай, когда два объекта находятся в отношениях причинности, то очевидно, что, несмотря на все внимание, не удастся обнаружить никаких отношений, кроме отношений смежности и преемственности. Если, с другой стороны, мы рассматриваем несколько случаев одного и того же рода, то, на первый взгляд, простое повторение не способно породить никакого нового восприятия, поскольку мы всегда имеем дело с одними и теми же объектами. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что новое впечатление все же возникает; ведь в результате повторения разум по привычке начинает думать о появлении одного объекта по отношению к другому. Эта привычная детерминация ума и есть то впечатление, на основе которого возникает идея необходимости.

3.  Юм осознает, что таким образом он вступил в дискуссию по одному из важнейших философских вопросов, а именно по вопросу о силе и действенности причин, т. е. о том «качестве, которое заставляет следствие вытекать из причины». Учитывая важность этого вопроса, необходимо приступить к его тщательному рассмотрению. Поскольку выражения «сила», «мощь», «действенность», «энергия» и «необходимость» почти синонимичны, было бы абсурдно, по мнению Юма, пытаться определить одно выражение через другие, как это обычно делалось. Ясное понимание также не может быть достигнуто одной лишь активностью интеллекта, что Юм демонстрирует на примере учений Локка, Малебранша и картезианцев. Чтобы прийти к осознанию идеи силы, необходимо найти соответствующее ей впечатление.

Во-первых, очевидно, что невозможно получить идею силы из причинной связи внешних объектов; ведь ни одна часть материи никогда не обнаруживает через свои сенсорные качества силу или энергию, которая могла бы стать источником этой идеи. Разумнее предположить, что мы получаем идею силы из внутреннего впечатления. Можно утверждать, что мы всегда осознаем внутреннюю силу; ведь мы чувствуем, что способны двигать нашими телесными органами или направлять нашу умственную деятельность с помощью простого волевого акта. То, что воля оказывает движущее влияние на тело, – это факт; опыт учит нас этому.  Но каким образом действует воля, какой силой она движет телом, остается за пределами нашего восприятия. Исследование влияния, которое воля способна оказывать на ход нашей умственной деятельности, приводит к тому же результату. Опыт учит нас, например, что мы можем вызывать определенные идеи в сознании посредством акта воли, но сила, с помощью которой воля оказывает это влияние на идеи, нам совершенно неизвестна и непонятна. Мы, конечно, чувствуем эффект, который производит веление воли, но производящее средство ускользает от нашего познания.

Таким образом, кажется, что ни в одном естественном процессе, ни в телесных процессах, ни в воздействиях духа на тело, ни в воздействиях воли на умственную деятельность, нет связи, ощутимой через момент силы или энергии. Отдельные процессы протекают свободно и независимо друг от друга; опыт показывает нам частое соединение (conjunction) определенных объектов, но их связь (connexion) остается скрытой от нас. Поэтому разумно предположить, что мы используем термины «сила», «энергия» и т. д. как пустые слова без содержания.

Но есть и другой источник, который необходимо рассмотреть. До сих пор было показано, что представление о силе не может быть получено ни при самом тщательном наблюдении за объектом, ни при наблюдении единичного случая сочетания двух объектов. С другой стороны, если мы наблюдали одни и те же объекты в постоянной связи в нескольких случаях, мы получаем представление о силе благодаря повторению наблюдений. Как это работает? В результате многократного наблюдения одной и той же связи между двумя предметами одного и того же рода наш ум по привычке невольно представляет себе своего обычного спутника при восприятии одного предмета, и это ощущение, эта решимость, этот привычный переход образуют то впечатление, из которого возникает идея силы или энергии. То, что мы считаем силой, энергией, эффективностью, необходимостью, не имеет, таким образом, своего архетипа в воспринимаемых объектах или процессах, а лишь в ощущении, возникающем из большинства наблюдений, в привычном определении нашего ума, возникающем из чисто умственных процессов. Архетип нашей идеи силы и эффективности лежит не в качестве связанных с ними объектов, а в состоянии нашего ума, говоря словами самого Юма: «Необходимость – это нечто, существующее в уме, а не в объектах. Либо мы вообще не имеем представления о необходимости, либо необходимость есть не что иное, как определение мысли от причины к следствию и наоборот, в соответствии с ее опытным единством.»[3 - HUME, Treatise, Bd. 1, Teil 3, Kapitel 14, Seite 166] Таким образом, показывается, что идея силы возникает совершенно так же посредством этого внутреннего, психического впечатления («впечатления размышления»), как и идея необходимой связи, и что обе они, следовательно, совершенно идентичны.

По мнению Юма, на основании этих результатов можно дать два определения причинности, в зависимости от того, рассматривается ли она как философское (фактическое) или естественное (психологическое) отношение.

1) Причина – это объект, за которым следует другой, причем за всеми объектами, сходными с первым, следуют объекты, сходные со вторым, или, другими словами: второй объект не существовал бы, если бы не существовал первый.

(2) Причина – это объект, за которым следует другой, и появление которого всегда направляет мысль к другому.

Первое определение содержит только те детерминации, которые реально даны и могут быть восприняты в самих объектах, в то время как второе содержит также дополнительную операцию разума. Если теперь подытожить то, что вытекает из вышеизложенного обсуждения происхождения идеи причинности, то HUME утверждает следующее:

1. Знание о причине и следствии не может быть получено a priori посредством чисто рациональной деятельности. Ни один человек, даже самый проницательный, не сможет, несмотря на самое тщательное изучение всех чувственных качеств совершенно нового для него объекта, указать его причины и следствия с помощью одной лишь деятельности разума, поскольку следствие полностью отлично от причины и поэтому не может быть обнаружено в ней a priori. Все предположения в этом отношении были бы совершенно произвольными, и даже после того, как два причинно связанных объекта стали известны нам как таковые, наш разум не в состоянии обнаружить внутреннюю связь между ними. Максимум, чего, по мнению Юма, может достичь разум, – это «свести принципы, на которых основаны природные явления, к большей простоте и свести множество частных следствий к некоторым общим причинам путем умозаключений по аналогии, опыта и наблюдения. Но причины этих общих причин мы будем тщетно пытаться обнаружить». («Исследование», стр. 27). Таким образом, Юм сводит все теоретическое познание природы к поиску законов событий и их возможному обобщению. Он отрицает, что мы можем распознать связь между причиной и следствием только с помощью нашего разума и что поэтому мы способны вывести одно из другого дедуктивным путем. Поэтому, если мы пытаемся вывести следствие из причины или наоборот, речь не может идти о дедуктивном построении одного из другого, а скорее о простом выведении конкретной закономерности из общего закона.

(2) Степень, в которой идея причинности основывается на опыте, то есть то, что опыт способен внести в ее возникновение, была подробно объяснена выше в смысле Юма, так что остается лишь добавить немногое о «природе и действенности опыта» в этом отношении. Опыт также не дает нам «никакого представления о внутреннем строении и действующих началах предметов»; он ничего не открывает нам о силе или энергии, посредством которой причина действует и производит следствие, следовательно, ничего о связи, соединении между предметами, обозначенными как причина и следствие, следовательно, ничего о «действительной связи» предметов, стоящих в причинной связи, ни физических предметов, ни наших внутренних, психических процессов.

Есть две вещи, которые опыт может предоставить для получения идеи причинности:

1) Он учит, что в определенном числе случаев два объекта находятся в постоянной связи, если между ними есть (пространственная) смежность и (временная) последовательность, или что сходные объекты всегда связаны с подобными (Inquiry, page 63). Таково содержание первого определения причины.

2) Она вызывает, посредством повторного восприятия отдельных случаев, в которых два объекта находятся в одной и той же связи, что ум определяется привыканием переходить от восприятия или представления одного к представлению другого, так что таким образом вырабатывается идея причинной силы, энергии, необходимой связи. Таково содержание второго, более полного определения.

Таким образом, согласно объяснениям Юма, в идею причинной связи входят два основных момента.

1) постоянная связь, основанная на многократном восприятии одной и той же смежности в пространстве и времени и одной и той же последовательности, и

2) необходимая связь.

Первая – это внешняя связь, которая актуальна и дана в самих вещах; вторая – внутренняя связь, в том смысле, что она получается непроизвольно на основе повторного восприятия первой и добавляется внутренней, умственной операцией, но не в том смысле, что она должна быть узнана в самих объектах или получена из содержания восприятия.

Таким образом, Юм, как будет прямо отмечено здесь, не утверждал и не хотел утверждать, что внутренняя, реальная связь между объектами в причинном отношении не существует или не может существовать.

Таким образом, по мнению Юма, из этого следует, что даже опыт не в состоянии непосредственно предоставить нам наиболее существенный компонент каузальной идеи, а именно идею силы. Он, конечно, учит нас сопоставлению и последовательности двух объектов, но действие одного через другой, путаница, остается навсегда скрытой от нас. Она лишь создает для нас тот внутренний (то есть чисто психологический) процесс привычного перехода, который служит основой для идеи активной силы. Таким образом, то, что мы можем представить себе как силу, энергию и т. д., существует только в нашем сознании; но то, что существует в самих объектах как причинная связь, нам неизвестно.

Вкратце результаты дискуссии о природе идеи причинности можно подытожить следующим образом:

1) Мы не можем получить идею причинности посредством чисто рациональной деятельности, посредством априорного мышления; скорее, она имеет свое основание в опыте

2) Она включает в себя как внешний момент постоянную связь, основанную на отношениях смежности и последовательности, и как внутренний момент – необходимую связь двух объектов.

3) Только первое получается непосредственно из опыта и имеет реальное значение, второе же лишь привычно предполагается и добавляется в результате повторного восприятия первого; его нельзя увидеть из содержания восприятия, более того, внутренняя необходимость и производящая сила как реальное отношение между двумя объектами вообще не воспринимается и не мыслится нами.

В. Выводы из опыта

1. Исходя из многообразного фактического использования опытных выводов и их значения для расширения нашего знания о фактах, Юмэ прежде всего обращает внимание на процедуру вывода из опыта.

Природа не открыла нам своих самых тайных процессов; она позволяет нам знать лишь некоторые поверхностные свойства объектов, скрывая от нас силы и принципы, на которых основана их эффективность. Тем не менее, мы предполагаем, что одни и те же сенсорные качества всегда связаны с одними и теми же силами, и что последние будут соответствовать эффектам, которые совпадают с теми, что мы испытываем. Поскольку мы не осознаем внутренней связи между чувственными качествами и тайными силами, это предположение о постоянной и регулярной связи не может быть основано на осознании внутренней природы объектов. Опыт, конечно, может дать нам «прямую и определенную информацию» о таких объектах, которые попадают под его действие; но как она может быть направлена на будущее время и на такие объекты, о которых мы знаем только то, что они по внешнему виду похожи на известные, – вот вопрос, на который нужно ответить. «Хлеб, который я ел до сих пор, питал меня; то есть тело с определенными чувственными качествами было в определенное время наделено этими тайными силами: но следует ли из этого, что другой хлеб в другое время также должен питать меня, и что те же чувственные качества во все времена будут сопровождаться теми же тайными силами?» Очевидно, что в этой процедуре задействованы два суждения:

(1) Я обнаружил, что такие-то конкретные объекты всегда сопровождались такими-то конкретными эффектами.

(2) Я предвижу, что другие, внешне идентичные объекты будут сопровождаться теми же эффектами.