При дворе Тишайшего

– Испужался, Пров Степанович, что обмолвился? Небось все равно я обо всем прозрела, все провидела: князь этот самый ударил своим ножом нашего князя Григория Сенкулеевича Черкасского, и нож остался на месте боя, а оттуда взяли его княжеские холопы. Так ведь, что ли?

Все трое вздрогнули, а молодой стрелец торопливо осенил себя крестным знамением и прошептал молитву.

– Так где же мой кинжал спрятан у князя? – оправившись от первого неприятного впечатления, спросил Леон.

– Ну, красавец, этого сейчас я тебе сказать не могу… Надобно мне погадать об этом! – И ворожея, сев к таганчику, начала варить свое зелье.

– А можешь ли ты сказать, добром ли вернет он мне мой кинжал или как? – спросил Леон.

Ворожея ответила не сразу; она сняла с огня котелок с варевом и подкинула чего-то на уголья, что вспыхнуло вдруг сильным и высоким пламенем; на мгновение пламя осветило красноватым светом лица ворожеи и ее гостей; потом что-то сильно затрещало, и по избе распространился тяжелый, удушливый серный запах.

Дубнов снова закрестился, шепча молитвы, и потянул за полу Леона.

– Уйдем, ну ее! Еще его вызовет!..

– Постой, пусть же она скажет, – шепнул ему Леон.

– Нет, не отдаст! – громко произнесла ворожея. – Потому что боярин очень гневен и нож тот пребогатеющий.

– Значит, силой надо добывать свое добро? – с горечью спросил Леон. – А ты мне скажешь, куда он его схоронил?

– Скажу, – неохотно ответила ворожея. – Приходи недель этак через пяток! А тебе что, боярин молодой? – ласково обратилась она к царевичу.

– Мне ничего. Я пришел с товарищем.

– Дай ручку, погадаю, – попросила она, протянув к нему свою сухую, смуглую руку.

Мальчик брезгливо отдернул свою.

– На-ка, лучше мою посмотри, – предложил ей стрелец свою широкую ладонь.

Ворожея взяла его руку с нескрываемым любопытством и стала внимательно разглядывать резко очерченные борозды и линии его ладони. В избе наступила глубокая тишина.

– Ну что, скоро ты насмотришься? – спросил Дубнов, которым начало овладевать суеверное беспокойство.

Ворожея вдруг насупилась, недружелюбным взором окинула молодого стрельца и с недовольным выражением лица отшвырнула от себя его руку.

– Что ж так немилостиво? – усмехнулся Пров Степанович. – Иль плохи мои дела?

– Лучше и желать нельзя, – неопределенно ответила ворожея.

– Любит, значит, меня моя любушка?

– А ты разве этого не знаешь? – холодно спросила Марфуша. – Как зовут твою любушку? – раздумчиво проговорила она.

– Ох, чародейка-бабушка! – сорвав шапку с головы и ударив ею о стол, с грустью произнес стрелец. – Извела меня девка-то! Ни в вине, ни в разгуле красу ее невмоготу мне забыть! Хоть бы ты что дала, чтобы ее сердце приворожить ко мне!..

– А что, не любит она тебя?

– А кто же знает девичье сердце? Издевки надо мной, молодцом, творит; часом, думаешь – любит, а другим разом – хоть и глаз не кажи. Дай зелья какого-нибудь! – попросил Пров Степанович, и его добродушные глаза глядели так грустно и так умильно на ворожею, что она отвернулась и уже смягченным голосом проговорила:

– Как зовут… зазнобу-то твою?

– Татьяной.

Ворожея дрогнула так, что котелок с зельем, который она держала в руках, свалился прямо на уголья и, разбившись, затушил огонь, еще слабо тлевший. Но затем она выпрямилась, грозная, негодующая, и глухим, как бы пророческим голосом проговорила:

– Ступай, молодец!.. Забудь Татьяну… Не забудешь – худо тебе будет, ой как худо!

Пров Степанович с удивлением и горестью посмотрел на ворожею.

– Чего ты разгневалась так-то? Или жаль котелка стало? Так ведь я заплачу, если надо.

– Не надобно мне твоих денег, – еще глуше произнесла Марфуша и оттолкнула деньги, предложенные ей стрельцом.

– Как хочешь! Твое дело! А только чего серчаешь – и в толк не возьму. Прощенья просим! – небрежно кивнул стрелец головой и двинулся к дверям. – Пойдем, князь, всего наслушались, будет!

Но Леон, по-видимому заинтересованный гаданием ворожеи, попросил Марфушу погадать и ему в свою очередь.

Марфуша, все такая же сумрачная, молча всмотрелась в руку грузина, через несколько секунд опустила ее и, с участием взглянув на молодого князя, произнесла:

– Не видать тебе счастья… рано умрешь!

– И на том спасибо! – весело усмехнулся Леон, лихо сверкнув глазами.

– Экий красавец! – с сожалением проговорила ворожея. – Ты понаведайся ко мне, князь! Зайди как-нибудь попозднее.

– Ну, погадай уж и мне! – решившись наконец, робко протянул ей свою руку царевич.

– Славная у тебя рука, молодецкая! – погладив его руку, сказала ворожея. – И лицо и осанка царские… а царем тебе, царевич, не бывать… Не сетуй на меня за это – язык мой вторит только знакам твоей руки… На ней так написано, не выдумала я.

– Я и не сержусь на тебя, женщина, – важно произнес царевич, – дивлюсь я твоему искусству.

– Ну, идем, что ли! – крикнул с порога стрелец. – Нечего слушать вздорные бабьи речи! Ведь это все одно, что за советом к пауку ходить! – крикнул Пров Степанович, обозленный предсказанием ворожеи.

Она проводила его недружелюбным взглядом и проговорила вполголоса:

– А Татьяны тебе не видать как своих ушей! Не видать тебе ее, голубчик, этому предсказанию можешь поверить, молодец!

Леон и царевич последовали за своим товарищем.

Марфуша потянула Леона за рукав шубы. Он отстал от своих спутников, задержался на минутку в сенцах, и она прошептала ему:

– А ты зайди, князь, ко мне, авось что-либо и сделаю для твоего дела! Может, судьбу-мачеху и обойдем как-нибудь. Такому-то молодцу да счастья не видать – кому же тогда и видеть его? Неужто ж тому? – кивнула она на вышедшего уже Дубнова.

– За что ты невзлюбила его? – тихо спросил ее Леон, удивленный участием к себе старой странной женщины.

– Хочешь, покажу тебе Танюшу, его зазнобу? – насмешливо сделала она ударение на последнем слове. – Красавица, что и говорить!