При дворе Тишайшего

– Не надо было так поздно, ведь ничего не видно, – проговорил сильный мужской голос.

– Я-то знаю ее чертову избу, – кричал русский, и Марфуша узнала в нем молодого стрельца Прова Степановича. – Да ответишь ли ты, сучья печень? – заорал он во все горло.

– Может, ее и в самом деле нет? – спросил Леон.

– Должна пронюхать, дьяволицына дочь, что мы золота ей кучи навезли!

– Только ты ей не говори, кто мы, – посоветовал Леон, когда под напором стрельца дверь заскрипела.

– Кто там, что надо? – сонным и хриплым голосом спросила наконец Марфуша.

– Открывай, рачье пузо!

– Да ты не больно ори, а сказывай, что надо?

– На то ты и ведьма, чтобы знать, зачем к тебе люди ходят! Разве не почуяла запах денег?

Ворожея постаралась хрипло рассмеяться и отворила дверь, после чего стала рассматривать пришельцев. Она имела довольно много дел с боярами и боярынями, часто толкалась и в теремах, чтобы тотчас же, по осанке, узнать в пришедших знатных людей.

«Какого царства князья?» – думала она и старалась вспомнить, где видела таких чернооких, смуглых красавцев, как этот мальчик и его спутник.

Леон и царевич были в русских шубах и шапках, не желая открывать ворожее своего звания. Но их жгучие глаза и гибкие движения скоро навели старуху на мысль, что это могут быть только грузины, которыми она всегда при встрече на улицах любовалась.

«Грузинской царевны, должно быть, сын и его дядька», – подумала она и проговорила вслух:

– Садитесь, бояре!

– Что за варево мастерила? – спросил Дубнов. – Верно, зелье какое? По чью душу?

– Ты разве, боярин, за допросом пришел?

– Не очень-то я верю твоим снадобьям, – проговорил Дубнов, беспечно рассмеявшись.

– Зачем же тогда ко мне-то пришел?

– Куда люди, туда я. Вы, бабы, нюх особый имеете: может, и скажешь что-либо по нашему делу.

– Скажу, скажу, Пров Степанович! – проговорила ворожея, пристально взглянув на стрельца.

– Кой черт! – пугливо озираясь, воскликнул Дубнов. – Кто сказал… тебе мое имя? Воистину ведьма!

Ворожея усмехнулась – в одну минуту из-под лавки выполз Клубок и стал ластиться к гостям.

– Да воскреснет Бог и расточатся врази Его! – прошептал, крестясь, Пров Степанович. – Сгинь, сгинь, рассыпься!

Но кот не «рассыпался», а сильным скачком прыгнул на колени к царевичу.

Тот в одно мгновение выхватил кинжал и занес его над животным.

– Стой, больно прыток! – стиснула ему руку Марфуша. – В чужой избе да убийство учинять? Ишь, волчонок!

– Зачем такая падаль в доме? – сердито сказал царевич, стараясь хорошо выговорить по-русски слова. – Ты, верно, и вправду ведьма?

– А если бы я не была ведьмой, разве ты, царевич, пришел бы ко мне темной ночью, скрываясь от людей?..

Леон и царевич тревожно переглянулись. Их инкогнито было открыто, и это им было весьма неприятно, но этим ворожея подняла в их глазах свой престиж.

– Она действительно всеведуща, – по-грузински сказал царевич Леону.

– Тем лучше: значит, она нам непременно поможет, – ответил князь Леон и, обращаясь к Марфуше, произнес: – Ты права, женщина, мы пришли к тебе, чтобы узнать то, что скрыто для очей простых людей. Какой силой ты узнаешь тайны, известные одному дьяволу, не наше дело. Ты сама за это ответишь, когда придет твое время. А теперь на! – и он бросил ей на стол небольшой мешочек, наполненный медными деньгами, только что пущенными недавно царем в оборот по совету боярина Федора Михайловича Ртищева.

– Нехорошие деньги! – брезгливо поморщилась ворожея. – Много бед наделают медные деньги! – ироническим тоном проговорила она.

После неудачного похода под Ригу, малороссийских замятен и бесконечной тринадцатилетней войны Московское государство, едва успев оправиться от Смутного времени и моровой язвы, искало возможности как-нибудь парализовать последствия всех этих бедствий. От тяжких податей изнемогал народ, а торговые люди изнывали от непосильных налогов. Уже в 1656 году казны недостало ратным людям на жалованье, и государь велел пустить в народное обращение медные деньги, которые должны были по нарицательной цене заменить серебряные. В следующие два года эти деньги действительно ходили как серебряные, но затем стали понижаться в цене, а именно на рубль надобно было «наддавать» шесть денег, а потом «наддача» все подымалась и подымалась. Наступила во всем страшная дороговизна; указы, запрещавшие поднимать цены на необходимые предметы, уже не действовали. Часто случалось, что ратные люди не брали жалованья медными деньгами, явилось множество воровских медных денег, начали хватать и пытать людей. Все стали как огня бояться медных денег.

У ворожеи таких денег не было – она искусно выучилась отличать фальшивые от настоящих и не попадалась впросак; если же и случалось, что она в темноте недоглядела, то она бросала эти «воровские деньги» в реку, протекавшую недалеко от ее дома.

– Ну, что же скажешь ты мне, – начал Леон, – о моей пропаже?

– Какая пропажа? – спросила Марфуша.

– Ай да ведьма! – закричал стрелец. – Спрашивает, угадать не может. Должна же ты сама знать…

– Только и дела у меня есть, что ваши дела знать, у кого что пропало! Одной головы мало!

– Узнала же, кто мы таковы?

– Это другое дело! Не думавши угадала. Ну, сказывайте скорей, у кого что пропало?

– Да, правду сказать, мы знаем, у кого наша пропажа, только надобно нам узнать, где она припрятана у него.

– Да сказывай толком все подряд! – нетерпеливо проговорила ворожея, обращаясь к Дубнову.

– Сказывай, князь, – обернулся стрелец к Леону.

– Кинжал у меня… – запнулся Леон. – У одного человека… надо бы узнать, куда он его припрятал и отдаст ли добром, или силой, или хитростью? Как мне свое добро придется вернуть?

Пока Леон излагал свое дело, ворожея пристально смотрела на него; его слова будили в ее памяти какие-то воспоминания, но она никак не могла припомнить, где и что именно слышала о кинжале.

– В драке он кинжал свой посеял, – объяснил ей Дубнов, – а боярские холопы его и подобрали.

Стрелец остановился, вспомнив, что князь хотел сохранить полнейшую тайну об обстоятельствах потери кинжала.

Ворожея сразу вспомнила, что по этому делу приходила уже к ней управительница князя Черкасского, Матрена Архиповна, чтобы узнать имя обидчика своего боярина. Но до сих пор Марфуша не могла ей открыть это имя, так как положительно никто на Москве не говорил ни слова об этом.

Хитрая ворожея мигом смекнула, что счастливый случай разом предавал ей в руки обоих противников; она могла теперь услужить им двоим, а вместе с тем и упрочить свою славу всеведущей волшебницы. Конечно, и мысль вдвойне заработать деньги промелкнула у нее. Особенно не пожалеет денег князь Черкасский, чтобы узнать подлинное имя своего ворога.

Живо сообразив все это, Марфуша окончательно поразила своих гостей, неожиданно промолвив: