Легенда о Пиросмани

– Да. Так надо. Так делал мой отец…

– Мой дед? А его кто научил?

– Его научил его отец, и его отца отец, и его дед, и прадед. От самого Адама…

– От какого Адама?

– Адам – это самый первый человек на земле. Все люди – его дети. Особенно грузины. Вот скажи мне, ты кто?

– Я? Нико. Николай Пиросманашвили…

– Слушай, я знаю, что ты Нико. Я сам тебя так назвал. Я спрашиваю, кто ты, Нико?

Мальчик задумался на мгновенье, а потом робко произнёс:

– Человек…

– Правильно. Ты адамиани.[18 - В пер. с груз. буквально означает «человек».] Значит – от Адама. Понял?

– Он тоже любил вино, отец? – простодушно спросил мальчик.

– Кто? Адам? А как же? Ещё как любил! Ты что, думаешь, Адам одни яблоки жевал?

Они вместе – отец большого семейства, этот безотказный работяга, берущийся за любое занятие, и его сын – в неторопливых беседах и шутках, давили ногами сочный и спелый виноград. Нико наблюдал за тем, как выжатый сок из давильни, вместе с перемолотой кожицей, косточками и веточками, попадает в зарытые в землю квеври. Какое это было весёлое и захватывающее занятие!

– Ты не бойся, сынок, сколько бы грязи ни попало в квеври, всё уйдет в осадок…

– Это уже вино, отец?

– Нет, швило, пока это просто сок. Он будет бродить под землёй до тех пор, пока не превратится в вино. Но его надо время от времени навещать, спрашивать у него, как оно поживает. Оно ведь живое – дышит под землёй, всё слышит и чувствует! Надо следить, когда мезга поднимется наверх и создаст на вине плотную «шапку». Тогда эту «шапку» надо разбить и всё хорошо перемешать, а то вино скиснет, станет уксусом. А вот когда мезга[19 - Масса раздробленного винограда: кожица, мякоть, сок, семена.] опустится на дно, это значит, вино нам говорит, что надо квеври плотно закупорить, чтобы внутрь воздух не попал. И оставить вино в покое до весны. Пускай спит себе мирно. А в марте его надо разбудить, и осторожно, чтобы не поднялся осадок, перелить в бутылки…

Мальчик внимательно его слушал.

– Вино у нас принято пить молодое, пока ему один-два года. Но можно и долго хранить. Ты вот когда родился, я на радости заложил маленький квеври. Выпьем из него благородного вина на твою свадьбу. Надеюсь, доживу до тех дней. Позовём всё село кутить. Накроем большой длинный стол, положим на него цыплят тапака[20 - В Грузии блюдо называют «тапака» по названию сковороды («тапа») с крышкой, которой прижимают распластанного цыпленка.], лобио, пхали, хачапури, сациви, соленья, спелые помидоры, киндзу и петрушку, шашлык, горячий шоти, и настоящий сацебели… И, конечно, вино! Ты ведь слышал легенду о рождении вина, Нико?

– Нет, отец, не слышал.

– Нет? Так я тебе расскажу сейчас. Каждый грузин должен знать её.

Были времена, когда люди ещё не умели готовить вина. Виноградные лозы росли в лесу, а ягоды клевали птицы. Один бедный грузинский крестьянин принес дикую лозу из лесу и посадил её перед домом. Лоза дала хороший урожай, и все с удовольствием лакомились виноградом. На следующий год крестьянин прибавил ещё десять лоз, на третий – сто и таким образом развёл целый виноградник.

Однажды осенью бедняк собрал урожай и выжал из него сок. Сладкий виноградный сок понравился всем. Не выливать же столько приятного нектара! Крестьянин разлил его по кувшинам и спрятал на зиму. Через два месяца решил он испробовать – у сока оказался приятный вкус. Удивился мужик: как неказистая лоза смогла дать такие удивительные плоды! Созвал он гостей – своим открытием похвастаться.

Первым пожаловал соловей. Выпил он стаканчик и воскликнул:

– Кто отведает этого напитка – будет петь, как я!

За ним пожаловал петух. Выпил он стаканчик и провозгласил:

– Кто отведает этого напитка, будет петушиться, как я!

Последней пожаловала жирная свинья. Она тоже выпила стаканчик и, хрюкая, объявила:

– Кто отведает этого напитка, будет валяться в грязи, как я.

С той поры так и действует вино на человека. Когда человек пьёт немного вина, его речь, порой, можно слушать как соловьиные трели. Если выпьет чуть больше меры, – становится похож на нашего петуха Мамало, у него рождается иллюзия, словно может он преодолеть любое препятствие. Всё ему нипочём! Ну, а крайне опьянев, человек уподобляется грязной свинье, – нетрудно догадаться, почему.

– А ты говорил, отец, что ещё первый человек на земле, Адам, пил вино… Как же он тогда пил, если виноградник развёл один бедный грузинский крестьянин?

– Я сказал, что наверно пил… Кто же его знает, сынок, этого Адама? – недовольно ответил отец, но Нико его не слышал. Он молча о чём-то думал, а потом простодушно сказал:

– Наверно, ты настоящий винодел, отец! Всё у тебя так ладно получается…

– Какой же я винодел, сынок? Вот мой дед, Царство ему Небесное, был настоящим виноделом. Умел по вкусу, с завязанными глазами, определить не только сорт винограда, но и место, где он рос, назвать. И даже год, когда его собрали. А с помощью гибкого прутика лозы мог он питьевую воду под землей найти, всегда точно указывал, где надобно колодец рыть! Столько секретов знал, что лучшего винодела во всей Кахетии никогда и не было! Всегда говорил он, что «плохой человек никогда не сделает хорошего вина». А я…я только за виноградниками ухаживаю и помогаю природе рождать вино! Природу ведь не обманешь, сынок, как простого человека. И землю нельзя! У настоящих виноделов любовь к земле заполняет их сердца и они готовы пожертвовать жизнью во имя нашей родины, благословенной Грузии. И ещё, ты запомни это, сынок, вино – не просто напиток. Это живое существо, со своей душой. Если виноградник гибнет от града, то это не меньшее несчастье в семье, чем смерть самого близкого тебе человека. Не будь вина, и самой Грузии не было бы. Оно хранит Грузию, даже вот христианство мы приняли с крестом из виноградной лозы. Нет в нашей стране ничего лучше, ничего правдивее и ничего старее вина. Оно бессмертно, оно вечно и в нём можно найти весь мир. Рог, наполненный им, поднимают не с целью выпить, а потому что это повод сказать людям то, что не скажешь в другое время. А народ наш грузинский всегда пил – и когда ему было хорошо, и когда он плакал. Потому что вино, дорогой мой сын, это и есть слеза. Слеза виноградной лозы…

Глава 3. Старый Тифлис

Несмотря на то, что родители Нико трудились, не покладая рук, семья Пиросманашвили всё же жила впроголодь, перебиваясь жалкими крохами. Бывали дни, когда у них не было ничего, кроме хлеба с сыром. А когда и последнего не находилось, то пищей служили хлеб с луком или со слабым кисленьким вином, – хлебец мочили в вине и так ели…

Отец, обладая недюжинной силой и трудолюбием, перебивался случайными заработками. Мать и дети фактически батрачили, а сам Нико пас телят и овец. В жестоком сражении за жизнь, в борьбе против нужды и голода, семье пришлось покинуть родные места и перебраться в Шулавери, большое село в пятидесяти верстах к югу от Тифлиса. Здесь, в имении «Иверия», принадлежавшем богатому тифлисскому землевладельцу армянину Ахверду Калантарову, Аслан нанялся ухаживать за виноградниками.

Хозяйство в Шулавери вела жена господина Калантарова, престарелая и добрая душой Эпросине-ханум[21 - (Восточн. яз.) – Госпожа, дама. Слово «ханум» придаёт женскому имени оттенок уважения.], со своими многочисленными детьми – тремя дочерьми и троими сыновьями.

Хозяйка была щедра и платила исправно, и, казалось, жизнь семьи должна была наладиться на новом месте. Но злосчастия всегда приходят не вовремя, нанося в спину свои нещадные удары. Внезапно и скоропостижно умер старший сын Аслана и Текле, Гиоргий. Ему только исполнилось пятнадцать. Когда это случилось, Текле, вся в чёрном, билась в горьких рыданиях, низко опустив голову над мёртвым телом, всё ударяла себя в грудь и во всё горло кричала:

– Вай ме, швило! Ги-ор-гий!

Чуть не обезумела от великого горя.

Похоронив сына, она долго оставалась безутешной, ведь несчастье её было просто сокрушительным.

Спустя два года, поздней осенью 1870 года, умер отец. Расплатился таки смертью за свое неуёмное трудолюбие.

Вслед за ним ушла и мать. Она, высыхая от горя, скорби и тоски, уходила тихо и медленно. Казалось, после того как легли в эту землю её сын и муж, ей не хотелось больше по ней ходить. Сначала она прекратила петь сыну перед сном колыбельную «Иавнана», потом перестала ждать его у калитки, а только всё больше лежала в доме, до тех пор, пока навсегда не исчезла из виду.

Самая старшая из детей, Мариам, к тому времени вышла замуж за какого-то заезжего землемера по имени Алекси и уехала в соседнюю с Мирзаани деревню Озаани. Там она разродилась дочерью, но, будучи от рождения слабой здоровьем, внезапно захворала, а вскоре уснула, чтобы больше никогда не проснуться. Покинула этот мир, сошла в сырую могилу, и воссоединилась на том свете с родителями и братом.

Была семья и уже нет её! Вот так, от большого и дружного семейства Аслана Пиросманашвили из шести человек остались только две круглые сироты – сестра и брат – Пепуца и Нико.

Чтобы решить судьбу детей, из Мирзаани приехали родственники. Сели посудачить, выпили по чарочке доброго вина, погоревали и решили, что Пепуца вернётся в родной дом в Мирзаани, где, под присмотром родни, будет заниматься хозяйством. Нико же останется в Шулавери, в имении «важных господ» Калантаровых, у которых ребёнку будет и тепло, и сытно.

– Оставайся здесь, Никала. Тебе ведь хорошо у нас? – пожилая Эпросинэ-ханум, обняв мальчика, ласково посмотрела на него своими внимательными и сострадательными глазами. Для каждого жило в ней доброе слово, а её мягкий покладистый характер делал её другом для любого, кто только желал этого.

– Ты не отчаивайся, швило-джан[22 - Джан (арм. яз.) – независимо от обращения (к мужчине или к женщине), употребляется в значении «дорогой», «милый».]! Милосердный Святой Гиоргий привел тебя к друзьям, которые будут любить тебя и постараются заменить тебе утраченное. Вот и матушка твоя бедная, Текле, да упокой Господь её душу, предчувствуя близкую кончину, просила меня позаботиться о тебе, чтобы мы стали тебе семьёй… Так и сказала, мол, поручаю моего Никалу прежде всего Богу, а потом вам, Эпросинэ-ханум. Что тебе подарить, сынок, чтобы ты позабавился?

– Я хочу рисовать, Эпросинэ-ханум, – сказал он, и слезы навернулись на его глаза.

– Не называй меня «ханум», Никала. Говори просто «бабушка». И не плачь, ты ведь мужчина! Шени чири ме![23 - Выражение «шени чири ме» в смысловом переводе с груз. означает «возьму твою боль»…] Привезём тебе из Тифлиса красок и бумаги, рисуй, сколько душе угодно!