Безмятежный, строгий,
Ты всем окрест отраден и знаком,
Откроешь всем свои чертоги.
Когда же, в осени, вдруг бурей омрачен,
Воспримешь гневную завесу,
Ты, мнится, сам той бурей порожден
И злую мать бросаешь лесу.
III. Береза
Остановись. Смотри, как хороша сквозная
Игра моих листов… Уж больше сотни лет
Тростинку хрупкую сажал твой грозный дед,
О лаврах боевых мечтательно вздыхая.
И он мне изменил – в двенадцатом году.
А я росла в громах иных, воздушных ратей…
Вы, страсти грозные и взрывы злых проклятий,
Когда металась я в горячечном бреду! –
Я вас осилила!.. Иного поколенья
Неслась ко мне волна – лазурный, нежный сон;
И кроткий человек, осмеян и влюблен,
Лишь мною понятый, бродил, как привиденье…
И ночью вешнею ко мне издалека
Домчалась песнь любви… Как сладко шелестели
Юнейшие меня, и серьги в лад звенели,
А соловей молчал под чарами смычка.
Я выше всех росла и стала я – царица.
Я мантию снегов, мой горностай, люблю.
Приди: моя кора – как чистая страница,
Белей, чем тело жен, – тебе ее даю.
Мой ствол – как столп небес. Я древняя береза.
Я как своей – горда мне близкой синевой;
Но ветвь поникшую родню с твоей мечтой
И трогаю чело, как трепетная греза.
IV. На балконе
Стихи прочитаны, приветы отшумели,
И самовар погас. – Молчи и слушай ночь.
И совы, может быть, про то, что не сумели
Мы воплотить в слова, проплачут нам – точь–в–точь.
Ты слышишь? Вот они, раскатистые кличи,
Где робкая мольба вдруг перельется в смех,
Смех истерический, русалочий – не птичий…
И снова жалоба – на смутный миг утех.
А полночь звездная тиха, – и месяц нежный
На небе выведен, как некий тайный знак;
И шепоты в листах о доле неизбежной,
О том, что путь любви прорежет злой овраг…
Куда умчало нас? Иль мы не на балконе.
Где недопитый чай и бедный том стихов,
А в мире чудом вдруг открывшихся гармоний
Божественных и музыкальных сов?
V. Иволга
В сады моей страны и хмурые дубровы
Ты солнце тропиков на перьях принесла;
И строгой красоты нарушила основы,
Вся – слиток золота, и уголь – два крыла.
И крик твой радостный волшебною валторной
Как вызов прозвенит, как дерзостная весть,
Что для любви моей медлительно–упорной
Есть солнце жаркое, и счастье тоже есть!
Когда по синеве пологими волнами
Ты мягко кинешься, твой золотистый след
Хочу я задержать широкими глазами,
В душе зарисовать отрадный силуэт.
В сады моей страны и строгие дубровы,
Вся – слиток золота, и уголь – два крыла,
Ты образ женщины любимой принесла,
С ноги заточника снимающей оковы.
VI. «Я пью мой долгий день, лазурный и прохладный…»
Эрнесту Кейхелю
Я пью мой долгий день, лазурный и прохладный,
Где каждый час – как дар и каждый миг – певуч;
И в сердце, трепеща, влетает рдяный луч,
Как птица райская из кущи виноградной.
Я пью мой синий день, как брагу хмелевую
Из чьих–то смуглых рук, склонивших древний жбан.
От утра до зари брожу, смятен и пьян,
И землю под ногой жалею и милую.
И тайно верится, что в струях этой влаги