Реверсия

– Очень простая женщина, тебе понравится. Мы выпьем чуть-чуть. И потом… я приношу счастье. Да ты не бойся, мужика она выгнала, дети далеко – у бабушки, квартира трехкомнатная, еще есть земельный участок в частном секторе – тут недалеко. А я приношу счастье. Света я.

Кот внимательно следит за изгибами бесцветных губ, видит выщербленные зубы. Но какое ему дело до заметной шепелявости, если в распахнутую форточку призывно подмигивают звезды, а в квартире и без них воздух насыщен необузданным смехом Бестолочи и счастливыми повизгиваниями Волка.

Он меланхолично сопровождал разговорчивую Свету, размышлял о своей странной раздвоенности – духовной отстраненности и стремления приблизиться к дыханию жизни. Размышлял и вдруг увидел двух сестер сразу, очень похожих внешней растрепанностью и душевной открытостью. Лида, Лидия, Лидочка… Сидит напротив за староскатерным столом в прогнившем дощатом сарае. Чем не жилье для заводской работницы? Безыскусная ветхая обстановка диктует соответствующие правила поведения, уместной выглядит бутылка водки.

– Чего молчите-то? – смеется она, пуская струйки сигаретного дыма. – Двух баб не можете оболтать.

– Эх, Лида, нам бы встретиться этак с десяток лет назад – с вдохновенно горящими глазами и неиссякаемыми двигательными способностями.

Женщину трудно обмануть, она как ребенок – все воспринимает интуитивно. Ее ясные глаза на худощавом личике пытаются заглянуть ему в душу, зацепиться там и, может быть, остаться – вечное стремление женщин обрести надежное убежище. Не назвать красавицей, зато приятно представлять ее маленькую подвижную фигурку на кухне крестьянского домика на фоне выбивающегося из печи дыма, всю в запахах борща и подгорающих котлет.

– Вам не хочется идти домой, вы совсем заброшенный, – уверенно заключает она, заметив понимающий взгляд Светы. – И не надо! Вон, тюфяк есть.

Его сознание опустилось до конкретной обстановки, оценило предложение. Хочет переспать? С ним, с его оболочкой. Она тоже в других обстоятельствах является иной, не доступной для примитивного мышления. Теперь же воспринимает себя со стороны в соответствии с прохудившимся сараем, открытым природным стихиям, не связанным с общественными условностями. Они оба разыгрывают спектакль – более реалистичный, чем припудренная действительность. Конечно, Лида понимает, что совокупление с ним – своеобразная мастурбация, банальное и необходимое решение сексуальных проблем. И нельзя отказать гостеприимной хозяйке.

– Тепло и уютно в твоем гнездышке, а я пойду к мужу. Он, должно быть, соскучился, – наигранно заскулила Света.

Трио рассыпалось также ненавязчиво, как и возникло. Не успела соседская собака тявкнуть в последний раз на уходящую Свету, а Лида уже утопала в мягкости послушного Кота, с зажигательной страстью проявляла активность. Жара и пот, сон и пробуждение. Ничего нового, в итоге – усталость и равнодушие.

– Насколько я понял, у вас есть квартира. А здесь что делаете? – спросил, только чтобы заполнить возникшую пустоту в общении.

– Фи, квартира! Здесь свежий воздух и зелень со своей грядки.

– Любопытно, – как бы для себя отметил Кот.

– Вы придете? – ее голос в спину.

– Конечно, – не задумываясь, ответил он, оставляя на столе клочок газеты с номером телефона.

Еще бы! Он исколесил на велосипеде всю область, а тут появился реальный шанс затаиться в богом забытом сарае, насладиться атмосферой простых человеческих отношений. И Лида поверила, с улыбкой стирает носовым платком помаду с его шеи. Нет глубоких чувств, обязательств – тоже, сохраняется комната в коммуналке. Может, равнодушие и есть основа душевного комфорта. Я не приду, потому что спокоен и бездеятелен, ничто не грозит моей свободе, – констатирует Кот. А как выглядит Лида… Ничего не закрепилось в памяти, только спокойствие и равнодушие. Или не видел, не хотел видеть. Проходил мимо, споткнулся и не оглянулся. Только бы избежать возможных осложнений.

Обычное занятие в литобъединении, человек двадцать начинающих литераторов-любителей да парочка состоявшихся писателей. После прочтения главы из книги намечается раздраженное оживление.

– Валера, твой язык не воспринимается на слух. И я не увидел художественности, – говорит Анатолий Яковлевич – руководитель литобъединения, невзрачный тихий еврей предпенсионного возраста.

– А что, ему не откажешь в литературной искушенности, – возражает Наталья Львовна – увядающая седовласая женщина с ястребиной внешностью.

– Литература!? – Руководитель яростно запускает растопыренные пальцы в темную посеребренную шевелюру, с недоумением добавляет: – Какая же это литература… сплошное насилие как самоцель.

– Я только подчеркиваю, что у Валерия очень литературный язык, но все герои книги говорят одинаково. И потом… мне не нравится западная тенденция. Эти горящие машины, отвратительные эротические сцены. Какой-то следователь-одиночка. – Она повернулась к Вадееву. – Вы, наверное, работали в милиции? Видите, нет. У нас такого, о чем вы пишите, быть не может. На российский детектив не похоже. Следователь потворствует преступникам, которые чинят самосуд, по-своему даже любит их.

После ее слов никто не остается равнодушным, все хотят высказаться. В итоге – ничего хорошего. По общему мнению, автор совершает нравственное преступление, позволяя убийцам уйти от наказания, в придачу одаривает их огромными деньгами. И вообще надо писать правдиво.

Вадеев с удивлением наблюдает чудо перевоплощения тихого благонравного общества. В момент проявились нетерпимость и неприязнь. Откуда что берется…

– Непонятно почему – «Ангел ушел», если в романе совсем нет ангела, – зло цедит обделенный вниманием красавец – поэт Володя.

– Потому и нет, что ушел, – слабо возражает Вадеев.

Чей-то короткий смешок развеял грозовую ситуацию, направил обсуждение в спокойное русло. И все же Вадееву не по себе. Представляется слон в музыкальной лавке – властный, самоуверенный, непогрешимый в бездумном разрушении.

– Это ничего, – улыбается Анатолий Яковлевич. – Раньше, в прошлые века, литераторы выясняли отношения на кулаках.

– Валерий, – пытается смягчить обстановку Наталья Львовна, – у вас главный Герой проявил исключительную изобретательность при строительстве дома, является талантливым архитектором, неординарной личностью. Вы сделали его банальным преступником, что совершенно противоестественно. С какой целью?

Она права, – с грустью отмечает Вадеев, – я сам не понимаю, каким образом раздвоился, как мог из увлеченного художника превратиться в преступника. И теперь события представляются нереальными, а взятыми из чужого сна. Но при всей своей противоречивости рукопись остается правдивым документом, потому что я не кривил душой, честно отражал только факты.

Анатолий Яковлевич, судя по коротким репликам, проявляет к дискуссии относительное внимание, в то же самое время его мысли витают далеко. И он, подперев кулаком разгоряченное лицо, невыразительное из-за бликов больших роговых очков, смотрит неизвестно куда. Завод, на чьем балансе всегда находилось литобъединение, отказывается от тягостной ноши, и теперь надо шевелиться – устраивать литературные праздники с продажей входных билетов. Тут и зарыта собака. Отдается предпочтение юмористам и поэтам, то есть тем, кто может блеснуть на эстраде. Есть о чем думать. И все-таки он сохраняет интерес к различным дарованиям, будь то романисты или мемуаристы.

– Книга должна быть доброй. Как сказано в стихах:

Отчим умер, бабка умерла.
Спешите делать добрые дела!

– Каково, а!?.. С литературой у нас не все благополучно – я имею в виду творчество Валеры. Пусть не обижается, а примет к сведению результаты дискуссии. Мы не можем писать в отрыве от жизни, поэтому есть у нас и другие задачи… Кстати, я говорю для новеньких… Екатерина Петровна с тонким художественным чутьем. Позвольте, я зачитаю ее последнее письмо. Сама не может прийти, но периодически печатает на машинке по листику в день. – Анатолий Яковлевич поправил очки, склонился над листом. – Мне кажется, люди во многом ошибаются, подчиняясь только приятным физическим ощущениям. Есть духовная услада, дарованная богом, пристойная во всем, позволяющая не обделять своих братьев и сестер. И как пошло строить свое благополучие на ущемлении прав других людей, лишенных самого необходимого…

– Ну, ей трудно понять, ведь она одинока в своей немощности, замкнулась в себе, ушла в духовную сферу, – попыталась развить затронутую тему Наталья Львовна, окидывая всех пронзительным взглядом. – Так уж устроены люди, стремятся к материальным ценностям и в конкуренции кого-то подавляют.

– Я предлагаю послать к ее дню рождения подарок – книжку Ахматовой. Есть другие предложения? – обвел всех взглядом руководитель.

– Могу задать вопрос? – Вадеев увидел утвердительный кивок. – Я бы хотел приблизиться к искусству, то есть ближе познакомиться с вашей героиней.

– Нет проблем! – метнул бликами очков Анатолий Яковлевич. – Наталья Львовна, когда вы собираетесь пойти к Екатерине?

– Сначала надо купить книгу и потом… у нее день рождения только через неделю.

– Вот и возьмите с собой Валерия. И ей будет приятно познакомиться с новым человеком. Только подумать, уже пятнадцать!.. Договорились?

При расхолаживающей бездеятельности особенно остро воспринимается присутствие враждебного биополя. И Кот после вечерней прогулки неслышно проникает в свою комнату, не разуваясь ложится на диван. Со стороны кухни доносятся крикливый голос Бестолочи и недовольное бурчание Волка, потом и они стихли.

На короткое время его сознание расслаивается, образуется ниша, в которую приходит Она – прекрасный образ, сотканный из песен и поэзии Блока. Спокойная и уверенная в своей неотразимости, доступная его пониманию. И верная. В поэзии была незнакомкой, а здесь воображаемая конкретная женщина – Лена Гурова. Уместным и естественным выглядит ее появление в его макроскопическом мире. Тогда почему ощутимо стучит сердце, прерывается дыхание?

Она приближается к нему, разметавшемуся на диване, ладонью касается потного лба. У тебя жар, сказываются бессонные ночи, – шевелятся ее губы. Слова неподдельного сочувствия и прохладное прикосновение вызывают душевный трепет. Нам сопутствуют одинаковое восприятие действительности и радость общения, но нет взаимного проникновения – своеобразной диффузии. Всегда между нами непреодолимое препятствие, – поясняет Вадеев. Ты хочешь проникнуть в мою сущность? – На минуту она задумывается, как бы опуская на глаза дымчатые шторки. – Странно, мне это совершенно не обязательно, я вполне самодостаточная. Он знает, почему у нее такая самоуверенность и с удовольствием объясняет: Потому что ты – часть моего сознания. Вроде бы сама по себе, но существуешь за счет моего воображения. Когда мы сольемся и ты растворишься во мне, тебя уже не станет. Она понимающе кивает головой: Надо жить в материальном мире, одной духовной пищей сыт не будешь. Но ты этого не хочешь?

Вопрос задан прямо и ставит его в тупик, при невозможности найти решение он не видит исчезающей бесплотной фигурки. Единственная мысль продолжает укрепляться: Лена не может ему принадлежать. Она живет в другом измерении, а его сил хватает, только чтобы заглянуть за горизонт. Но от понимания до рождения в новом качестве огромное расстояние. Может, отказаться от сомнительных идей, вернуться к Любе и дурно пахнущей действительности? Пожалуй нет, он не сможет состязаться с политическими авантюристами, воспринимать жизнь как игру, гармония – прежде всего.

Он открывает глаза, фиксирует время – начало десятого. Через неплотно прикрытую дверь из коридора проникает свет и доносятся звуки словесной перепалки между Бестолочью и Волком. Вот почему рассыпалась сказка с участием Лены Гуровой, а из него не получился успешный сочинитель.

Их речь не отличается выразительностью по причине застольных излишеств. Бестолочь говорит скороговоркой, вроде как оправдывается. Наверное, Волк не верит ей, и звук пощечин сопровождает его нечленораздельные угрозы. Наступила кульминация.

– Убери нож, перестань изгаляться, – умоляет она сквозь слезы.

Куда удалились голоса? Конечно, в ванную. Их сексуально-агрессивные отношения не имеют территориальных ограничений, им наплевать на случайных свидетелей. О присутствии Кота не догадываются.

Ну вот, всплески воды смешались со сладострастными стенаниями. И совсем неинтересно представлять телеса двух скотов, лишенных элементарной сексуальной культуры. Волк запросто развернет подружку, опрокинет ее на колени, невозмутимо в нее погрузится. Сначала ее возмутит оскорбительная наглость, но тут же она уйдет в личные ощущения. После эякуляции Волк оттолкнет ее, несколько минут помолчит, бросит пару незначащих фраз, удалится в постель. Так мало надо для спокойствия. Поэтому-то Бестолочь сама провоцирует его на сексуальные поползновения.

Благодатная тишина. Кот встает с дивана, с наслаждением потягивается. Начинается его рабочее время. Теперь можно осмыслить вопросы, возникающие независимо от его желания. Они как частокол на пути к гармонии, в поисках ответов на них и заключается смысл его уединения и работы над рукописью.