Катарсис

Время тянется медленно, холод и сырость не могут его ускорить и, тем более, повысить настроение. Почти каждую секунду хлопают тамбурные двери. Люди торопятся по делам, в своих заботах не замечают скучающей фигуры Алексина на скамейке у песочницы. Если бы не всеобщая занятость, он мог бы представлять собой хорошую мишень для насмешек – как блудливый муженек, не принятый оскорбленной женой.

Очень возможно, его ожидания напрасны, черт-те где может носить молодых людей… в случае их виновности. Не зря говорят, на воре шапка горит. Чтобы не терять напрасно время, он оставил насиженное место и вошел в подъезд. Пропустил двух суматошных девчушек со школьными ранцами за плечами, поднялся на второй этаж. Квартира №21. Он прислонился к двери, пытаясь уловить какие-нибудь звуки. Безуспешно. Снаружи дверь плотно обита дерматином по войлоку, и все звуки гаснут в его толще. Степан Михайлович протянул руку, тронул кнопку звонка. Услышав приглушенную трель, он тремя прыжками преодолел верхний марш, забежал на следующие ступеньки, перегнулся через перила. Дверь не открылась и даже не дрогнула после его сигнала.

Прошло не меньше пяти минут, пока щелкнул замок. Вышел Вадеев. Оставил дверь приоткрытой, осмотрелся, и только потом появилась Зуева. В их поведении скованность и даже какая-то подавленность. Выходит, худшие подозрения Алексина оправдались, им есть чего опасаться. Она передала небольшой, но увесистый, сверток приятелю, сама закрыла дверь на ключ. Потом каблучки дробно скатились вниз по ступенькам, хлопнула тамбурная дверь.

Алексин, боясь потерять их окончательно, бросился следом. При выходе из подъезда чудом не сбил с ног встречную пожилую женщину с собачкой. Пробормотал извинение зарычавшей болонке, осмотрелся по сторонам и уже спокойно пошел за удаляющейся парочкой. Пройдя с полсотни шагов, оглянулся. Увидел, как в подъезд входит кряжистый человек с военной выправкой – старший лейтенант милиции, дядя Юрия Панферова. Глядя на его хмурое лицо, Степан Михайлович не мог сдержать улыбки. Представил головную боль махрового милиционера и коротко рассмеялся. Настроение враз повысилось, а слежка представилась веселой прогулкой. Даже удивление озабоченных прохожих не могло заставить его скрывать радостное удовлетворение. И чего не радоваться, если он в любую минуту может догнать молодых людей, объясниться и пожелать вечной любви.

Они для него совсем дети. Принять их можно за молодоженов, у них все впереди. Идут в обнимку. Иногда останавливаются и украдкой целуются. Спортивная сумка заметно отягощает плечо Вадеева. В ответ мелодичному смеху тоже похохатывает, уже ничто не омрачает им настроение. Тогда почему их состояние перестает радовать следователя? Переход от крайней подавленности, связанной с возможной угрозой разоблачения, к счастливой безмятежности начинает раздражать Алексина, вызывать сомнения в необходимости опеки обнаглевшей парочки. Что-то чересчур они развеселились – в то время, как Степан Михайлович для их безопасности растрачивает личное время. Появилась мысль бросить затею, забыться в текучке повседневных дел. На черта ему заботы каких-то прохвостах. Подумал о моральной нечистоплотности правоохранительных органов в способах добычи информации, их циничном внедрении в частную жизнь. Подглядывание в замочную скважину становится неписаным правилом всякого расследования, является занятием не только специализирующейся на пошлости желтой прессы, но и развлечением следственных органов. Степан Михайлович тоже не лучше, выбрал себе занятие с дурным запашком. Он мысленно ругает себя за малодушие и продолжает начатый путь.

Он бы мог отказаться от не санкционированного наблюдения, но его начинает привлекать даже не само расследование, а феномен объединения совершенно разных людей. Ну, не может быть такого! Он бы мог понять временную увлеченность Вадеева смазливой торговкой, но факт совместного участия в убийстве человека обескураживает. Что-то их должно связывать кроме сексуальной привлекательности. Несомненно, Зуева имеет исключительную внешность, редкий мужчина не оборачивается ей вслед. С такой женщиной небезопасно появляться в общественных местах, обязательно отыщется не в меру рьяный поклонник. При желании она могла бы запросто сцапать какого-нибудь новоиспеченного миллионера, но предпочла скромного архитектора. Почему? Она как будто специально усиливает впечатление, облачившись в легкое не по сезону платье, просвечиваясь соблазнительными формами. Для крепкой сплоченности должна быть очень веская причина. Какая причина? Степан Михайлович, ослепленный солнцем, начинает уже всерьез задумываться о преступной сущности Вадеева, о его склонности к развратной жизни. Остается неясным мотив убийства Юрия Панферова. Возможно, произошло банальное соперничество.

Их окружает сутолока обычного рабочего дня. Все куда-то спешат. Мимо проносятся автомобили, поскрипывая тормозами и оглушая сигналами, реже постукивают трамваи. Осеннее солнце привносит в настроение сограждан грусть и философскую задумчивость. Бесшабашная веселость молодой пары не вписывается в психологию капитализированного общества. И какая веселость!? Люди с утра до ночи только и занимаются построением мошеннических схем и укреплением личного благосостояния. Всеобщая конкуренция в жульничестве погасила счастливый блеск в глазах, привела к язвам желудка и хроническому гастриту. Не улыбка, а геморрой стал отличительной чертой почти каждого состоятельного автовладельца.

Прогулка длится не более получаса. Узкие улочки, трамвайная линия, старая пятиэтажная застройка, сквер при главной площади. Наконец Алексин определил маршрут и приятно оживился. Он и сам не заметил, как интонации внутреннего голоса приобрели благодушную мягкость. Вслух прошептал: Рискуете, ребята, но молодцы. Тяжелый сверток плюхнулся с моста в мутный поток широкой реки.

Прошла ни чем не примечательная неделя, скучная и пустая. Так всегда – когда нет свежих впечатлений. Появилась грусть. Возможно, в отношениях Вадеева и Зуевой наступило серое однообразие, или Алексин сам утомился – не замечает, что происходит. Добросовестно выполнял служебные обязанности, связанные с расследованием преступлений на бытовой почве, а ночью ему сопутствовала бессонница. Сказывалась неудовлетворенность работой, и он, ворочаясь в постели, воссоздавал образ счастливой парочки – Вадеева и Зуевой..

Перед мысленным взглядом возникали совсем юные лица, не омраченные культивируемой жестокостью и постоянным ожиданием опасности. Невероятный факт. Он представлял их фигуры, бредущие вдоль набережной, остановки с объятиями и поцелуями. В их отношениях он видел все признаки искренней любви, казалось бы, невозможной в эпоху духовной деградации и навязанной меркантильности. Лебединая песня этих ребят? Они полюбили друг друга, объединенные общим пониманием человеческой порядочности, – с целью противостоять окружающей гнусности.

Алексин уже не видит разницы между мифом, созданным его воображением, и реально происходящими событиями. Вырастает невероятно прекрасный букет на событиях, сдобренных кровью и слезами. Да, факт невероятный. В то же время он хорошо понимает, что придуманная сказка лучше любого вредоносного наркотика. Серые будни наполняются живыми красками, появляется вера в конечную справедливость. Алексин даже полюбил молодых людей, стал как бы их тенью. Почему спрашивается, такая уничижительность? Пытался объяснить свою симпатию к ним и пришел к мысли о существовании некоей человеческой гармонии, не совместимой с подлостью. Айтматов в начале своей «Плахи» задается вопросом: Отчего зло почти всегда побеждает добро… Почти? Значит, не всегда. Невозможно смириться с торжествующим злом. Пока существует добро, будут находиться человеческие силы его отстаивать, объявлять войну негодяям. Вадеев и Зуева стали орудием добра. И добро питается кровью своих жертв? Со временем возникнет и возрастет бесконтрольная потребность в острых ощущениях. И добро переродится во зло? Прямо-таки! Не тот случай. А все же, по крупному счету, миром правит зло? Внутри страны и в мировом масштабе. Ну и ну! Чингиз Айтматов таким образом дискриминирует любое правительство.

Анархичная мысль о бесконтрольной борьбе со злом привела к более здравым размышлениям. Ничего не стоит, например, привлечь для искоренения преступности воинские части, дислоцированные внутри страны. Нет внешней военной угрозы, так нечего вхолостую башмаки изнашивать. Несомненная двойная польза – воспитание бдительности и, наконец-то, проявление всенародной воли по тотальному оздоровлению общества. Хватит цацкаться с криминальными авторитетами и лояльничать с погаными сутенерами. Неизвестно, будет ли война между странами, а здесь конкретный результат. Казалось бы, ясно и понятно, но приемлемо не для всех. Государственные структуры, ввиду своей преступной коррумпированности и показушности, не могут наказывать себя и бороться со своими собратьями по жульничеству. Им позарез нужна избирательность в применении уголовного права. Масштабная и честная работа по силам только людям, свободным от власти серебра и не стремящимся к порабощению себе подобных.

Таким вот витиеватым способом Степан Михайлович пытался оправдать своих подопечных. Даже посчитал их закономерным явлением, востребованным временем и необходимым для выживания лучшей части человечества. Срабатывает инстинкт самосохранения, и первый шаг сделан. Остается вычислить очередную жертву. Это может быть кто угодно из окружения Юрия Панферова. Кто именно? Несмотря на фантастичность ночных умозаключений, ответ не заставил себя долго ждать. В «Хронике происшествий» местной газеты указывалось на недоработки в процессе ремонта обветшалых домов, отмечалась халатность работников ЖЭКа. Первые непогодные условия свели на нет усилия строителей, появились человеческие жертвы.

В подтверждение объективности статьи упоминался несчастный случай с Геннадием Р. – работником небольшого кинотеатра. После окончания работы тот возвращался домой с любимой девушкой. К вечеру погода испортилась, а сильные порывы ветра вызвали разрушение чердачного окна в доме, недавно прошедшем капитальный ремонт. Все бы ничего, но крупный обломок стекла вылетел в сторону тротуара и с нарастающей скоростью обрушился вниз. Трагедия свершилась. Составитель «Хроники происшествий» вопрошал: Когда городские власти наведут должный порядок н только в своих домах с квартирами улучшенной планировки, но и в других жилищах, где ютятся престарелые и больные наши сограждане?

Резонный вопрос, но интересует Алексина только в плане криминальном. То, что несчастный случай – еще одно нераскрытое преступление, не должно вызывать сомнений. Геннадий Р. находился в сфере влияния Юрия Панферова, а после его гибели мог занять лидирующее положение в банде. Вряд ли Зуева хотела терпеть рабскую зависимость. Уже сделан первый шаг в случае с Панферовым, судьба Геннадия была тоже предрешена. И откуда она черпает силы? Хочется сразу дать ответ, однако профессионализм не допускает поспешности. И еще… может ли осколок чердачного окна явиться орудием убийства? Наверное, да, если проявить изобретательность и феноменальную расчетливость. Поверить невозможно, но Вадеев – талантливый архитектор. Только изучив место происшествия, можно дать однозначный ответ.

20 сентября. 16 час. 30 мин.

Не дожидаясь наступления сумерек, он поднялся на пятый этаж, потом по шаткой лестнице проник на чердак упомянутого в статье дома. После солнечной улицы взгляд не сразу воспринимал мрачную обстановку. Паутина и плесень задрапировали многие детали деревянных конструкций, лучшим образом характеризуя недавний ремонт. Лучом света являлось единственное окно, обращенное в небо. Треугольники стекол кровожадными зубьями выглядывали из рамы, поджидая очередную жертву. Крупные куски вонзились в насыпной шлак чердачного перекрытия, тут же россыпь мелких осколков.

Степан Михайлович осмотрел чердак в поисках подручного инструмента, нашел пригодный обломок шиферного листа. Тщательно перерыл шлак под разрушенным окном. Не получив положительного результата, начал осторожно пересыпать руками. Откуда уверенность? Конечно, сказывались ночные размышления, ему очень хотелось убедиться в правильности своих предположений. Что-то вроде спортивного интереса. Даже в душе екнуло, когда среди гнутых ржавых гвоздей блеснуло нечто похожее на свежую крышку от бутылки. Взял в руку, присмотрелся. Обычная пуговица, хотя и декоративная. По внешнему состоянию можно судить о ее недавней потере. Остатки коричневых ниток, будто срезанные ножом, плотно заполнили два отверстия. Или пуговица сорвана стеклом? Например, с рукава. Чего не бывает в спешке и по неосторожности. Но так хочется считать для получения хоть каких-нибудь улик. Пуговицы в качестве улик фигурируют во многих детективах, но не могут повторяться из раза в раз. Деталь явно женская, а идея с чердачным окном могла прийти только мужчине.

Дальнейшие поиски ни к чему не привели. После несчастного случая работники ЖЭКа вытоптали все, что может представлять интерес для расследования. При отсутствии выбора пуговица может оказаться важной находкой. Прямо-таки, находка!? Ее мог потерять один из многочисленных бомжей, использующих чердаки и подвалы для ночлега. И не обязательно женщина. Если проявить дотошность в раскопках, то можно воссоздать черт-те какую историю дома, внешне похожего на множество подлатанных старых построек с чердаками и их нищими обитателями. И все равно Алексин не хотел расставаться с придуманной версией, он аккуратно завернул находку в лист писчей бумаги, надежно спрятал на груди. Осторожно спустился с чердака на лестничную площадку. Дальше отправился в кинотеатр, расположенный в каких-нибудь ста метрах от места происшествия. Здание, недавно отреставрированное и модернизированное, по возрасту не отличается от всей старой части города. По мраморной табличке на углу фасада можно судить не только об его архитектурной ценности, но и значимости в историческом аспекте, связанном с революционными событиями семнадцатого года.

Входные двери накрепко закрыты изнутри. Он постучал по стеклу, подождал. Разглядел в освещенном холле пожилую женщину, очень упитанную, со сглаженными чертами лица. Ее медлительность позволяет Алексину присмотреться. Выглядит моложе своих лет, а возраст выдают изрядно посеребренные волосы, стянутые на затылке в тугой узел. Большие с зеленью глаза задумчиво смотрят перед собой. Идет в развалку, перегруженная лишним весом, и – словно нехотя. Одета она в соответствии со своим возрастом. Простенькая вязаная кофта и такого же, серо-коричневого, цвета шерстяная юбка. На ногах домашние тапочки. Если бы ей сбросить лет тридцать…

Щелкнула задвижка, мираж рассеялся. На него смотрела типичная миловидная старушка с раскосыми глазами и радушной улыбкой. Слова потекли певучие и липкие.

– Что ж, милок, припозднился? Кино идет… или по делу? Так ведь я одна, остальные робят.

– Да, по делу, – закивал он.

– Какие со мной дела, – добродушно рассмеялась она. – Моя работа – караулить стол в холле.

– Я из прокуратуры, – показал удостоверение Степан Михайлович.

– А к нам зачем пожаловали? – вмиг помрачнела старушка и нехотя добавила: – Проходите, коли так.

Она открыла шире дверь, пропустила его вперед. Провела в дальний угол – к рабочему столу, на котором единственным украшением являлся телефон с треснутой трубкой. Тут же испещренные тетрадные листы и целлофановый пакет с вязанием. Отодвинула стул, тяжело опустилась.

– Возьмите сами, – она указала на ряд стульев у стенки, – а то мне, старой, тяжело ходить.

Алексин присел напротив, откинулся на спинку. Осмотрелся, прикинул, с чего бы начать.

– Вы…

– Тетя Рая… Абдурахмановна.

– Раиса Абдурахмановна, всех своих сотрудников знаете?

– А как же! Я, милый человек, как на пенсию вышла, так сразу здесь и поселилась. Уж восемь годков будет.

Из-под тяжеловатых век темнел внимательный и пронзительный взгляд. Неподвижный и завораживающий.

– Что скажете про Геннадия? Меня интересуют его близкие товарищи. Наконец, чем он сам занимался.

Она молчала, глядя в сторону. Неторопливо собрала бумажные листы, отодвинула в сторону вязание. Потом как будто решилась.

– Хулиганы они, да простит мне господь. Как есть хулиганы! – Лицо ее разом вспотело и раскраснелось. – А вот чем занимаются, не скажу. На работе, как полагается. А вот после… сам понимаешь, ребята молодые. Там девчата или еще чего-нибудь. Разврат или еще что…

По всему видать, тема не просто волнует ее, а, прямо-таки, выбивает из колеи. Глаза увлажнились, и она прикрыла их пухлой ладонью.

– Вы очень беспокоитесь за них?

– А как же! За всех детей переживаю. Только прошу тебя, – она умоляюще положила руку на грудь, – не выдавай меня. Мне ли с ними сладить, коли узнают.

– Останется между нами. А кто они?

– Нет, больше ничего не скажу! Узнавай в отделе кадров.

– И все же? – попытался настоять Алексин.

– Двоих господь прибрал. – Она приложила к глазам носовой платок. – Остались Владимир и Анатолий. По фамилиям не помню. Они для меня всегда были Вовка и Толька. Второй, что помоложе, подрабатывает тренером. Да что уж теперь, компания распалась, стало тише.

Расспрашивать было бесполезно. Женщина знает цену излишней болтливости, больше ничего не скажет. Все равно Степан Михайлович почувствовал душевное тепло и нечто знакомое, но собственные ощущения отмел как не имеющие отношения к делу. Он поднялся, застегнул пуговицы на плаще и с некоторым почтением склонился над старой женщиной.

– Спасибо огромное, Раиса Абдурахмановна! Будет время, обязательно зайду вас проведать и… посмотреть фильм. До свидания!

– Будь счастлив, милок! – Вид у нее был подавленный и отчужденный, будто она уже никому не верит, и сознавать такое крайне тяжело.

Кто на очереди? Если вдуматься, вопрос не относится к существу того дела, которым занимается Алексин. С таким же успехом он мог бы и другие несчастные случаи приписать своим подопечным. Не просто так, а ради профессионального интереса, распространяющегося в область интеллектуальной игры. С самого начала он ставил задачу только исследовать психологию Вадеева для понимания событий, имевших место в «Лазурной глади». После гибели Геннадия несущественный вопрос в сознании Степана Михайловича выходит за рамки игры и обретает актуальность. Он уже верит в собственную выдумку и реалистичность своих предположений, предугадывает дальнейшее развитие событий.

Опасное занятие, которое затеяли молодые люди, может закончиться крахом раньше, чем они достигнут цели. Налицо их незащищенность перед Законом. Также понятно, банда Панферова не ограничивается Володей и Толиком, ее щупальца простираются в различные сферы городской среды. Как и в случае с Юрой Панферовым, могут объявиться родственнички по крови или преступным делишкам. Вадеев и Зуева могут не знать и не учитывать всей опасности ракообразного организма, пустившего метастазы во все слои общества, имеющего доступ к самой конфиденциальной информации. Не надо много ума, чтобы вычислить мстительную парочку и расправиться с ней самым безжалостным образом. Степан Михайлович, благодаря собственным наблюдениям и профессиональному чутью, убедился в неопытности новоиспеченных робингудов, но также понимает ограниченность своих возможностей в деле их защиты. В его случае надо бы пойти на откровенный разговор и остановить безумное донкихотство. Но как!? Он не может допустить общения с ними, пока не узнает доли участия Вадеева в криминальных событиях на туристической базе. Важно еще выяснить, что связывало Зуеву и банду Панферова, а потом подвигло молодых людей на тяжкие преступления. Но даже владея правдивой информацией, он не может пойти на переговоры и предупреждать об опасности, минуя официальную власть. Не имеет права укрывать от Закона. Любой факт его сближения с преступниками надо рассматривать уже как соучастие в преступлениях.

Все-таки иногда следователя посещают здравые мысли. Он начинает понимать, что его предположения могут не иметь ничего общего с действительными событиями и являются одной из форм развлечения – как издержки суровой профессии. Пуговица может принадлежать людям, изучавшим обстоятельства несчастного случая, или даже потеряна бомжами. А убийство Юрия Панферова?.. Подозревать можно кого угодно из его окружения. Так ли уж редки недоразумения у соратников по темным делишкам. Сверток, брошенный в реку, и вовсе ни о чем не говорит, как только о загрязнении окружающей среды. Возможно, еще кто-то выпадает из поля зрения, кому Панферов перешел дорогу. Тут есть над чем поломать голову. И напрасно Степан Михайлович включился в игру, ставшую для него психологической ловушкой. В увлекательном забытье закончился меланхоличный сентябрь, а ежедневная рутинная работа перестала давить на психику – стала второстепенной задачей.