Крылья. Девять Жизней

– Милая, можешь потише орать? – непослушный язык, выкручивая различные кренделя, кроме тех, какие нужны, с трудом позволил принцу произнести эти слова.

– Потише, значит?! – принцесса упёрла руки в боки и сдвинула брови. – А вчера кто вместе с жабами в три глотки горланил на всю округу?

– Так ведь, день рождения был у жабы-сына, – принц кряхтя принял сидячее положение, двумя руками держась за голову, – Дорогая, можешь не вертеться вокруг меня?

– Совсем ошалел, что ли?! Я, вообще-то, на одном месте стою, это у тебя в глазах всё вертится! Так тебе и надо! Нечего было вчера росу с конопли да белены пить!

– Так ведь, день рождения же…

– Да, да, у жабы-сына. Лучше скажи, ты зачем в муравейник полез вчера?

– В мул… мурев… му-ра… вей-ник?

– Угу. Разворошил там всё с криками «Долой интеллигенцию! Свободу трудящимся! Забастовка! Забастовка! Всем выходной!».

– Я так кричал? – глаза принца приняли размер стрекозиных.

– Кричал, кричал! А потом вообще непотребство устроил: бои на жуках! Надо же было до такого додуматься! Некоторые жуки, между прочим, от твоих развлечений в травмпункте теперь сидят с переломанными крыльями! Хорошо, пчёлы вовремя вмешались, иначе жертв было бы больше.

– Ничего не помню… – принц судорожно глотал воздух.

– И как стрекоз объездить пытался, тоже не помнишь? Восемнадцать цветочных домиков разрушил, пока объезжал!

– Стрекоз? Стрекоз, кажется, помню… Домики… не помню…

– А бабочек вчера зачем разрисовал? Тоже мне, Пикассо нашёлся! «Креатив! Авангард! Новое веяние!» От таких бабочек даже пауки попрятались!

Принц шмыгнул носом:

– Я… всё исправлю.

– Конечно исправишь! Скажи спасибо, что я отговорила пчёл жалобу на тебя подавать в верховный совет эльфов!

– Жалобу? – испуганно икнул принц. – Из-за дня рождения?

– Нет. Из-за костра.

– Какого костра?

– Того самого, что ты вчера посреди луга развёл! А потом заставлял гусениц и улиток через него прыгать! Жареные улитки, знаешь ли, сомнительный десерт. Ласточки на тебя нет! При ней ты себя смирно ведёшь!

– Я больше не буду…

– Угу. Это ты и после годовщины свадьбы говорил, и после нового года, и два года назад после своего дня рождения. Эх, надо было мне замуж за крота выходить. Подумаешь, жила бы под землёй, зато тихо и спокойно, – принцесса покачала головой. – Идём, горе моё.

– Куда?

– Как куда?! Сначала перед подданными извинишься. А потом – на исправительные работы! Поможешь муравейник восстановить и цветочные домики отстроить заново.

– А почему «пойдём»? Ой, а где мои крылья? – принц стоял на трясущихся ногах и пытался ощупать спину, где ещё вчера были крылья; такие нежные, прозрачные, быстрые крылышки.

– А крылья я тебе верну, когда все работы выполнишь! И смотри у меня, – погрозила пальцем Дюймовочка, – чтобы никакой больше конопляной росы!

Людмила Ромашкина

Рожденные летать

Утро в мегаполисе всегда выглядит одинаково. Снуют в разные стороны разномастные автомобили. Пассажиры метро и автобусов дремлют на потертых сидениях, слабо реагируя на окружающих, находясь еще во власти несвязных обрывков сновидений. Водители нервничают и сигналят на светофорах зазевавшимся пешеходам. Город встречает своих жильцов, окутывая тонкой вуалью пыли и смешанным ароматом листьев, выхлопных газов и дорогого парфюма.

Все дни в мегаполисе похожи друг на друга. Только мелкие детали, которые часто даже не замечаются, и рисуют картину жизни, отделяя один день от другого.

Поток машин мчался по мостовой, старательно объезжая лежащий посреди дороги странный предмет. Этот предмет имел неопределенную форму, щетинился обгоревшими остовами когда-то мягких перьев, покрытых пылью и копотью. Нет, решительно никому не было дело до крыла в это обычное суетное утро. Только коммунальщики заинтересовались, подняли крыло и забросили в мусорный контейнер, навсегда похоронив его под грудой объедков и ветоши.

Высокая светловолосая женщина вела за руку ребенка, девочку. Худенькая фигурка сутулилась и медленно передвигала ногами, цепляя каблуками туфель опавшие листья.

– На кого ты похожа, Лиза? – с раздражением в голосе говорила мать. – Волосы растрепаны, туфли грязные!

Женщина грубо дернула ребенка за руку и цыкнула, выражая недовольство. Девочка еще больше понурила голову, рассматривая свои пыльные туфельки.

– Когда ты будешь за собой следить? Ты же – девочка! Выглядишь, как оборванка какая! Мы с папой трудимся не покладая рук, чтобы тебя накормить и одеть! Все лучшее для тебя, – женщина выделила «тебя» интонацией, – чтобы ты не горбатилась, как мы, всю жизнь на работе! Чтобы детство у тебя было не такое, как у нас! А ты не ценишь ничего, неблагодарная!

Девочка молчала. Дернула плечиками, поправляя лямку рюкзака. Они подошли к остановке. Разноцветно одетые люди делили маленький пятачок асфальта под пластиковым навесом со своими мыслями, планами на вечер, мечтами. Эти желания были настолько реальны, что их можно было не только прочесть на лицах людей, но и физически увидеть, а может, даже потрогать.

Кого-то дома ждет любимый человек и его образ сейчас ласково смотрит на коротко стриженую девушку в синем платье.

Кого-то голодные коты, они разбрелись по остановке, призывно мяукая и цепляясь хвостами за ноги людей.

Одни обдумывают, что надеть на знакомство с будущей свекровью, другие – заполняют месячный отчет.

Все можно увидеть, если внимательно присмотреться. Но лица людей обращены в сторону выцветшей таблички с номером подошедшего автобуса.

– Иди, я сейчас подойду. – Женщина остановилась у ларька, где продавали сигареты, семечки и пиво. Расстегнула сумку, долго что-то в ней искала. Потом наклонилась к окошку с зажатой в руке купюрой и приветливо заулыбалась, встретив знакомое лицо.

Дочка еще некоторое время постояла, потом поняла, что это надолго и отойдя в сторону, присела на край ступеньки, что ведут к университетскому парку.

– Можно присесть?

Рядом с девочкой стоял парень. Его глаза, лазурно-голубые, могли смело соперничать с летним небом или морской гладью. Он был старше Лизы, невысок и худощав. Светло-русые волосы отливали бронзой в лучах солнца. Одет в потрепанный маскарадный костюм, непонятного персонажа.

– А ты кто такой? – вместо ответа буркнула школьница, косясь то на мать, то на незнакомца.

– Я ангел, – сказал юноша и присел рядом, потом печально вздохнул и поправился, – вернее, был ангелом.