Программа замещения

Слышно было, как в комнате медленно проехали ролики тяжелого кресла, как нервно захлопали дверцы шкафа, друг за другом затарахтели ящики стола, как заспешили шаги по мраморному полу.

Виктор Арнольдович приоткрыл тяжелую дверь кабинета и протиснулся в узкую щель, как будто хотел покинуть его украдкой. В коридоре он набросил на плечи легкое пальто, оглянулся еще раз, две сотрудницы Центра, шурша накрахмаленной сине-голубой формой, обогнали своего руководителя в который раз за день, приветливо кивая ему на ходу. На их кителях красовались бейджи с логотипом Программы.

До встречи оставалось не так много времени, а ему нужно было принять еще одного пациента. Лифт плавно опустил его на два уровня ниже и тут же включил программу дезинфекции. В коридорах отделения приглушенный свет погружал в атмосферу спокойствия, а в хорошо освещенном холле еле слышно звучал ноктюрн Шопена. Навстречу Крещенскому засеменила его помощница, низкорослая пышная брюнетка Диана.

– А я уже Вас набираю! Пациентка ожидает в кабинете. Вся команда готова! Можно начинать? – низким сиплым голосом спросила она.

Пальто соскользнуло прямо в руки медсестры, а папка, пролетев по воздуху, плавно приземлилась на гладкий, сверкающий новизной стол. Казалось, что Виктор Арнольдович обладает телекинезом и предметы вокруг него двигались сами по себе.

В кресле напротив врача сидела изможденная молодая женщина. Несмотря на выраженное расстройство психики, ее худое лицо, с чуть заостренным прямым носом и голубыми глазами, было очень привлекательным: черные гладкие волосы доходили до плеч, а бледная, чуть прозрачная кожа контрастировала с темно-синим свитером. Ее тонкие пальцы нервно перебирали ручки лаковой сумки. Дорогие нейлоновые чулки сползли до самых лодыжек. Левая туфелька беспокойно отбивала степ на мраморном полу. Несчастная выдавила из себя что-то вроде «здрсте», и тонкие губы растянулись в улыбку-гримасу, наподобие той, которой люди сдерживали крик от обжигающей душевной боли.

Он коротко взглянул на монитор и бегло прочитал скупые сведения: Алина Андреевна Смилянская, тридцать два года, романист-филолог, замужем, дети – прочерк, рост – один метр семьдесят два сантиметра, вес – пятьдесят пять килограмм, некурящая, не вегетарианка. Жалобы: бессонница, сильнейшая усталость, отсутствие аппетита, головная боль, головокружение, тревога, страх. Заключение терапевта: депрессивное расстройство (знак вопроса). Жирным красным шрифтом выделено: последствия долговременного стресса – смерть ребенка.

Вот почему она в нашем отделении, депрессивный психоз, вызванный смертью близкого, показан для Программы замещения. В острой стадии? Разве только попробовать.

Глаза Алины под полузакрытыми веками блуждали из стороны в сторону и, казалось, рассматривали абстрактный узор на мраморных плитах. Она ерзала в кресле, открывала и закрывала свою сумочку, расчесывала неровно остриженными ногтями тыльную сторону ладони, отчего на белой коже проступали ярко-красные прерывистые линии, и сухо отвечала на вопросы психиатра. Но когда он спросил, как давно она потеряла ребенка, ее глаза широко открылись и выплеснули на него свою голубизну, замешанную на боли и тоске, а маленькие черные колючки зрачков вонзились ему в переносицу. Горе перелилось через край, мгновенно заполнило кабинет, гулко ударилось о стеклянную перегородку и зазвенело, как оборванная струна. Сухие потрескавшиеся губы зашелестели в тишине:

– Пять месяцев назад.

Крещенский перевел взгляд на монитор. Двадцать недель кошмарного ада, всепоглощающей душевной боли, которую она с готовностью поменяла бы на физическую. Спокойно, уверенно и профессионально вел он свою беседу с пациенткой, лавируя между ее отчаянием, безнадежностью и скорбью, ведя ее к тихому берегу покоя и безмятежности. Его гипнотический взгляд, уверенные интонации и запах терпкого парфюма успокаивали, а предложение прямо сейчас испытать на себе Программу не удивило, а вселило в нее надежду, что боль еще может уйти, и тогда…

За прозрачным барьером загорелись экраны компьютеров, Алину пригласили сесть на высокое серое кресло с металлическими подлокотниками и дали выпить прозрачную жидкость почти без вкуса. Затем предложили расслабиться и надели на голову шапочку странной конструкции:

– На ней находятся определенные датчики, мы зафиксируем ее в местах контакта с вашей кожей для лучшей проводимости определенных импульсов, будем принимать сигналы вашего мозга и регистрировать их.

Алина прикрыла глаза. Мужской приятный голос попросил ее воссоздать в памяти первую встречу с ребенком: его облик, запах, плач и гуление, первые тактильные ощущения: мягкость кожи, влажность слипшихся тонких волосиков, бархатистую нежность пяточек.

А потом… она вошла в те обреченно-короткие дни в апреле, или, скорее, они проникли в ее настоящую реальность – теперь сказать трудно. Крохотная малышка в ее руках зашевелила малюсенькими пальчиками и стала искать малиновым ротиком теплую грудь. «Ребенка надо укутать», – забеспокоилась Алина. Она терялась в мыслях, почему дочка раздета. Слева от себя нащупала рукой мягкое шерстяное одеяльце, подаренное родственниками мужа, осторожно завернула малышку и крепче прижала к себе. «Вот он мой цветик лазоревый, моя капелька, – любовалась ребенком Алина. – Никуда и не уходила, где-то тут витала между явью и сном, между минувшим и настоящим, между смертью и жизнью. Побудь со мной еще немного, не оставляй меня!»

Идя домой, она загребала туфлями опавшие от грусти сентябрьские листья, то и дело возвращаясь за прозрачную перегородку в кабинете. Красный подрагивающий свет ворвался неожиданно в просторное помещение и сознание Алины. Она встрепенулась и бросила удивленный взгляд на скрещенные на животе руки, на лампы, жужжащие высоко на потолке, встретилась глазами с врачом, который наблюдал за ней из-за огромного монитора, и поняла, что хочет продлить те яркие видения, ощущения и звуки, вернувшие ей, пусть ненадолго, эти волшебные мгновения тихого безграничного счастья.

Глава 2. Съезжать немедленно

Гигантская круглая входная дверь зачерпнула Егора и еще двоих покидающих Центр стеклянным крылом и вынесла их наружу. Осеннее солнце яркой вспышкой на мгновенье ослепило глаза, а лицо обдало свежей сентябрьской прохладой. Ветер смело играл с прохожими: щекотал им затылки, подталкивая вперед, раздувал полы верхней одежды и бросал в лицо порывистые волны, не давая вдохнуть полной грудью. Проспект зарябил серо-черной лентой легковых машин, запестрел желтыми, как осенние листья, трамваями, неуклюжими бело-синими рейсовыми автобусами, громко зазвучал, запиликал, протяжно загудел, зарычал моторами, отрывисто засигналил сиренами.

После ссоры с отцом возвращаться домой не хотелось. «Пройдусь», – решил Егор. Он застегнул свой короткий спортивный плащ, поправил на плече ремень сумки, в которой лежало два отремонтированных им ноутбука, надо было еще отвезти их в бюро до четырех. Ноги устало передвигались по вымощенному тротуару.

«Съезжать немедленно!» – крутилась одна и та же мысль, проезжая в сотый раз свой круг карусели в голове. Увиденная вчера картина всплывала перед ним, как кадр из кинофильма: отец стоял посреди комнаты спиной к двери и, обращаясь к продавленному серому дивану, продолжал для кого-то свою недосказанную речь:

– Егор… Егор пойдет еще дальше! Видишь, на какой фирме работает! И зарабатывает неплохо! Как только они с Игореней универ закончили, так он сразу быка за рога и взял! – отец поднял два кулака и многозначительно потряс ими в воздухе. – А потом эта идея с приложением для андроида. День и ночь сидел с книгами своими, в интернете видео обучающие смотрел. Игоря в стартап потянул! – он осторожно присел на край дивана и накрыл пледом ноги, «лежавшей» здесь жены. А так как диван был пуст, плед тут же сполз вниз. – Да и семья у них здо?ровская! Глядишь, и мальца нам подарят! А вот Игорь совсем другой. Даром что близнецы! Помнишь… Крошками были, один кряхтит да краснеет, а другой криком кричит, есть требует. Вот где натура уже проявлялась! Да и потом трехлеткой был, слова из него не вытащишь, сопит и молчит только. Всю жизнь его в спину толкать надо, и с работой, и с семьей! До сих пор не определится. А все ты вечно: «Слабенький, болезненный, нерешительный!.. Ой, не кричи на Игоря, он обидчивый, замкнуться может!.. Не нажимай на него, ему время нужно!.. Егор, заступись за брата, он сам за себя не постоит, у него натура такая!.. Мальчику сложно!..» Вот он и привык, что за него кто-то решает, кто-то действует! Брат рядом – направит, если что, подскажет! А жизнь она потверже бетона будет – думай быстрей, делай вовремя, не жди совета. Вот и вышел «теленок» и «тюфяк»! Это все ты «довоспитывалась»!

И он в запале сильно ткнул указательным пальцем «жену» в лоб, как делал всегда, когда сердился на нее. Когда палец провалился в набитую синтепоном подушку, отец застыл на мгновенье и сразу умолк, то ли увидев ее испуганно-обиженный взгляд, то ли признал, что перед ним всего лишь ее фантом.

Он бросился на колени перед диваном, теперь уже сознавая, что ее, его Машеньки, нет на самом деле. Принялся плакать и просить прощения. И просил он его у той девушки, которую он увидел когда-то возле цветущей вишни ранним июньским утром; у любимой, которая пьянила своими пылкими ласками; у той женщины, с которой он вынес из роддома двух близнецов в теплых голубых комбинезонах; у матери, которая вскармливала, растила и лелеяла своих сыновей; у своей жены, с которой они прожили долгие дни такой короткой жизни.

Отец склонился над примятой диванной подушкой и долго нашептывал ей свои запоздалые извинения. Ей, своей жене, такой нежной и кроткой, такой терпеливой и понимающей, безропотной и молчаливой.

Стоя в проеме двери, Егор смотрел на вздрагивающие, сутулые плечи отца, на его сгорбившуюся фигуру, и у него пронзительно заныло в груди.

Не первый раз Егор пытался отговорить отца от участия в этой экспериментальной Программе замещения.

– П-понимаешь, батя, ты должен обладать п-полной информацией, чтобы понять сущность этих исследований. Вот с-скажи, тебе до конца понятны цели и с-способы, с помощью к-которых будет проводиться этот эксперимент? – И не дав отцу ответить, продолжил. – Я просмотрел т-твой договор с Центром, и мне не до конца ясна с-суть этого опыта, кроме того, что ты п-получишь, так сказать, «желаемое», – при этом он показал в воздухе воображаемые кавычки, – на короткий, заметь, срок.

– Если Программа пройдет успешно, то она будет внедрена повсеместно, – перебил его отец. – Понимаешь? Это значит, что я могу прожить с Машей до конца и умереть с ней в один день! – и не собираясь больше слушать доводы сына, он выскочил из столовой и с силой щелкнул замком своей комнаты.

Громкие окрики двух прохожих и радость случайно встретившихся людей вернули Егора на широкий проспект, который утопал в слегка пожелтевшей листве лип, в гуле городского транспорта, звуках музыки, льющейся из маленьких кафешек и солидных ресторанов. Они располагались длинной вереницей, плотно примыкая друг к другу и щедро одаривая идущих мимо своими волшебными запахами из кухни. Спина начала ныть и усталость от разговора с отцом в холле Центра постепенно наседала, казалось, на ногах повисли килограммовые гири.

Слева замаячили белые аккуратные столики кафе Giulietta, а такие же изящные стулья зазывали клиентов передохнуть и выпить горячий ароматный напиток. Егор присел за крайний столик с высокими оплавленными свечами и недопитым кофе в неубранной чашке. Девушка-официантка, легкая и грациозная, подлетела, как по воздуху, изящно смахнула с лаковой поверхности оставшийся кофейный прибор на свой поднос, провела по столу белой салфеткой, словно нежным крылом, и подарила ему приятную улыбку со словами:

– Добрый день! Что будете заказывать?

– Эсп-п-прессо и минеральную воду! – устало улыбнулся в ответ Егор.

Девушка тотчас же упорхнула, весело кивая на бегу знакомой молодой паре.

Прозрачные перегородки с матовым рисунком укрывали посетителей кафе от порывистого ветра, маленькие изящные зонтики заслоняли лица от ненавязчивого сентябрьского солнца, а музыка Нино Рота, казалось, заглушала своей тихой проникновенностью рев трассы.

Конечно, папа очень изменился с участием в этом эксперименте. «Вернув» себе умершую жену, он ожил. Подолгу сидел с ней на кухне, наливая и расхваливая гороховый суп на копченых ребрышках, который так любила мама, читал ей вслух газету на лоджии, разогревал вишневые косточки для грелки и помогал ей надеть шелковый черный халат.

Из договора отца Егор понял, что видение вызванного объекта, по условиям Программы, может круглосуточно находиться с реципиентом в закрытых пространствах и в привычных для испытуемого условиях. Объект не возникает в поле зрения участника эксперимента, если последний не хочет этого. Для того чтобы прекратить галлюцинацию, реципиент должен перестать думать об объекте и представлять его в своем воображении. Программу можно включить и выключить с помощью кодового слова, которое остается в памяти пациента и файле компьютера ПЗ.

Белоснежное вафельное полотенце с витиеватым узором и надписью Giulietta вновь проскользнуло по столу и оставило после себя миниатюрную элегантную чашку с блюдцем из тонкого фарфора и дымящимся над ней ароматом жареной арабики, прозрачно-голубой бокал с водой, бумажную салфетку с надписью: «Приятного аппетита!» и счет с лаконичными сухими цифрами.

Отец заключил договор ровно на двенадцать месяцев, получив еще один шанс прожить некоторое время со своим дорогим человеком. И теперь, отчетливо понимая, что срок так невелик, а пустота, окружающая его, так страшна, он старался исправить все ошибки, сделанные им в их семейной жизни. Теперь он сам варил супы, заваривал чай с чабрецом, загружал стиральную машинку и менял постельное белье. А все свое свободное время «проводил» с Машенькой, а на настойчивые просьбы «комбата»-соседа из тридцать восьмой квартиры сыграть «партейку» в шахматы или «хлебнуть пивка» упорно отвечал отказом. Узнав о причине уклонения Алексея Семеныча от вечерних посиделок, друзья всерьез забеспокоились.

– Да-а, Егор, тяжело тебе с батей! – начал однажды разговор на лестничной клетке сосед. – Отличный мужик был! А теперь, видишь, такое горе – крыша и расплавилась. Не всякий выдержит, – понуро пробубнил дядя Леня, придерживая натянутый поводок своей собаки Джесси.

– Слыха-а-али мы про эту Программу! Ученые – они мастера на людях эксперименты ставить! Тут одними крысами не обойдешься, пойди пойми, что эти зверюшки себе в своей головенке представляют? А вот с людьми вишь как! Мысли теперь чужие рассмотреть могут, галлюцинации вызвать! Разреши только в твоем котелке крышку поднять, быстро там ревизию сделают, еще и своего туда накидают – варись похлебка, кипи! Посмотрим потом, что выйдет!

Собака заскулила и нетерпеливо помахала обрубком купированного хвоста, затем слегка подпрыгнула и толкнула Егора передними лапами в грудь, дружески лизнув его лицо большим шершавым языком. Хватит, мол, разговоры разводить, очень гулять хочется!

Пока картинки и мысли сменяли друг друга в голове Егора, чашка опустела, покинула свое блюдце и сиротливо застыла на самом краю белоснежного стола. Оставив деньги за кофе под металлической пепельницей, он поднялся, неохотно схватил тяжелую сумку и издалека помахал рукой юркой официантке. В ответ она подняла пустой поднос и просияла наивной улыбкой Джульетты.

«Съезжаем! Завтра же съезжаем!» – подумал Егор, оставляя кафе. Напротив красочного плаката, рекламирующего отдых на экзопланете «Экстремальный космос. Испытайте гравитацию на планете XGM-8g!», затормозило такси. Водитель вышел, уверенным движением открыл багажник и подал прыткому старику-пассажиру его затянутый ремнем черный чемодан. Тот легко подхватил его и резво засеменил к бордюру.

Егор приблизился к машине и вопрошающе взглянул на таксиста:

– До Бирюлевской довезете?

Водитель кивнул в ответ и поспешил за руль.

– Строение 44, – добавил Егор. Тот еще раз кивнул и поглубже натянул бейсболку, стараясь закрыться от солнца. Серый электромобиль «Тойота» тихо заурчал и плавно двинулся, сливаясь с гудящим потоком Онежского проспекта.

* * *

– Иди, иди ешь, Милка! – позвала Екатерина Елисеевна свою, видимую только ей, кошку, громко стуча жестяной банкой с кормом по краю металлической миски. Милка медленно и с достоинством кардинала пересекла просторную кухню, задевая кончиком задранного хвоста все, мимо чего она проходила. Есть она не стала, даже не подошла к своей порции в углу, изогнувшись, просочилась сквозь приоткрытую дверь и исчезла.

Хозяйка уж и не помнила, когда точно кошка появилась у нее. Когда Елисеевне исполнилось шестьдесят, муж умер, а дочка собралась переезжать к новому другу в Испанию. Перед отъездом она появилась у нее с влажными глазами и небольшой корзинкой в руках: