В зале стало шумно, и выступавшего было почти не слышно. Председательствующий за столом президиума сморщился, взял колокольчик и зазвонил. Зал умолк и стал смотреть на председательствующего, на то, как он ставит на стол колокольчик, как, чувствуя на себе сотни глаз, говорит что-то своему соседу, что-то необязательное и первое попавшееся.
– Ты в гостинице остановилась? – спросил Николай.
– Нет, – оглядываясь на президиум, зашептала Анна. – У меня тут тетка живет, я у нее.
Он засмеялся.
– Да ты не бойся.
– Ругаются, – смущенно сказала Анна. – А ты где, в гостинице?
– Там.
Они помолчали, украдкой поглядывая друг на друга, потом Николай склонился к ней и предложил:
– Давай мы вот как сделаем. Сейчас кончится, давай пойдем ко мне.
– А зачем? – осторожно спросила она.
– Поговорим – как зачем? Столько лет не видались! Посидим, поговорим, чтоб никто не мешал.
– Не знаю.
– А чего тут знать?
– Не знаю, что и делать.
– Да ты какая-то дикая стала! – удивился он. – Как девчонка. Я помню, ты в молодости будто не трусливая была.
– Не подначивай, – сказала она. – Поеду, так и быть. Ты меня не съешь.
– Понятно, не съем.
В перерыве они оделись и вышли. На улице уже начинались скорые зимние сумерки, но было тепло, и оттепель эта, наступившая за те несколько часов, пока они сидели на совещании, казалась удивительной. Не верилось, что стоит декабрь, конец декабря, середина зимы. Люди туда и обратно шли одинаково не спеша, отдыхая от морозов и постоянной зимней спешки. При тусклом свете загорающихся в сумерках огней в воздухе висели редкие лохматые снежинки, оставшиеся после недавнего снега, но доставали ли они до земли, было не видно. Машины двигались почти бесшумно, и потому казалось, что они движутся медленно и осторожно.
Николай и Анна сели в автобус, можно сказать, не сели, а стали: свободных мест не было, и им пришлось стоять. Анна, пригибаясь, то и дело заглядывала в окно на мелькающую улицу – отсюда, из автобуса, она выглядела сверкающей и оживленной.
– Садись. – Николай легонько подтолкнул Анну к сиденью, с которого поднялась женщина.
– Да я постою, – стала отказываться она. – Ты говоришь, тут недалеко, можно и постоять.
– Садись, садись, не строй из себя молоденькую.
Она села и, обернувшись к нему, хохотнула:
– Ишь, кавалер!
– А что? – Он подмигнул ей. – Может, скажешь, что я в молодости был плохой кавалер?
– Не знаю, – хитро поглядывая на него снизу, сказала она.
– Ты-то должна помнить.
– Не помню.
Он не стал продолжать ее игру и сказал свое:
– Мы и теперь с тобой не старики.
– К тому дело идет – чего уж там! Мне через два года пятьдесят будет, отжила свое.
– А у меня все пятьдесят со мной, ни один не потерялся, и то не жалуюсь, – бодро сказал он. – Нам с тобой по пять раз еще можно жениться да замуж выходить.
– Ну уж. Ты скажешь.
– А что? Точно.
Автобус тряхнуло, и Николай невольно схватил Анну за плечи, но руку убрал не сразу. Анна съежилась, ожидающе обернулась к нему.
– Испугалась?
– Да нет. Какие тут страхи?
– Поднимайся, – сказал он. – Сейчас нам выходить.
На улице уже совсем стемнело, и только от выпавшего снега, еще теплого и белого, шло вверх ровное голубоватое свечение. Казалось, стало еще теплее, почему-то верилось, что эта зимняя благодать наступила неспроста, что она каким-то образом связана с их встречей.
Они шли к гостинице молча. У широких освещенных окон кружились снежинки. Анна, улыбаясь, одной ногой загребала снег, оставляя за собой извилистую полосу. Николай смотрел на нее и добродушно ухмылялся. У дверей Анна остановилась и серьезно сказала:
– Страшно.
– Проходи, проходи – чего тут страшного?
– Скажут: ты ему не сестра, не жена – зачем идешь?
– Вот увидишь, никто ничего не скажет. Проходи.
Они поднялись на второй этаж, по длинному и узкому коридору прошли в самый конец. Анна, оглядываясь, бежала впереди. Пока Николай открывал свой номер, она прижалась к стене. Он распахнул перед ней дверь.
– Вот здесь я и проживаю.
– Ты смотри! – удивилась она, щурясь от яркого света. – У тебя тут как у министра какого.
Он, довольный, засмеялся.
– Нет, правда. Я в таких и не бывала ни разу. Телефон, шторы, кресло. Неужели ты тут один и живешь?
– Один.