Через Западный океан

Наконец стали различать большого кита (видимо, зубастого, хищного, наподобие кашалота) и гигантского спрута (может быть, осьминога или кальмара). Кит вцепился в туловище осьминога мощными челюстями, а чудовищный осьминог, обхватив огромными щупальцами его голову и присосавшись к ней, старался задушить врага либо всадить в него свой черный, крючковатый клюв. Борьба шла не на жизнь, а на смерть. Сцепившиеся гиганты океанских глубин то погружались одной омерзительно шевелящейся грудой, то вновь всплывали, продолжая сражение.

Вдруг кит собрал, наверно, оставшиеся силы и после очередного погружения высоко взметнулся из воды вместе с тушей извивающего щупальца осьминога. А затем они, так и не расцепившись, опять рухнули, подняв целый взрыв брызг, плеска и окровавленной пены, как будто в это место одновременно выстрелили десять бомбард.

Люди на каравеллах оцепенели от жуткого зрелища. Такое вряд ли видели даже самые опытные из них.

– Откуда здесь взялся кашалот? Они живут в холодных водах, – бормотал, недоуменно подняв брови, Гутьерос. – Мне случалось видеть зубастых китов, когда я плавал в молодости на одном английском судне севернее Шотландии.

– Страшилища-то… – говорили матросы, переглядываясь. – Прямо адские видения… Занесло нас на край света из-за причуд адмирала и королевы Исабель…

Но на этом зрелище не окончилось. Только что скрылись сражающиеся чудовища, как над поверхностью океана возникли треугольные спинные плавники двух огромных белых акул. Они явились издалека и неслись с поразительной скоростью, как фантастические подводные суда, узкие и стремительные, и мчались точно к тому месту, где происходила смертельная битва океанских гигантов.

– Эти акулы чуют кровь за несколько миль, – пояснил менее опытным матросам старый морской бродяга Гутьерос. – Пожалуй, они нагонят в глубине океана уставшего кита да израненного головоногого… и разорвут их в клочья своими ненасытными пастями.

– Domine, Domine… – запел «Te Deum» («Тебе Бога хвалим…») судовой патер отец Паоло. Некоторые матросы подхватили священный католический гимн. Стоя на своем высоком месте, пел с ними и адмирал Кристобаль Колон, и помощник его, родственник покойной его жены де Арана, и юноша Ренцо, прислуживающий адмиралу земляк из Геновы Великолепной.

Время от времени замечались признаки, свидетельствующие, что в направлении, куда стремилась флотилия, действительно есть земля. Это несколько поддерживало экипажи всех трех каравелл, хотя всяческие разочарования делало этих малодушных людей еще более разочарованными и раздраженными.

Уже через восемь дней после того, как суда флотилии адмирала Колона покинули Канарские острова, все увидели птиц, которые, по свидетельству знающих моряков, не встречаются слишком далеко от берега. В этой встрече узнали признак близости земли, что ободрило всех.

Однако на другой день, к вечеру, когда стало уже темнеть, высоко в небе засиял голубоватым светом большой шар. Он летел сначала очень высоко, потом стал снижаться, отбрасывая отдаленный неестественный свет на побледневшие лица матросов. Большинство из них не знало, что этот электрический шар (в просторечии называемый «метеор») бывает замечен во многих местах Земли – над морем или над горной местностью. Такое падение огненного шара опять привело многих в ужас. Несмотря на объяснения более опытных людей, некоторые опять стали требовать возвращения домой.

Еще через несколько дней по поверхности океана поплыла масса зеленой травы, причем настолько свежей, что она казалась только недавно сорванной. Экипаж трех каравелл обрадовался, видя в указанных обстоятельствах несомненное доказательство близости земли.

Но когда это явление стало повторяться и в последующие дни, спутники адмирала снова заговорили: «Ну вот, травы сколько хочешь, ее все больше изо дня на день, а земля, которую мы ищем, не появляется. Значит, это все дьявольские ухищрения: чтобы заманить нас как можно дальше и погубить».

Эти признаки близости земли уже никого не радовали, а, наоборот, вызывали у людей мрачное настроение. Снова появились птицы, считающиеся прибрежными.

Все внимательно вглядывались в даль, в надежде увидеть землю и получить денежную премию в тридцать дублонов, назначенную королевой Изабеллой тому, кто первый увидит землю. Однажды общая уверенность в близости земли стала так велика, что моряки ждали ее с минуты на минуту.

На следующее утро после трехнедельного плавания на горизонте показалась земля. Матросы загалдели, закричали и стали спорить, почти схватываясь врукопашную, кто именно первый увидел землю. Впрочем, с восходом солнца эта долгожданная земля исчезла, так как оказалась просто длинным темно-золотистым, бесследно растворившимся облаком.

Травы в воде, вокруг каравелл, становилось все больше. Уже плавали, слившись в сплошной ковер, целые луга зеленой травы самых различных видов. Но земли, даже крошечного необитаемого островка, так и не появлялось.

Недовольство в командах «Санта-Марии», «Ниньи» и «Пинты» росло и только уважение к адмиралу Колону и приказу королевы Изабеллы удерживало их от бунта. Тем не менее своих чувств испанцы не скрывали. «Довольно с нас и того, что мы зашли так далеко на запад. Сюда не добирался еще ни один мореплаватель. В случае, если мы не найдем ни Индию, ни островов с золотыми крышами на домах, ничего, кроме этих проклятых водорослей, мы не сможем расчитывать хоть на какую-нибудь помощь со стороны. Мы все обречены смерти».

Матросы открыто роптали, рассуждая о том, что флотилия дошла до конца света, на границу, разделявшую океан от небесных пространств. Дальше, очевидно, плыть некуда, да еще на несколько дней опять установилось полное безветрие. Волны сгладились. Солнце палило нещадно. Корабли остановились посреди зеленых масс водорослей. Что же теперь делать? Наверное, уже нет возможности повернуть назад, к берегам Европы или хотя бы Африки.

Какой-то матрос крикнул адмиралу, вышедшему в эту минуту из своей каюты:

– Мессер Кристобаль Колон, долго нам вязнуть в зеленой каше? Что вы думаете делать? Или вы уже пообещали наши души дьяволу?

Адмирал нахмурился и, не ответив ни слова, скрылся в каюте. Он и правда не знал, какие действия нужно произвести для продолжения плавания, однако свято верил в конечный его успех. И эта неукротимая фанатичная вера словно побудила высшие силы вступиться за опутанные водорослями, неподвижные корабли.

В то время когда недовольство матросов было уже близко к взрыву, поднялся сильный ветер. Он словно раздвинул поля зеленой травы и вынес каравеллы на чистую воду. Корабли с наполненными ветром парусами устремились к всё такому же далекому, недоступному горизонту.

Через два дня снова раздался вопль вахтенного матроса: «Земля!» – и опять это оказалось облако, рассеявшееся постепенно в солнечных лучах.

Мрачное отчаяние охватило людей. Озлобление матросов доходило до крайней степени. Авторитет адмирала пал. Даже напоминание о короле Фердинанде и королеве Изабелле, на которых он ссылался, желая успокоить команды каравелл, не помогало, так как они не имели теперь никакого значения в глазах отчаявшихся матросов.

Постепенно к ним присоединились и офицеры. Разумеется, моряки привыкли плавать по Средиземноморью, между Северной Африкой и Южной Европой, заходя через Мраморное море в Понт Евксинос к берегам Крыма. Выходили через Гибралтарский пролив (Геркулесовы столпы) в океан и плавали вдоль Франции, достигали Англии, ее крайних северных островов. Свободно чувствовали себя в Балтийском море, вдоль границ Дании, Германии, Швеции, Польши, прибалтийских Остдойче – орденских земель и, выйдя снова в Северное море, огибали Скандинавию, утесистые мысы и фьорды Норвегии. Наконец к югу от освоенных португальцами Канарских, Азорских и прочих островов у западного побережья Африки, с трудом и страхом, но все-таки постепенно двигались на юг, имея по левую руку загадочный тропический материк с черным населением и бесчисленным многообразием животного мира. Уже близилось время, когда португальцы спустятся к самому югу Африки, обогнут крайнюю точку этой земли, поплывут вдоль нее к северу и будут среди опасностей, нападением черных дикарей и жестоких арабских шейхов искать пути в Индию.

А здесь! Совершенно безграничный ужас – без берегов континентов, даже без островов, населенных или необитаемых… Полная неизвестность, окончание всякого понятного людям мира.

Только океан, в кровавых тучах заходящее солнце, и опять такое же утро: без надежды на спасение, без каких-либо изменений в направлении судов, только железная воля этого непостижимого генуэзца…

Заговор против адмирала зрел. В него вошли не только невежественные матросы, но имеющие образование и чувство чести и долга офицеры, рассуждавшие о том, что Кристобаль Колон, будучи чужеземцем, рискует их жизнью, а также средствами, потраченными королевой.

– Этот человек все свои капризы в поисках невиданного пути в Индию и Ципанго, – говорил один из офицеров на «Нинье», по имени Нуньес Кабале, – осуществляет только для того, чтобы из нищего превратиться в богача, а из ничтожества – в важного господина.

– И потому, потворствуя авантюристу, – поддержал Нуньеса другой офицер, – должны погибнуть сто двадцать человек – благородных кастильцев и добрых христиан.

– Между тем мы прошли на запад от Канарских островов пятьсот восемьдесят льё (больше двух тысяч километров), – сообщил, стоя среди матросов, другой образованный офицер.

Матросы пришли в ужас. Некоторые побледнели, хватая себя за голову, пораженные невероятным расстоянием, равного которому не проплывало еще ни одно судно на свете.

Казалось, они сейчас бросятся в каюту адмирала, чтобы уничтожить столь безжалостного к ним, не слушающего никаких посторонних доводов человека. Глаза испанцев горели: да-да, его следует заковать в цепи и тотчас поворачивать назад. Никто не поставит им в вину такого поступка с безумным человеком, раз это требуется для общего спасения.

Поздним вечером к адмиралу, стоявшему в одиночестве, тихо приблизился Чекко. Не сокращая это приближение ближе чем на три-четыре шага, юноша прошептал по-генуэзски:

– Мессер Коломбо, посмотрите карту, которую скопировал Ренцо с карты нищего из Палоса. Там пунктиром обозначены самые близкие к краю карты острова. Против вас хотят объединиться не одни матросы, но также офицеры. С ними братья Пинсоны. Они хотят вас арестовать.

– Спасибо, Чекко, я это учту, – ответил адмирал и быстро направился в свою каюту.

Войдя в каюту, адмирал увидел Ренцо.

– Покажи мне карту прокаженного нищего. Ты ее скопировал для меня.

– Я уже полчаса ищу ее среди ваших бумаг, но не могу найти.

– Куда же она делась?

– Не знаю, мессер, она исчезла. Вернее, ее подменили. Вместо моей четкой и аккуратной копии, появилось вот это…

Ренцо показал адмиралу карту, совершенно не соответствующую той, которую он срисовал для него. Здесь были намазаны довольно коряво нелепые рожи с раздутыми щеками и изображения ветров, дующих в разных направлениях и совершенно неверных. К тому же карту чем-то испачкали, а все надписи были неразборчивы.

Адмирал схватил Ренцо за руку и сжал ее с такой силой, что юноша застонал.

– Я знаю, против меня составили заговор. Не примкнул ли ты к заговорщикам, мальчик? – тяжело дыша от гнева, спросил адмирал.

– Вы сломаете мне руку, мессер, – взмолился Ренцо, – мне очень больно. И как вы могли подумать обо мне такое? Я всегда был вашим преданным почитателем и верным слугой. – Ренцо заплакал не столько от боли, сколько от обиды.

– Прости меня, дитя, – сказал адмирал. – Я не хотел причинить тебе зла. Я верю тебе. Видно, такова воля Господа, что все направления ветров и течений искажены. Наверно, Бог карает меня за гордыню.

– Мне думается, карту подменил Крот Гонсалес, – предположил Ренцо. – Я заметил, как он не раз вертелся подле вашей каюты.

– Что за Крот?

– Матросы прозвали этого наваррца так за маленькие подслеповатые глаза и острый нос. Надо бы потрясти Гонсалеса. Может, он сознается в своем преступлении?