Белые цветы Эйроланда. Хроника первая

– Лисса просила вас не появляться на улице, балконе и прочих просматриваемых и простреливаемых местах?

– Ну, что-то такое было. – сдался Тоскунел. – Да вы ведь могли и прямо сказать!

– Куда уж прямее! – начал сердиться Ихтис. – И так все разжевали и в рот положили. А мы, оказывается, и глотать-то сами не умеем!

– Помягче с ним. – раздался мелодичный женский голос. – Ему и так сейчас не легко.

– А будет хуже. – мрачно предрёк ведун. – Особенно, если не начнет иногда думать головою. И, вообще, учитесь, молодой человек, если не с первого взгляда определять суть собеседника, так, хотя бы вовремя наводить о нем справки. Прошло два дня, как я здесь. Эдак к вам любой убийца по доверенным письмам пройдёт.

Юный маркграф осторожно глянул через плечо. В комнате находилась Лисса, та самая женщина, что прогнала их с Гэлимадоэ с балкона. Она была прекрасна. Тоскунел очень пожалел, что такая женщина застала его слабым, в кровати, да еще распекаемым этим чертовым ведьмаком.

– Хватит с него ужасов. – пропела Лисса. – Пойдем, пусть маркграф приведет себя в порядок… Кстати, Тоскунел, нам придется погостить у вас некоторое время. Моему мужу тоже досталось во время вчерашней потасовки, а до нашего имения далеко: это в Белолесье.

«Они же вместе! – осенило парня. – Черт, мог бы и сразу догадаться. И что на меня вчера нашло? Точно оглох и ослеп».

– Конечно. – вздохнул Тоскунел. – Долг рыцаря приютить раненого. Оставайтесь.

– И еще, – тут Лисса хитро улыбнулась, – Гэлимадоэ очень встревожена всем произошедшим. Она просила вас не покидать стены имения хотя бы сутки. Ведь один из убийц скрылся. А у него остались эти дурацкие иглы с ядом. Он может напасть на вас где угодно, даже у входных дверей.

Тоскунел повесил голову и выдавил:

– Хорошо. Сегодня я никуда не пойду. Слово рыцаря.

Ихтис, не говоря больше ни слова, вышел, а Лисса задержалась, вернулась к кровати и протянула парню иглу. Тоскунел сразу же узнал её. Точно такая появилась вчера в беседке. Да, она прилетела и воткнулась в столб. Юноша отчетливо это помнил.

– Возьми на память. – женщина была серьезной и печальной. – В ней больше нет яда. Она попала в моего мужа.

Юный маркграф изумленно поднял брови в немом вопросе.

– Вам о чем-то говорит словосочетание: смола анчаруина?

Тоскунел побледнел. Он прекрасно знал о свойствах и этого страшного дерева, его корней и его смолы. А ещё парню было известно, что все это – не миф, не выдумка, а реальность. От этой смолы погиб его лучший друг. Бедный Орайн, он мечтал сотворить эликсир счастья, а добился лишь мгновенной гибели.

Позднее, сопоставив факты, маркграфу удалось без труда понять, что же произошло на самом деле. Трое неизвестных умудрились незаметно пробраться в сад и занять ключевые позиции. Четвертый, так и не опознанный, подсыпал Тоскунелу снотворного в бокал с вином. Видимо, этим наемникам хотелось все обставить как несчастный случай. Отравление мигом бы распознали лекари, а снотворное, разбавленное приостеринским вином не оставляет в организме никаких следов. Иголки же, которыми плевался один из убийц, были пропитаны смолой анчаруина, которая, при попадании на кожу, вызывает приток крови к сердцу. Результат всегда один: инфаркт. Тут и придраться-то не к чему. Яда-то в крови нет…

Впрочем, если вылить яд на кожу, а не вводить его внутрь, эффект будет другим. Тело обуглится. Именно поэтому они пулялись иглами.

Глава 8. «Скрижали»

Тоскунел проснулся от собственного крика. Смятая простыня была насквозь мокрою, а на наволочке остались три желтые полосы. Подскочив на кровати, парень несколько мгновений не мог различить, где уже закончился кошмар, и наступила тревожная гэдориэльская ночь. Сны и реальность оказались в чем-то схожи. Нет, не темнотою, а ощущением надвигающейся беды. Предчувствие гибели висело в воздухе туманными клубами, оно было разлито, точно запахи. Оно проникало всюду и все пропитывало собою.

Тряхнув головою, Тоскунел наконец-то осознал, что он не в чуждом подземелье, а в собственном особняке. И никто не гонится по его пятам, и не горят во мраке кровавые зрачки, и нет людей с отравленными стрелами.

Подойдя к окну, выглянув на пустынную площадь, маркграф заметил там шатание чьих-то теней. «Воры или убийцы». – мрачно подумал Тоскунел и вздохнул. Он был уверен в своей охране, но, после всего происшедшего накануне, страх вползал-таки в душу змеею.

Появление Ихтиса в Гэдориэле полностью вывело маркграфа из состояния прострации и тупого равнодушия. Этот ведьмак принес с собою интриги, покушения, дымку тайны; но именно он, одним своим видом, будил желание жить и бороться. Было в этом мужчине что-то колдовское, подчиняющее его воле.

И вот теперь, очнувшись от очередного кошмара, Тоскунел мигом припомнил все пророчества Ихтиса. От этого противно заныло под ложечкой, а во рту появился привкус соли.

Да, темные силы, основавшиеся на Хордоре, вполне могли найти любого человека и раздавить его. Тут уж не поможет ни эльфийская кровь, ни знание последних заклятий гоблинов. Что ж, вполне могло быть, что Слуги Ночи не были отринуты богами и сами превращались во всемогущих владык.

Уж кто-кто, а Тоскунел прекрасно знал, что видимый враг – всегда менее опасен. Последние полгода жизни маркграф отдал на штудирование фолиантов в библиотеке Университета Слова, а уж сам факт, что дворянин чему-то по-настоящему учится – заставлял задуматься!

Все дело было в том, что Тоскунел жил в кольце повторяющихся событий: вокруг менялось лишь место действия, декорации, люди, но что-то глобальное никак не сдвигалось с места. Снились одни и те же сны, в которых Тоскунел убегал от чудищ. Иногда мерещились злобные твари, которых не существует в природе.

Появлялись наемные убийцы. Впрочем, охрана всегда была на высоте. И только вчерашний бал оказался исключением из этого правила.

Значит, что-то изменилось. Это страшило, но и давало надежду вырваться-таки из липкой паутины кошмаров. И, все-таки, главное заключалось не в этом. Тоскунелу казалось, что боги ждут от него или подвига или отречения. Парень чувствовал, что за ним непрерывно следят. От этого хотелось поймать невидимого лазутчика и «начистить ему морду», дабы не вносил в нормальную жизнь ощущение смуты и тревоги.

Немного успокоившись, парень оделся и сел в кресло. В этот раз он опять обойдется без прислуги: незачем кому-то знать о кошмарах маркграфа! И так слишком много перешептываний на кухне. Ах, эти заботливые горничные! Им хочется верить, что жизнь – сплошной, непрекращающийся флирт, слегка разведенный страданиями от разлук. «Наш господин бледен! Наверное, он влюблен». Тьфу!

Сквозь приоткрытую штору сочился ночной свет. Кто не просыпался от кошмаров, тот не видел этого светящегося, отдающего звездным серебром, мрака. Ночь никогда не бывает полностью темной. Просто нужно, чтобы привыкли глаза.

Тоскунел равнодушно следил за краешком полной луны, что нахально подбирался к окну, и думал о прочитанном накануне. Этот день прошел в библиотеке.

Рутвингские владыки всегда отдавали много времени и сил, чтобы в каждой резиденции были книги. А в особняке, стоящем в самом сердце Соединенного Королевства, сами боги велели собрать все антикварные фолианты и свитки. Да, библиотека здесь была шикарная. Она не уступала университетской, но все же, некоторых книг здесь не было. Вот и приходилось время от времени вылезать из своей уютной берлоги, из дворца, чтобы трястись в карете в центр Гэдориэля.

Но сегодня маркграф не покидал своих владений. Вместе с полуденным солнцем он вошел в читальную залу и развалился на кресле. Все необходимые книги, бумага, перья и чернила – были заранее приготовлены камердинером. Они покоились на журнальном столике. Тоскунел не любил столы. Они вызывали в нем чувство усталости. Как и всякий дворянин, маркграф обожал комфорт.

Книга была толстой, в медных застёжках. Переписчик прокорпел над нею пару лет, но изящество, с которым были выведены верхнеэльфийские руны, стоили того. Впрочем, писарь не знал, что делает. Он просто перерисовывал завитушки. Ведь эльфы погибли еще до появления короля Аорея, а значит, вполне могло оказаться, что их и не было вовсе.

Но вот мертвый язык оказался живее своих хозяев. Конечно, им владели избранные. Остальные думали, что и они говорят на языке погибших богов, но это было не так.

Сам процесс чтения был для Тоскунела неким священным обрядом. Маркграф умывался, расчесывался, надевал специальную одежду, смахивающую на тогу Хранителей, и лишь потом спускался в библиотеку. Так было и на этот раз.

Книга называлась незамысловато «Скрижали». В её названии было что-то древнее, пышущее тайнами. На самом же деле это был сборник странных текстов. Их особенность заключалась в том, что раз в месяц, в полнолуние, один из рассказов исчезал, а на его месте – возникал новый. Тоскунел знал об этой особенности, но никак не мог уловить той странной логики, согласно которой менялись все эти новеллы.

Нет, не было в книге рецептов молодости, тайных эликсиров бессмертия, любовных наговоров. Отнюдь. Это были грустные рассказы о выживших эльфах, о проклятии ваддаэйрцев, о пьяных дебошах леших из такой далекой и загадочной Плайтонии. Встречались там и повестушки об Аорее, о каких-то мифических героях. В целом все казалось большой мистификацией, но, почему-то Тоскунел каждый месяц перелистывал томик и искал новый рассказ.

На этот раз появилась какая-то странная, насквозь символичная баллада о мечах.

Сейчас, вспоминая вязь рун, вдумываясь в смысл прочитанного, маркграф задумчиво теребил прядь своих длинных волос, наматывая их на указательный палец.

Смысл баллады сводился к тому, что в стародавние времена, на священной горе Алатырь, возвышающейся маяком над океаном, появился хромой кузнец. Он выковал два меча и каждому из них дал имя. Он вдохнул в свои изделия жизнь. Но у каждого из клинков оказался скверный характер. Вместо того, чтобы помогать эльфам в борьбе против повстанцев Орлэвского графства, мечи перегрызлись между собой, поругались со своим творцом и сбежали с горы Алатырь. Но самое странное было в том, что баллада заканчивалась прямым намеком на то, что пришло время появления этих клинков в землях архипелага. А заканчивалось все так: «И ты, читающий эти строки, – один из повелителей мира. Только тебе подчинится один из мечей».

Тут было над чем задуматься.

Второй день, взятый Тоскунелом для размышлений над предложением Ихтиса, миновал.

Глава 9. Сны маркграфа

Пламя гудело ровно, тяжело. Оно не танцевало, оно металось раненым зверем и глухо стонало. Но, все-таки, заключенное в темницу, оно ощущало свою мощь, оно могло вырваться наружу, но не хотело. Может быть, именно в осознании своего могущества пламя и находило удовольствие.

Да, огонь был живым. От него веяло жаром и легендою.

Подмастерье бегал, сжимал меха, давал пламени пищу.

А рядом, у наковальни, стоял кузнец. Его лицо было красным, мокрым от пота. В руках он держал болванку, которая шипела в огне, приобретала кровавый цвет и, казалось, сама превращалась в сгусток огня.