Зарево над юностью

– Я их не знаю.

– Фамилии тех остальных?

– Мы были вдвоем.

– Вчетвером! – Динг устало зевнул.

– Мы были вдвоем.

Динг что-то сказал переводчице. Она взяла со стола бумагу и стала читать:

– «По заранее оговоренному плану мы все четверо собрались у нас на квартире. Матери не было дома, она ушла к сестре в деревню и не успела вернуться к комендантскому часу. Мы знали, что бургомистр Трублин, писарь Чепрак и начальник полиции Скварчевский пройдут после работы, как обычно, мимо нашего дома. В полночь, примерно в начале первого, мы услышали голоса и вынесли пулемет на балкон. Вместе со мной были мой брат Евгений и…»

– Довольно! – прервал переводчицу Динг. – Это показания вашего брата. Так кто еще был с вами?

– Я уже сказал.

– А если я прикажу читать дальше?

– Читайте.

– Но тогда вас ждет смерть!

Евгений не ответил.

– Ну?

Молчание.

– Читать?

Евгений кивнул головой. Теперь он уже твердо был уверен, что фашисты ничего не знают.

– Та-ак!.. – зловеще протянул Динг. – Ну что ж! – Он махнул девушке – переводить не надо – и повернулся к Зеербургу, которому давно надоела эта игра в джентльменство, и который в нетерпенье крутился на стуле. – Вы были правы, господин майор, когда утверждали, что в этой стране можно разговаривать только на языке плетки.

И первый раз за сегодняшний день Евгений улыбнулся. Он улыбнулся Мишке, который выдержал. «Ничего, гады, от меня вы тоже ни черта не добьетесь!»

Динг, не спускавший с него глаз, словно хотел прочитать его мысли, шагнул ближе.

– Кто еще был с вами?.. Кто?.. – Эсэсовец уже кричал.

Кричала и переводчица, стараясь передать не только содержание, но и интонацию вопроса. Динг был до бессмысленного педант. Если он говорил тихо, вкрадчиво, точно так же должна была говорить и переводчица. Но когда накрашенная немка, подражая своему шефу, форсировала голос, из ее гортани летел не устрашающий крик, а противный визг. Это раздражало самого Динга, он понижал голос, и переводчица начинала говорить нормально.

– Приведите другого, – приказал Динг полицейскому, равнодушно наблюдавшему эту сцену.

Тот вышел и вскоре вернулся, таща под руку Михаила, который едва передвигал ноги.

Евгений глянул на брата и вздрогнул. Правая часть лица Михаила забагровела и вздулась от кровоподтеков, стала неестественно огромной, бровь рассечена, и вместо глаза – узенькая щелка. Рубашка разодрана до пояса, и на груди тоже видны следы побоев. Увидев брата, Михаил хотел, видимо, что-то сказать, открыл было рот, но следивший за ним полицейский так рванул его за руку, что Михаил покачнулся и сильно ударился затылком о стену.

– Кто из вас стрелял по руководителям управы? – снова начал допрос штурмбаннфюрер. – Ты говори! – Он ткнул рукой в Евгения.

– Я уже говорил. Мы…

– Кто нажимал на гашетку?

– Я. Брат был рядом.

Динг приблизился к Михаилу.

– Он правду сказал?

Михаил откачнулся от стены, провел рукой по запекшимся губам и отрицательно покачал головой.

– Нажимал на гашетку я… Евгений старше меня и хочет взять вину на себя, – глухо, с присвистом, выдавил он сквозь разбитые зубы.

– Так кто же все-таки? Ты?.. Или ты? – Динг повернулся к Михаилу.

– Я, – сказал Михаил.

– Нет, я, – сказал Евгений.

– Динг, вы напрасно тратите нервы на эту дрянь! Пора с ними кончать, – не выдержал Зеербург.

Но Динг отмахнулся.

– Расстрелять их никогда не поздно. А что, если у них были сообщники? Что, если они готовят новое покушение? С кого спросят? С нас. А у меня лично и без того предостаточно неприятностей.

– А памятник на могиле партизанки поставили тоже вы? – Зеербург решил прийти на помощь Дингу.

Ответ оказался неожиданным для обоих офицеров.

– Мы, – твердо сказал Михаил, а Евгений подтвердил.

– Вон что!.. – удивился Зеербург и, довольный, потер руки. – По-моему, все ясно, Динг?

– А мне еще не все ясно, – сухо ответил Динг. – Спросите, где они взяли доски для памятника? – приказал он переводчице.

– Оторвали от забора, – сказал Евгений.

– От какого забора? – быстро спросил Динг.

– От забора нашего дома.

– Значит, там теперь есть пролом?

– Есть, – не совсем уверенно ответил Евгений, лихорадочно вспоминая, есть ли действительно пролом в их заборе.

– Ну ладно, – сказал Динг, нисколько не сомневаясь в том, что парень врет. – А листовку писали тоже вы? – Он взял со стола бумагу, содранную с памятника, и протянул Евгению. – Не кажется ли тебе, что почерк здесь женский?..