Взрастание

– Допел бы ты нам песню, Лексей.

– Не до песен нонче, молодцы. Вишь яко негоже содеялось с конем – то. Пойду к Захарию. Пусть меня карает за коня.

– Никуды ты не пойдешь, Лексей. Моя вина. Конь продан свионам. Я не должен был брать его. Моя вина, – еще раз повторил Тимофей.

– За то, что спас от волка Захарий должен тебя еще наградить, – сказал Филат.

– Ага, наградит. Не преминет наградить вожжами, – помешивая угли в костре, – сказал Градислав.

– Выдюжим, – буркнул Тимофей. – Вожжи – то не самое страшное. Страшнее быть всю жизнь обельным холопом. И пошто то тако деется, что все приходят в сей мир голыми, ничегошеньки не имея, а одни становятся потом господами, а другие рабами. Ну, ладно бы родились вместе с золотом аль со знаком каким, что сему быть боярином, а сему холопом. Тогда бы я уразумел бы сие….

– Тако богу угодно, – сказал Лексей. – Вот родился ты холопом, и быть тебе, Тимоша, холопом. У кого якие матушка да батюшка, тому тем и быти.

– Тимофею хотелось бы из холопов да в князья попасть, – сказал Варак. Все дружно засмеялись.

Тимофей рассердился:

– Хватит вам зубы скалить. Вона Воз яко повернулся, вборзе утро. Собирайте коней, пора домой.

– Тимофею не терпится получить свои вожжи, – снова сказал Варак, но на этот раз никто не обратил внимания на его слова.

Ранним утром, когда еще только серело небо на востоке, когда на горе пробили первые била, Тимофей с холопами вернулись из ночного. По еще сонному подворью ходил старый козел Бек, которого держали в стайне, чтоб ласки не щекотали лошадей. Бек ходил по двору в поисках собаки Бровки, с которой резвился по утрам. Тимофей привязал Соколика у коновязи, а сам пошел к отцу сказать о случившемся. Пока холопы загоняли лошадей в стайню, Варак, чтоб порезвиться, науськивал козла на коня. Козел легонько толкнул Соколика в бок, но конь, не расположенный к игре, отодвинулся от козла. Тогда Варак подвел Бека к морде лошади и хотел за узду повернуть коня, но обозленный Соколик схватил злого холопа за руку зубами. Варак завизжал, схватил хворостину и стал бить невинное животное, норовя попасть по ране. Тимофей вместе с отцом вышел из хижины. Когда он увидел, как холоп бьет Соколика, закричал:

– Ты что деешь, собака? Не тронь коня!

– А пошто он кусается, – показывая окровавленную руку, закричал Варак и еще раз хлестнул коня.

Тимофей, не стерпев, побежал к Вараку и кулаком в ухо свалил его с ног. Перепуганный холоп отполз от сердитого Тимофея, схватился на ноги и побежал жаловаться Захарию.

– Негоже, сыне, людей бити, – сказал Петр, мелкими шажками подходя к сыну.

– Негоже, еже человека. Нешто Варак человек, что бьет язвенного коня? Злее уноши я не видел.

– Не от доброй жизни то. Его бьет отец, бьет Захарий, а он в отместку бьет, кого может.

– Но конь – то в чем повинен? Соколик никогда не кусался. Сие, знать, довел его Варак, что тот его укусил.

Петр подошел к коню, погладил по морде, провел рукой по загривку, похлопал по крупу, разворачивая к чуть поднимающемуся солнцу.

– Успокойся, Соколик. Не все люди одинаковы, яко и кони. Есмь добрые, а есмь и злые. Ты ужо потерпи, Соколик ясный, мы ее, твою ранку чистою росой промоем, мы ее настоями попользуем, запамятуешь про нее. Потерпи, голубок. Будешь еще резвее бегать. Ты, Тимоша, – сказал Петр, выбирая из краев раны шерстинки, – зри, чтобы муха на рану – то не садилась, а я пойду траву да живицу приготовлю, – заспешил, как мог, старый к хижине.

В воротах показался Захарий. Переваливаясь, медвежьей походкой, он направился к коновязи. Узкими заплывшими глазами уставился на шею лошади, потом развернувшись всем грузным телом к Тимофею, прошипел, брызгая слюной:

– Што сие?

– Волк! – отступая на шаг, сказал Тимофей.

– Не углядел? Пошто брал Соколика в ночное? Кто дозволил? Кто, пытаю тебя! – краснея бычьей шеей, кричал купец.

– Да ведаешь ли ты, сучье вымя, сколь мне придется выложить золотых свиону? Не углядел! Заслушался сказок этого старого пня Лексея и не углядел.

Тимофей, опустил голову, молчал.

– Я тя научу, коль отец не учит. Вот пойдем к вирнику, он ужо наложит купу на тебя дармоеда. Пороть! Пороть! – завизжал и затопал ногами Захарий.

– Эй, Митряга! – крикнул он угрюмого, неразговорчивого коновода.

– Пороть вожжами, да так, что шкура клочьями висела.

Митряга взял вожжи, сложил их вдвое, пробурчал:

– На колоду, – и пошел к стайне, где лежала дубовая колода.

Тимофей стащил через голову полотняную рубаху и, опустив голову, пошел покорно за Митрягой.

Глава ІІ

В лето 6664 (1156) князь Новгород – Северский Святослав Ольгович с малой дружиной ехал в Киев по зову великого князя Юрия Владимировича Долгорукого. Вот уже два года на великом киевском столе сидел Юрий Долгорукий. Сразу после смерти князя Изяслава Мстиславовича в 1154 году к Киеву устремились со своими дружинами три князя: брат умершего Изяслава, Смоленский князь Ростислав Мстиславович; сын Владимира Мономаха и дядя усопшего великого князя Юрий Долгорукий, князь Суздальской земли, и князь Черниговский Изяслав Давидович. Первым прискакал к Киеву ближайший князь Черниговский Изяслав Давидович. Но бояре и сын умершего князя даже в Киев его не пустили. Киевские бояре позвали на великое княжение Ростислава Мстиславовича. Но в двухдневной битве с Изяславом Черниговским Ростислав потерял Киев, а на великий стол сел Изяслав Давидович. Но тоже удержать его не сумел. Юрий Долгорукий с великими силами занял киевский стол и прочно на нем сел.

Дорога от переправы через Днепр, шла лесом до самого Киева. Кудрявые верхушки высоких сосен, покачиваясь, подметали небо. Лес вверху что – то шептал утреннему солнцу, а внизу было тихо – тихо. Птицы пели вполголоса, белки бесшумно прыгали с ветки на ветку, и только дятел нарушал утреннюю тишину своим стуком. Кони шли по мягкому ковру хвои, мерно отмахиваясь хвостами от оводов и надоедливых предосенних мух. Кончился, как оборвался сосновый лес, и пошел дубовый перелесок. Дорога стала больше петлять, обходя огромные дубы – великаны. Святослав Ольгович ехал между тысяцким Хвостом и боярином Косняткой. Князь ехал, опустив поводья, полузакрыв глаза, вспоминая свою жизнь. Эта петляющая дорога напоминала ему дела давно минувшие. По этой дороге ровно десять лет назад в такую же предосеннюю пору он бежал из Киева, где были разгромлены все войска Ольговичей. Вот сейчас за этим разложистым дубом будет поворот, и пойдет густой и непроходимый с обеих сторон орешник. В этой лещине он с тремя своими боярами тогда прятался от воев, которых послал в погоню за ним внук Владимира Мономаха Изяслав Мстиславович, давно стремившийся на киевский великокняжеский стол. Жить князю Святославу Ольговичу пришлось в те годы, когда к Киеву стремились многие русские князья из разных княжеств. Да разве только в эти годы тянулись к Киеву? Из – за борьбы за киевский стол еще в те годы, когда только расцветала русская держава, когда еще не родился не только сам Святослав, но не родился еще его дед Святослав Ярославич, сын Ярослава Мудрого, в те давние годы сыны Владимира Великого уже вели между собой войны за великий киевский стол. В результате этой борьбы из десяти сыновей Владимира остались в живых только трое. Князь Святослав хорошо знал историю Руси, он горько вздохнул, прошептал:

– Сколь много крови пролилось?

– Га? Якой крови? – спросил воевода Хвост.

– Тише. Князь спит. Сие спросонья, – прошептал боярин Коснятко.

– Пусть подремлет. Притомился князь.

И кони дальше спокойно шагали по дороге. Фю, шлеп. Фю, шлеп, махали конские хвосты по бокам. В такт лошадиным шагам покачивались в седле седоки.

Святославу Ольговичу то ли думалось о Руси, то ли снилось. Он вспомнил, как его брат, разгульный и буйный князь Черниговский Всеволод Ольгович, после смерти великого Киевского князя Ярополка Владимировича с небольшой дружиной занял вначале Вышгород, а потом и Киев. Братья великого князя Святослав и Игорь надеялись, что он наделит их Черниговскими, более достойными землями, чем они имеют. Но Всеволод в Чернигове посадил совсем юного своего сына Святослава, а богатые Вятические города оставил за собой. На просьбу братьев Всеволод предложил им небольшие городки Киевской земли Клеческ (Клецк), Черторыеск (Старый Чарторийск), Дорогичин (Дрохичин – Надбужский), Берестий (Брест).

Вспыльчивый, а порой даже грубый и резкий брат Игорь, кричал тогда:

– Пошто тако деешь брат? Мало ему Киевской земли, то держит еще и Черниговскую, а нам дает чересполосицу. Ненадобны нам грады его земли. У нас есмь своя отчина и дедина. Что мало в Черниговской земле градов, что он сулит нам Киевские?

И, действительно, Черниговское княжество было одним из старейших русских княжеств. Черниговские земли раскинулись на громаднейшей территории от Днепра на западе до притоков Дона Проны, Сосны, Уны и Зумы на востоке, от Остра на юге до верховьев рек Десна и Оки на севере. Плодородные земли, богатые лесные угодья, более полусотни городов, где было развито ремесло кузнецов, гончаров, кожемяк, древоделов. Торговые связи с Европой, Кавказом, Средней Азией выводило Черниговское княжество в ряд передовых земель Руси.

А родные братья великого Киевского князя вынуждены были довольствоваться третьеразрядными городами. И тогда пылкий и дерзкий Игорь ведет свою и брата Святослава дружину на Переяславль (Переяслав – Хмельницкий), желая выгнать оттуда князя Вячеслава. На помощь Вячеславу пришел Изяслав Мстиславович и великий князь Всеволод Ольгович.

Святослав Ольгович передернул плечами, когда вспомнил, как воевал против родного брата. И чтоб не думать об этом, открыл глаза, огляделся, спросил:

– Егде мы?

– В лесу все еще, княже, – ответил Хвост.

– Вестимо, что не в поле. До Киева далече еще?