Подумаешь, попал. Книга 3

Подумаешь, попал. Книга 3
Валентин Георгиевич Вишняков

Переломным 1943 год был не только для хода войны, но и для главного героя, впрочем героями являлись все те, кто, не смотря ни на что, сражались за свою родину, и, если требовалось, жертвовали своей жизнью, спасая других. Третья книга больше о них: рядовых, сержантов, в общем, простых солдат, которые своими делами и поступками приближали победу в этой тяжёлой войне. "Публикуется в авторской редакции с сохранением авторских орфографии и пунктуации". Публикуется в авторской редакции с сохранением авторских орфографии и пунктуации.

Валентин Вишняков

Подумаешь, попал. Книга 3

Пролог

Вот наконец и тишина. В лесу темнота особенно ощущалась сильнее не идти, а тем более бежать не было возможности, того и гляди столкнешься с деревом, а то и споткнешься об его корни, так и ноги недолго переломать. Человек тяжело дышал присев прислонившись к дереву. После долгой пробежки когда они углубились в лес, то потеряли друг друга, и вот он совершено вымотанный остался один. Наконец отдышавшись, прислушался. Лая собак не было слышно, а ведь совсем недавно их заливистые голоса гнали их без передышки по лесной чаще становясь все ближе и ближе. Но видно и собаки и люди преследовавшие их тоже исчерпали свои силы. Неужели все таки оторвались, видно ушел не только он, но и Сенька Рыжиков, ведь не было слышно не перестрелки, не взрывов гранат, значит ушел, если конечно не догнала пуля. Только где он теперь, как его найти.

Какой то неясный звук раздавшийся в темноте, насторожил человека, и он затаив дыхание прислушался. Нет он не ошибся, звуки повторились. Хруст ветки, неясное бормотание, пробираясь через кусты кто то двигался в его сторону. Человек стараясь как можно тише передернул затвор автомата. Но, видно все – же щелчок метала об метал был услышан идущим и тот замер. Наступила тишина. Решившись, притаившийся за деревом человек, трижды ухнул по совиному. В ответ раздалось одиночное уханье, а потом негромкий голос спросил.

– Кривой, ты что ли?

– Сколько раз можно повторять Рыжиков, не Кривой, а младший сержант Кривошеев, – поправил спросившего человек с автоматом выходя из-за дерева.

Тот, кого назвали Рыжиковым, двинулся на его голос и вскоре они обнялись.

– Нет все же Леонид, какого черта, ты поперся в служить в разведку? – Чем плох был наш мотострелковый батальон?

– Романтики захотелось, да что бы сестрички из санбата, приветливей на нас смотрели, – ответил Леонид.

– Врешь ты все, Кривой, романтика, сестрички!

– Выслужиться хочешь, мало тебе одного ордена на груди, еще подавай. – На гражданке, хочешь завязать с воровской жизнью, перед властью обеленным быть. – Только не выйдет дружок, не отпустит тебя раз выбранная дорожка, вновь на кривой путь приведет.

– Может ты и прав Рыжий, но попробовать то можно, брату обещал, а ты знаешь, мое слово кремень.

– Ну, и воевали бы в пехоте, а не шастали бы по лесам прячась от немцев, – упрекнул его Рыжиков.

– А я тебя вслед за собой в разведроту не звал. – Сам пошел, когда предложили! – оборвал его Кривой.

– Но, но, ты в этом виноват, первым вызвался, а я так за компанию, по привычке, куда ты туда и я. – Ты из лагеря на фронт, я за тобой. – Ты десантником на танк и я туда же. – Ты в разведку, и я следом, как лисий хвост. – Только я вот не знал, что на куске какой то тряпке, словно семя одуванчика, с неба на землю придется опускаться. – Романтика блин.

– А чего ты ждал, что в разведке, только на пузе, через линию фронта, ползать придется, не на парашюте, даже удобней и быстрей. – Да и в разведку ты Рыжиков пошел, не из-за меня, а из-за фельдшерицы Людочки, что тебе фейс подправила. – Что запала в душу девка? – А, как узнал, что она по лейтенанту из разведроты сохнет, так и сам в нее напросился, решив, что именно это привлекает в нем девку.

Рыжиков промолчал.

– Ладно отдышались, пошли наших искать, только тише ступай, а то ломишься, как медведь, за километр слыхать, того и гляди на немцев нарвемся, – сказал младший сержант, определяясь в какую сторону идти.

Глава первая

В начале октября меня вызвали в Москву в верховную ставку. Меня это слегка напрягло, и всю дорогу я не переставал гадать, для чего понадобился верховному главнокомандованию. С собой я только взял ординарца, оставив вместо себя на корпусе генерал майора Вяземцева. Артур Николаевич вместе с Афанасием Петровичем Телепиным проводили меня до самого самолета. Мой зам по тылу, очень хотел лететь со мной, но корпус пополнялся людьми и техникой и потому нуждался в обеспечении всевозможными запасами, начиная с продуктов и кончая обыкновенными портянками, о боеприпасах и горюче смазочных материалах я вообще молчу, их нам как подразделению находящемся в резерве выдавали вообще мизер. Потому у Телепина забот был полон рот. Перелет был с двумя посадками, одна была запланирована для дозаправки, другая была вызвана непогодой и мне пришлось проторчать несколько часов, на полу заброшенном тыловом аэродроме, на котором мое появление вызвало целый ажиотаж. Меня приняли за представителя ставки и престарелый капитан комендант аэродрома, носился со мной как нянька пытаясь предугадать все мои желания, выделив мне для отдыха свою комнату, и повыскребая все свои заначки в виде дефицитных продуктов, чтобы не ударить в грязь лицом во время предложенного мне обеда. Дождь с грозой продолжался в течении нескольких часов и я начал опасаться, что мне придется задержаться в этом захолустье еще на сутки, ожидая когда просохнет взлетная полоса. Но пилот осмотрев её пришел к выводу, что взлет возможен и я решил рискнуть, тем более, что приближался, еще один грозовой фронт. На подмосковном аэродроме меня ждала машина, кроме водителя в ней был еще капитан НКВД, отдав честь он открыл передо мной дверь эмки, я по быстрому сел в нее, с другой стороны упаковав чемоданы в багажник сел мой ординарец. Примостившись рядом с водителем капитан обернувшись сообщил.

– Приказано доставить прямо к нему.

К кому именно я не стал уточнять, поскольку понял к кому именно, про меня снова вспомнили. Машина, миновав ряд ангаров выскочила на дорогу ведущею в город, начавшейся моросящий дождь, перешёл в ливень. Осень брала свое.

Я стоял перед огромной картой занимавшей, почти полностью одну из стен кабинета Верховного, и думал о том, что мои выкрутасы, с молниеносными атаками все таки довели меня до цигундера. Все таки прав оказался тот капитан комендант тылового аэродрома, приняв меня за представителя ставки. В итоге я им и оказался. И так я стоял и рассматривал карту, боевых действий Волховского фронта за спиной стоял Сталин с неизменной трубкой, а рядом за столом сидел генерал армии Мерецков.

– Вот Кирилл Афанасьевич послушаем, что нам скажет наш молодой товарищ. – Что еще можно сделать, для окончательного прорыва Ленинградской блокады. Сталин поднес ко рту трубку и затянулся. Потом выпустив дым, снова прищурившись посмотрел на меня ожидая ответа. А я не знал его, но сказать что то было необходимо. И я осторожно начал. – Для того, что бы дать какой либо совет, мне необходимо знать, точное положение на Ленинградском и Волховском фронтам. – Одно однозначно могу сказать, что из-за определенной местности, как то болот и Синявинских высот использование крупных танковых частей в ходе наступательной операции невозможно.

Я посмотрел на Сталина. Тот вновь пыхнул трубкой, и в этот раз посмотрел на Мерецкова. Тот не поднимаясь со стула, сказал.

– Виталий Викторович, все это нам с Верховным главнокомандующим известно и так, мы хотим услышать ваше мнение, о предстоящем наступлении моего фронта, которое было разработано, генеральным штабом. Я обернувшись посмотрел на Кирилла Афанасьевича и сказал. Я совершено согласен с мнением ставке, что на данный момент, полномасштабное наступление из-за нехватки сил и начавшейся распутицы невозможно. – Нужно подождать, когда, хоть немного подмерзнет, и накопятся резервы. – В конце концов, я в первую очередь танкист и привык в своих операциях использовать танковые атаки, здесь же главную роль играет пехота, которую должна поддержать авиация и артиллерия. Сталин вновь оторвав трубку от рта произнес.

– Вот вы товарищ Кропоткин говорите, что прежде всего танкист. – Тогда скажите мне, сколько танков было у вас, когда, ваш батальон удерживал немцев, на одном из направлений их удара на Москву. – А потом отбив все атаки, сами перешли в наступление, отбросив врага, на десятки километров.

– Не одного, признался я опустив голову.

– Вот видите, товарищ Кропоткин не одного. – А к чему привело сентябрьское наступление, Волховского фронта. Сталин снова посмотрел на Мерецкова, и сам же ответил.

– Почти не к чему! – Мне тут рапортуют, отбили одну высотку, а немецкая артиллерия, как обстреливала дорогу по которой идет снабжение Ленинграда продуктами и прочими необходимыми вещами, так и обстреливает.

Я снова посмотрел на карту, да преткновением всему были выгодные позиции занимаемые немецкими войсками. Кроме того немцы все еще умели воевать и не смотря на то, что в войне уже наступил перелом и все это чувствовали враг еще был силен. Но, я все же начал говорить.

– Тут товарищ Сталин было сказано, что на данный момент у нас нет необходимых средств и резервов, для дальнейшего наступления Волховского и Ленинградских фронтов и требуется время для того, чтобы накопить силы, для следующего удара, тем не менее мне был задан вопрос, что можно сделать на данный момент для окончательного снятия блокады Ленинграда. – Прежде всего, необходима знать положение врага, точное расположение частей и их численность, уверен немцы так же испытывают нехватку сил и средств, для того, чтобы усилить оборону своего фронта и вряд ли им удастся пополнить свои вои войска, поскольку они, точно как и мы бросаем все силы на юга – западное направление, а именно на Украину, где немцы терпят одно поражение за другим.

– Это и так ясно прервал меня Сталин, я вижу, что для того чтобы конкретно предложить, нам какие действия нужны сейчас, вам необходимо тщательно изучить обстановку на Ленинградском направлении. – Что – же, мы дадим вам возможность, товарищ Кропоткин изучить её на месте. – Вы направляетесь на Волховский фронт, в качестве представителя ставки, но помните у нас не так много времени. – Каждый день в Ленинграде, от недоедания, продолжают умирать люди, и хотя снабжение провизией города улучшилось, общее истощение населения сказывается до сих пор. – А Киев, есть кому освобождать, славой нужно делиться, – сказав это Сталин улыбнулся. Вероятно ему было известно, о том с какой поспешностью я пополняю свой корпус людьми и техникой. – Завтра вылетаете вместе с товарищем Мерецковым. – Кирилл Афанасьевич уточните нашему молодому герою, когда вылетает ваш самолет.

– Слушаюсь товарищ главнокомандующий, – Мерецков поднялся со стула.

Мы оба вышли из кабинета. В приемной ко мне подошел, генерал Власик и вручил мне предписание о моем новом назначении.

– Машина которая вас доставила сюда в вашем полном распоряжении, добавил адъютант Сталина. – Мне необходимо связаться со штабом своего корпуса, сказал я. – Нужно отдать кое какие распоряжения. – Пройдемте со мной, – Власик указал на одну из дверей ведущих из приемной.

– Вы не будите против, если я для необходимости вызову к себе группу людей? – обратился я к Мерецкову. Тот кивнул, и сказал, что подождет меня в приемной.

Уладив все свои дела, в генеральном штабе и уточнив у Мерецкого время вылета, я сел в ожидавшую меня машину.

– Вы домой, или желаете от ужинать в ресторане, решил уточнить капитан, который придавался мне вместе с водителем и машиной.

Я задумался. Перекусить действительно было нужно, как и то, что сперва все таки надо было побывать дома, увидеть Женьку, Телепиных. Сестренку, а Женьку я считал таковой, для того, чтобы передать письмо от Ивана Бровкина, и сделать ей втык за поспешное замужество. Нет, я ничего не имел против новоявленного родственника, Иван парень не плохой, но шла война и он в любой момент мог погибнуть, а зная Женькину натуру, я представлял, какой бы это удар был для неё. Самому Бровкину, я все таки устроил головомойку, даже чуть не перейдя к мелкой мести. Отстранив его от командования бригадой. Я и сам не знал, почему то что сообщил мне Иван меня так разозлило. Ведь женись Бровкин на другой какой либо девчонки, я был бы только рад за него.

Иван, понял мое негодование и полученную взбучку по своему, и когда первая волна моего праведного гнева прошла. Он наконец то вставил слово.

– Товарищ генерал лейтенант вы не думайте, у меня к вашей сестре чувства серьезные, я когда первый раз её увидел, сразу влюбился, и даже еще не знал, что она ваша сестра. – Так, что не каких мыслей о том, что став вашим родственником, я буду продвигаться по службе и получу другие выгоды у меня не было.

– Что?

Я, рассвирепел еще больше, тогда чуть и не снял Бровкина с бригады. Стараясь объяснить, почему я так вспылил, сейчас мол не время для женитьбы, все таки война, а вдов и так на Руси хватает, получалось, я начал оправдываться, а потому взяв себя в руки, позвал ординарца. Закончился вечер, застольем. Ох и нажрался я, стараясь перепить Вяземского. Потом сидя за столом, то чуть ли не душил Бровкина в дружеских объятиях, то угрожал ему, что если он будет обижать Женьку, поколочу если не пристрелю. Тот заплетающимся языком, заверял меня, что никогда и не за что не тронет мою сестру даже пальцем. Услышав это, в наш разговор встрял Вяземский.

– Баб надо трогать и не только пальцами, – заверительно сказал он.

– Мою жену бабой назвать, – возмущенный Бровкин накинулся на моего заместителя. Его оттащили и увели спать Толбухин с Телепиным.

– Чего это он, – ничуть не обидевшись, удивлено спросил Артур Николаевич.