Запах моря

Запах моря
Вадим Зиновьевич Кудрявцев

Счастье – это тот момент, который мы осознаем и вспоминаем уже после. Оно может быть разным и связано с разным. Например, с запахом моря.

Войдя в свой номер и бросив сумки прямо у входа, Людмила первым делом распахнула двери, ведущие на балкон. И запах моря буквально ворвался и обрушился на нее (похоже на пафосный слог дешевого романа, но по-другому не скажешь). Запах моря. Моря спокойствия и умиротворения. Бескрайние просторы ее восемнадцатидневного отпуска простирались куда-то за горизонт понимания. Восемнадцать дней без суеты, на море, как она давно мечтала. Или, скорее, давно уже и не мечтала. И Людмила долго стояла на пороге балкона, не выходя на него, закрыв глаза, вдыхая, ощущая, осознавая…

Конечно, все на контрасте. Позади суета сборов, пропитанная запахами нафталина еще советских времен и пластиковой упаковки от новых вещей. Вокзальная вонь отбытия, потом специфический запах вагона. И хотя вагон был купейным, все равно аромат его был далек от приятного. И нервы. Все на нервах. Что сборы, что проводы. И, когда поезд дернулся и в окно ей замахали ее самые близкие и любимые люди, она смогла выдавить из себя только нечто похожее на улыбку и помахать в ответ. И это было действительно все, на что хватило посаженного аккумулятора ее жизненных сил. Ведь все на нервах…

Когда на работе ей предложили поехать, она в первую минуту даже не понимала, ЧТО предложили и что предложили именно ЕЙ. Она сидела и глупо улыбалась, как улыбаются иностранцы, когда им пытаются объяснить что-то на совершенно чуждом и непонятном языке. Просто Людмила уже давно свыклась с мыслью, что отдых на море по путевке, еще и почти полностью оплаченной, – это что-то из прошлой или чужой жизни. После распада Союза она, тогда еще молодой специалист, поняла, что ей будет не до моря еще долго. НИИ, в котором она работала, разделил участь большинства исследовательский институтов в постсоветское время, сдавая основную часть своих площадей под офисы и зачем-то влача свою научную деятельность силами огрызка оставшихся работников. Платили, конечно, мизер, но идти было некуда. Многие из их коллектива, те, что из более предприимчивых и практичных, ушли почти сразу после того, как стало ясно: «институту хана!». Кто куда. В основном чем-то торговать. Ей же было как-то «не по себе» идти торговать, ниже уровня собственного достоинства, что ли. Да и делать это, то есть торговать, нужно тоже уметь. В смысле, чтобы зарабатывать деньги, а не только тромбофлебит и ревматизм. Вот Людмила и осталась на нищенскую нечасто выплачиваемую зарплату в родном НИИ без перспектив и надежд. Тут нужно еще отметить, что многие институты тогда закрывались вообще, выгоняя сотрудников на улицу, а их НИИ, к чести его, если так можно сказать, посмотрев на состояние дел, как-то худо-бедно удержался на каких-то эпизодических не то военных, не то зарубежных заказах.

Со своим мужем Людмила познакомилась еще будучи студенткой в восьмидесятые. И с самого начала она понимала, еще с момента знакомства, что с Тишей (мужа Людмилы зовут Тимофеем, а она его называет Тишей) ей повезло. Но убедиться в этом в полной мере ей довелось в трудные и растерянные девяностые. Тогда два молодых специалиста с трехлетней дочкой на руках оказались перед пропастью безденежья и отчаяния. И вот в то время Тиша стал метаться от одной работы к другой, пытаясь хоть как-то прокормить семью. Не гнушался никакой работы, брался за все, что могло принести хоть какой-то доход. Получалось, честно говоря, так себе, но концы с концами свести удавалось. А главное, что все это проклятое время прошло без ругани и взаимных обвинений на почве безденежья. Людмила видела, как бьется, пусть впустую, ее муж, чтобы принести хоть какие-то деньги в дом, и понимала, что не ошиблась в свое время с выбором: Тиша «ее» человек. И они выкарабкались. В конце девяностых Тише предложили нормальную работу, и с тех пор финансовые дела в семье начали налаживаться. Конечно, платили ему не очень много, но после того, что они пережили, казалось, что наступил достаток. Лет несколько спустя каким-то необъяснимым образом вернулись признаки жизни в хладное тело НИИ, в котором работала Людмила. Полноценной жизнью это назвать было, конечно, нельзя даже с натяжкой, но подвижки какие-то стали проявляться. А еще пару лет спустя они получили госзаказ от оборонки, который бы в советские времена их НИИ никогда бы не получил. Но в связи с тем, что количество оставшихся хоть в каком-то виде научно– исследовательских институтов (не считая, разумеется, расплодившихся «институтов мировой экономики» и «международного права и политологии») было неприлично мало, разочарованный взгляд министерства пал на их НИИ. И вот тогда сразу же набрали кучу каких-то управленцев, никому не нужных аналитиков, офис-менеджеров, специалистов по подбору персонала и заместителей директора по связям с общественностью. Основные дивиденды от внезапно свалившегося куша естественно распределялись между новонабранными и столь «необходимыми» с производственной точки зрения сотрудниками. Но малая толика перепадала и сотрудникам прежним, собственно призванным отработать этот божий дар из государственной казны. Обижаться и завидовать Людмила разучилась еще в девяностые, поэтому приняла происходящее как есть. «К тому же теперь хоть при работе…», – думала она.

Конечно, ежегодный отпуск ей полагался, как и всем. Но про полноценный отдых и думать не приходилось. Тиша пахал, как проклятый, и отдыхать ему было особенно некогда. Да и денег подкопить к школе для Насти тоже не мешало. А отдых – это только трата денег, причем по их семейному бюджету – слишком больших. В это время на работе уже раздавались льготные путевки в неизвестно откуда взявшийся черноморский пансионат, часть акций которого принадлежало Людиному институту. То ли директор не успел распродать все оставшиеся от советских времен активы, то ли наоборот что-то там химичил в девяностые, покупая и продавая недвижимость за счет института, но факт остается фактом. Институту принадлежала доля пансионата на черноморском побережье, и среди сотрудников распространялись путевки по сильно сниженной по сравнению с номиналом стоимостью. Ездили туда в основном люди «приближенные», так сказать. А путевок выделялось не очень много, так что даже не все из числа «приближенных» умудрялись каждый год понежить тела под ласковым морским солнцем. Но и на это Людмила не обижалась и сильно не расстраивалась, тем более, что такое положение вещей ей было знакомо еще по советским временам. «Что ж», – говорила она, когда ее коллеги в очередной раз рассказывали про распределение путевок, возмущаясь происходящим, – «не в этом счастье. Деньги целее будут…». Всегда в такие минуты все удивлялись, как это она может так спокойно взирать на происходящее? Это же несправедливо! Но Людмила давно вычеркнула наречие «несправедливо» из своего обиходного словаря, так как пришлось бы употреблять его слишком часто, осознавая, что постоянно являешься жертвой чьих-то нечистоплотных махинаций. А так – вроде как легче. Хотя суть происходящего от этого никак не меняется. Это она, разумеется, понимала. Ну что, путевки? Главное в жизни? Что изменится от их, сотрудников, недовольного перешептывания? К тому же последний полноценный отдых был так давно, что безусловно приятные воспоминания о нем уже не складывались в объемную живую картинку. Так что Людмила даже отчасти боялась возможности поехать сейчас куда-то отдыхать, представляя, что курортная атмосфера просто отторгнет ее как инородную субстанцию.

А вот Лидии Викторовне из соседнего отдела путевки доставались несколько лет подряд, и она ехала в пансионат с чувством само собой разумеющегося мероприятия, как к себе на дачу. Чем она заслужила подобную благосклонность со стороны начальства, никто не знал. Но то, что путевки нужно было «заслужить», не сомневался никто. Лидия Викторовна возвращалась темно-коричневой и уставшей от отдыха. Она любила еще неделю после приезда заходить в отделы, показывать привезенные с моря многочисленные фотографии и часами рассказывать, «как они там и что делали». Причем все это произносилось скучающим тоном завсегдатая, уставшего от однообразия. Сотрудники, которым и мечтать не приходилось о путевках, сильно огорчались и старались поскорее и не всегда в лицеприятной форме прогнать этого агитатора недоступного для них отдыха. Лидия Викторовна обижалась в ответ и, «надув губу», уходила в следующий отдел. Еще она сильно ревновала пансионат ко всем тем, кому еще предоставлялась возможность поехать отдохнуть за счет института, и каждую выданную путевку расценивала не иначе как собственное поражение. Ну, да и бог с ней… Правда, когда Людмиле неожиданно дали путевку, она, наступив на собственную гордость, пошла к Лидии Викторовне, дабы узнать «что да как». Просто страх перед неизвестным был сильнее, чем какие-то морально-этические аспекты обращения с просьбой к, мягко говоря, не очень импонирующей сотруднице. Тогда Лидия Викторовна приняла ее очень холодно и долго «ломалась», изображая обиженную в лучших чувствах, но спустя пару минут уже давала действительно нужную информацию: рисовала какие-то схемы проездов на бумажке, писала имена отчества и телефоны, показывала хранящиеся зачем-то на работе фотографии. Информация впоследствии почти не пригодилась, но чувство пусть частичной осведомленности несколько успокоило Людмилу. Весть о состоявшемся разговоре в миг облетела весь их коллектив, и после коллеги еще долго неодобрительно и укоризненно смотрели на Людмилу, не понимая, как она могла опуститься до разговора «с этой», пусть даже по делу.

А путевку Людмила получила действительно неожиданно и необъяснимо. За год до этого эпизода при составлении графика отпусков она, как обычно, не претендовала на летние месяцы, тем самым, уступая сотрудникам своего отдела вожделенный период. Ей было все равно. Так же, как и в предыдущие годы, она не собиралась брать отпуск, а лишь отщипывала в счет него по чуть-чуть, по дням на какие-то житейские дела. Отгулы в их коллективе как-то не практиковались, поэтому латать дыры времени приходилось из отпускных, что, в общем-то, не сильно расстраивало Людмилу. Главное, чтобы отпускали, когда нужно, а ее почти всегда отпускали, чем она сильно дорожила и была благодарна. Но просила такие выходные она совсем нечасто, так что дни нереализованного отпуска накапливались из года в год, грозя перевалить через все мыслимые отметки.

И в этот год она не собиралась ничего менять. По графику двухнедельные куски ее отпуска были запланированы на какие-то не очень теплые месяцы, что нисколько не огорчало Людмилу. Поэтому к лету она подходила только с ожиданием нестерпимой жары и предстоящей аллергии. И когда в начале июля ее вызвали в отдел кадров, она без задней мысли пошла, прикидывая по пути, что уволить ее вроде не за что, так что, скорее всего, – какие-то бумаги подписать. В этом она была абсолютно уверена, открывая дверь кабинета начальника отдела кадров.

Начальником, или вернее сказать, начальницей отдела кадров их института была довольно молодая женщина из новонабранных. Предыдущую «кадровичку», ту, которая работала все девяностые в единственном лице, тихо куда-то убрали, взяв вместо нее сразу нескольких довольно молодых женщин, призванных резко улучшить ситуацию с кадрами в их институте. А так как после получения госзаказа подобное произошло во всех непроизводственных подразделениях, никто не удивился, хотя свою порцию горьких усмешек, например в Людином отделе, эта новость все же получила. Начальница отдела кадров представляла собой женщину под сорок очень худую и небольшого роста. При этом носила она короткую стрижку, что добавляло ей сходства с Александрой Пахмутовой или изображениями Жанны д’Арк. Говорили, что человек она жесткий, но не хамоватый, так что, в принципе, разговаривать можно.

Людмила постучала в дверь. Из-за двери послышалось «войдите», и она вошла. В глубине кабинета стоял стол, за которым сидела начальница. Выглядело это как в мультфильмах для взрослых, когда хотели изобразить бюрократов. На столе стоял компьютер, телефон и подставка для канцелярских принадлежностей. Никакого вороха бумаг, папок или личных дел, всего того, что привычно ассоциируется с кадровой работой у обычного человека. Во всяком случае, Людмила отметила это про себя.

– Добрый день, Людмила Михайловна. Садитесь, – начальница указала Людмиле на стул рядом со своим столом.

– Здравствуйте, – Людмила прошла и села на предложенный ей стул.

– Людмила Михайловна, я знаю, что по графику у Вас отпуск зимой, – Людмила слегка кивнула, – Так вот, я хочу предложить Вам пойти в отпуск сейчас, летом. Как Вы на это смотрите?

– Честно говоря, в этом нет смысла. Ехать я никуда не планировала, да и денег на это нет, а желающих пойти в отпуск именно летом достаточно. Зачем же просто так перебивать людям желаемый отдых…

– Но ведь нужно же отдыхать! У Вас вон, сколько отпусков накопилось! Это ж никуда не годиться… – начальница на миг задумалась, наверно на тему, действительно ли «это никуда не годится». – Поэтому дирекция нашего института решила выделить Вам путевку в наш пансионат. Стоимость ее более чем доступная, так что собирайтесь…

– Мне?! – такого поворота событий Людмила точно не ожидала, – за что?

– Ну почему путевки должны даваться за что-то? – начальница криво улыбнулась, изображая снисходительное покровительство, – Просто дирекция, оценив Ваш стаж работы в нашем институте и то, что Вы давно уже не брали отпуск, решила поощрить Вас путевкой в пансионат.

– Но ведь я… – начала, было, Людмила, но осеклась на полуслове.

– Что Вы? Ну да ладно, вот Ваша путевка. Сроки там указаны, – начальница ткнула пальцем в путевку, – Билеты на поезд Вам оплатят по возвращению. Хорошо Вам отдохнуть…

После последней фразы начальница уставилась в монитор, как будто забыв о присутствии посетителя в своем кабинете. Судя по всему, такой жест должен был обозначать окончательное завершение разговора, не подразумевающее каких-либо дополнительных вопросов и уточнений.

Людмила растерянно кивнула и вышла из кабинета, даже не поблагодарив, что на нее совсем не было похоже.

Придя в отдел, она показала путевку и пересказала разговор с начальницей отдела кадров, чем вызвала всеобщую плохо скрываемую зависть и недоумение.

– А я знаю, почему это вдруг путевка освободилась, – едко произнесла Нинка из планового, которая, похоже, завидовала больше всех, – Дегтярев же собирался ехать со своей этой… А тут его жена взяла путевку куда-то в другое место. То ли пронюхала, то ли просто совпадение… А куда ему деваться? Вот путевка и освободилась… Но почему она досталась именно Людке?! Люд, ну расскажи…

А Людмила сидела за своим столом и глупо улыбалась. Она действительно плохо понимала, что, в сущности, происходит. Ей все это напоминало какой-то плохо поставленный фарс. Сотрудники приходили и уходили, смотрели на нее завистливыми или сочувствующими взглядами, брали путевку из ее рук, долго изучали и клали на место. В общем, такого оживления, неподдельного участия и неприкрытых эмоций она вокруг своей персоны не ощущала, пожалуй, никогда. Конечно, дело просто в том, что Людмила всегда сторонилась институтских интриг, сплетней и закулисных игр. Но теперь она сидела за своим столом в эпицентре происходящего, как елка, являя собой виновника всеобщей суеты.

Когда придурковатое оцепенение все же оставило Людмилу, ей сразу же в голову пришла мысль, как было бы неплохо за счет этой путевки организовать отдых всей семье, уменьшив срок, но увеличив количество отдыхающих. Нужно, конечно, обсудить с Тишей, но идея-то хороша. Да и мужу уже давно пора отдохнуть, сколько можно работать на износ. Если действительно его ценят на работе – должны отпустить. В любом случае здоровье его, и нужно о нем хоть иногда вспоминать, особенно когда есть такая возможность.

В отделе все не унималась суета, когда Людмила встала и, сказав, обращаясь неизвестно к кому: «Если меня будут искать – я в кадрах», – вышла из комнаты под воцарившуюся тишину и провожающие её удивленные взгляды.

Стоя перед кабинетом начальника отдела кадров она долго не решалась постучать. Почему-то в этот раз ей было боязно. Почему – она и сама не могла ответить на этот вопрос. Казалось бы, уже взрослый человек, а ощущение, как у студента перед аудиторией, где принимают экзамен. Глупо. Хотя можно ли охарактеризовать словом «глупо» эмоциональную область, которая, несмотря на многочисленные заверения психологов, едва ли подвластна нам…

Людмила тихонько постучала в дверь. Снова прозвучало «войдите». Людмила вошла. Начальница отдела кадров в это время разговаривала по телефону и взглядом указала на все тот же стул возле своего стола, таким образом, предлагая сесть. Закончив разговор и положив трубку, начальница как-то строго посмотрела на вошедшую, отчего Людмиле сделалось совсем не по себе.

– Что Вы еще хотели, Людмила Михайловна? – после некоторой паузы обратилась к ней кадровик.

– А можно я поеду по этой путевке с мужем и дочерью на втрое меньший срок?

– Извините, но это не в моей компетенции. Это Вам нужно в сам пансионат звонить, с ними и договариваться. Но сразу Вас предупреждаю, что билеты на поезд мы сможем оплатить только Вам.

– Да, я понимаю. А можно у Вас тогда попросить телефон пансионата?

– Сейчас, минутку, – начальница вытащила из одного из ящиков записную книжку, из которой на листок переписала телефон и инициалы. – Вот я тут написала, – начальница протянула листок, – если у Вас будут еще вопросы, не обязательно приходить, Вы можете мне просто позвонить. Мой телефон 533.

– Спасибо вам большое.

Выйдя от начальницы отдела кадров, Людмила сразу же пошла в бухгалтерию, где работала ее знакомая, и где в отличии от Людиного отдела можно было позвонить по «межгороду». Звонки такие в их институте, естественно, не поощрялись, но в малых дозах проходили незамеченными. Особенно если звонили из бухгалтерии. Людмила стала «набирать» пансионат, куда, как оказалось, дозвониться было не так просто. Когда же она все-таки дозвонилась, долго звали к телефону человека, чьи инициалы написала на листке начальница кадрового отдела. В итоге низкий женский голос ответил на том конце провода.

– Да, алло. Слушаю Вас.

– Здравствуйте, я хотела бы у Вас уточнить. Вот мне дали путевку на восемнадцать дней с 24 июля. А можно приехать на 6 дней, но втроем?

– Ну что Вы! – на том конце провода сильно возмутились, как будто Людмила произнесла что-то вообще «за гранью», – В самый сезон у нас нет такой возможности. Да еще и два дополнительных места…

– А если вдвоем на 9 дней? – не отступала Людмила, – ну, пожалуйста…

– Да причем здесь «пожалуйста»?! – на другом конце провода возмутились еще больше, что казалось еще одна фраза – и просто обидятся. – Я Вам русским языком объясняю: нет такой возможности. Если бы Вы к нам в ноябре приехали – другой разговор. А летом – просто не реально.

– Ну, извините…

На другом конце провода повесили трубку, даже не дождавшись окончания фразы собеседника и не попрощавшись. Людмиле сразу представилась грузная женщина в халате, бросившая в сердцах трубку на рычаг, хмыкнувшая, сказавшая в воздух: «Ишь, чего захотела…» – и удалившаяся в темноту длинного неосвещенного коридора.

Вечером за ужином Людмила детально описала мужу весь этот бесконечный и безумный день, добавив: «Может и мне тогда не ехать? Что я там буду отдыхать, а вы здесь жариться в городе?».

– Не выдумывай! – Тиша выдавал фразы порциями между ложками борща, – Дали путевку – езжай… (ложка) Тем более так дешево… (ложка) Сколько мы не отдыхали… (ложка) Да, кажется, аж с медового месяца…

– Да нет, помнишь, мы еще через год в Геленджик ездили. Помнишь?

– Ну да. Так когда это было?! (ложка) Еще до рождества Христова… (ложка) Тем более, поезжай, отдохни. А мы уж тут за восемнадцать дней с Настькой с голоду не помрем…

– Тишь, ну это как-то…

– Поезжай, поезжай… – он отставил пустую тарелку и принялся за второе. – Мне сегодня Кузьмичев, представляешь, говорит, мол, ты, Тимофей Сергеевич, ответственный за проект? Я ему, мол, я. Так почему, он говорит, я должен за тебя бегать и сопли рабочим подбирать? А ему…