Мореходка

XXV.

Теперь ты курсант третьего курса! Настала пора оправдывать три «галки» на рукаве, которые ты проносил всё лето, красуясь в отпуске перед барышнями. Это там ты был бывалым и неотразимым! А теперь, стоя в общем строю роты, ты снова привыкаешь к флотскому порядку, и всё, произошедшее с тобой в отпуске, тает, как приятный, но короткий сон. Распорядок дня Ленинградского Мореходного Училища ММФ СССР неумолимо требует своего исполнения. И ты, являясь неотъемлемой частью этого огромного механизма Системы, крутишься целый день, выполняя приказы начальства. Единственное преимущество в том, что для второкурсников априори ты уже являешься неким авторитетом. И это – капля мёда в бочке дёгтя, в которой тебе предстоит барахтаться целый учебный год.

Четвёртый курс РТО, блеснув в самом начале сентября своими нашивками с четырьмя «галками», исчез из Училища, отправившись на сельскохозяйственные работы по уборке урожая картофеля в одно из подшефных хозяйств Ленобласти. Пятый курс, с золотым иконостасом до локтя из пяти широких нашивок на курсовом знаке, не спеша возвращался с плавательной практики, постепенно вливаясь в ряды личного состава Училища. Для этих высоких, загорелых, просоленных всеми морскими ветрами и уверенных в себе мореманов мы были чем-то далёким и нематериальным, как призраки былых времён их курсантской юности. Это объяснялось тем, что они заглянули в свою будущую жизнь. Это так же, как если бы грешнику при жизни показали Райские кущи! Они были очарованы увиденным, и предстоящие полгода в Училище, были для них Чистилищем, после которого они завершали свой «земной» путь и переходили в иную, «морскую» реальность.

Каждый год курсантам полагалась новая форма, за исключением бушлатов, шинелей и головных уборов, которые выдавались один раз на весь период обучения. За год рабочее платье (роба) изрядно выцветало и застирывалось, поэтому третьекурсники выглядели иначе, чем второкурсники в своих новеньких робах. Зная на «своей шкуре», что рабочее платье не зря зовётся робой (очень созвучно слову – работать!), третьекурсники не выбрасывали свою старую робу (которая теперь называлась «рабочее платье второго срока ношения», а использовали её по прямому назначению. То есть все мероприятия по уборке или работам по Училищу выполнялись именно в старых робах. Это позволяло не заморачиваться каждый раз со стиркой, и выглядеть всегда чисто и опрятно, так как на занятия мы надевали рабочее платье первого срока ношения.

Вообще, такого гардероба форменной одежды, как у моряков, нет, наверное, ни у кого! Существует шесть видов морской формы:

Форму №1 мы никогда не использовали, так как она подразумевала ношение белой форменки и белых брюк. В нашем климате она не использовалась, поэтому нам и не выдавалась.

Форма №2 летняя (у нас она называлась «белый верх, чёрный низ»): белая форменка и чёрные флотские брюки, фуражка с белым верхом.

Форма №3 повседневная: тёмно-синяя шерстяная форменка с матросским воротником, три полоски на котором символизировали три Победы Русского Флота (Чесменское, Гангутское и Синопское сражения). Чёрные брюки и чёрная фуражка.

Форма №4 осенняя: в этом случае на форму №3 сверху надевался чёрный бушлат.

Форма №5 зимняя: вместо бушлата надевалась шинель и зимняя шапка, или фуражка. Во втором случае мы называли это: «быть одетым по форме «гвоздь», так как широкие поля фуражки в сочетании с длинной шинелью напоминали именно этот строительный материал.

Форма №6 зимняя: подразумевала ношение с формой №5 шапки с завязанными ушами.

Форму №6 моряки никогда не использовали. Они ухитрялись заправлять уши под шапку, завязанную сверху, так, что уши почти полностью находились под шапкой. Это спасало от тридцатиградусных морозов, которые навалились в ту зиму на Ленинград. Большая влажность воздуха делала мороз жгучим, уши сворачивались «в трубочку» через минуту пребывания на морозе. Я сам однажды чуть не поплатился за свою беспечность, пытаясь зимой дойти от Учебного корпуса до станции метро «Елизаровская» пешком в шапке с поднятыми ушами.

Так вот, пятикурсникам выдавалась новая форма №3, но не выдавалось рабочее платье. Пятый курс не привлекался ни к каким-либо работам по Училищу, а выполнял только дежурные функции по несению вахты. Повседневная форма одежды для них была форма №3. Новую форму они берегли для выпуска, хотя после окончания Училища носить её было просто негде, и оставляли её потом только себе на память. Некоторые пятикурсники своеобразно «чудили», одевая новую форму, без каких-либо подгонок по фигуре. Они были, ну просто, «в ж…пу уставными»! В широченных тёмно-синих форменках с раздутыми на рукавах у манжет «фонарями», с резиновыми жёлтыми «галками» курсовых знаков на рукаве. В уставных прямых чёрных брюках и с круглым, не согнутым в овал «плевком» (кокардой с якорем) на подпружиненной, похожей на аэродром, фуражке. Поскольку ремень с якорем на бляхе выдавался на первом году обучения, то к пятому курсу большинство курсантов уже носило бляхи ВМФ, где был якорь со звездой. Пятикурсники менялись с второкурсниками бляхами, чтобы выглядеть, как предписывал Устав внутренней службы. В общем, каждый сходит с ума по-своему! Вид у таких «уставников» был дебильный, но нашивки пятого курса прощали любые «закидоны» будущих выпускников.

XXVI.

На нас навалилась учёба. Общеобразовательные предметы закончились ещё на втором курсе. Математика, электро-радиоматериалы, черчение, морское дело – всё было пройдено. Теперь, подкованные теоретически, мы вгрызались в конкретное радиожелезо, которое стояло на судах торгового и рыбопромыслового Флота СССР. Судовой радист – это специалист, разбирающийся во всём, что может потреблять электрический ток. И почти всё, что он должен знать, мы должны были понять и запомнить именно на третьем курсе. Всё обилие информации, свалившееся на нас, нужно было аккуратно рассортировать, разложить по полочкам наших кипящих мозгов и выучить как «Отче наш». Так как от этого в будущем зависела не только твоя жизнь, но и жизни многих людей, с которыми тебе предстояло работать в море. В школе не все изучали английский язык. Я, лично, учил немецкий. Здесь же пришлось начинать с азов. Но на третьем курсе мы все сравнялись по уровню языковой подготовки, и нам предстояло изучать технический английский язык и соответствующую техническую и справочную литературу.

Предмет Эксплуатация радиосвязи (ЭРС) был одним из основополагающих в нашей подготовке. Здесь нельзя было «сачкануть». Скорость передачи и приёма морзянки возрастала от занятия к занятию. И пропуск хотя бы одного занятия по любой, даже уважительной причине (наряд или болезнь), могли привести к тому, что на еженедельной контрольной работе ты мог схватить «два шара» (получить оценку 2) и остаться без увольнения в город на всё время, пока оценка не будет исправлена хотя бы на 3. Пять ошибок в принимаемом тексте, или группе цифр, и ты уже пополнил состав «дурбата»! Поэтому на контрольные приходили и живые и «мертвые», с повязками дневальных или дежурных, или в бинтах и с костылями, но явка на контрольных работах была всегда почти 100%. Вечерняя самоподготовка по ЭРС проходила добровольно, но каждый уделял ей не менее часа в день. Главной проблемой было найти свежую газету, текст которой передавался нами поначалу на вертикальном телеграфном ключе («клоподаве»), а затем и на горизонтальном («пиле»). «Ставить руку» (этот термин применим не только у музыкантов, но и у радистов) приходилось самому. Поэтому у каждого радиста вырабатывался свой «почерк». И мы на слух уже различали, кто из товарищей как «работает в эфире». Для тренировки приёма морзянки на слух кто-либо из курсантов, обладающих «разборчивым почерком» при передаче, садился за преподавательский стол, брал какой-либо текст и включал общую трансляцию или трансляцию на наушники-радиотелефоны, имеющиеся на каждом учебном столе. Тон передаваемого сигнала можно было изменять от самого низкого до самого высокого. Когда все сидели в наушниках и «передающий» курсант, сидя за столом преподавателя, настраивал высоту тона сигнала, передавая постоянно одну и ту же букву «V», и неосторожно «залезал» в высокочастотную область, то всех бил по ушам очень болезненный звуковой удар! Все разом скидывали наушники, и материли «передающего» со всей пролетарской ненавистью!

Предмет «Радиооборудование судов» (РОС) вёл преподаватель Филимонов. Он тоже в прошлом был выпускником ЛМУ и, поработав на судах и став начальником радиостанции, перешёл на преподавательскую работу в Училище. Он прекрасно знал все курсантские уловки и безжалостно пресекал всяческое недобросовестное отношение к своему предмету. Лекции он читал тихим голосом, без особых эмоций, и всё, что мы за ним записывали в конспект, требовал изложить при ответе слово в слово. Лекции проходили нудновато, но знать это всё было необходимо. Поэтому мы зубрили записи лекций, как стихотворение без рифмы, с одновременным прохождением указкой по хитросплетениям линий принципиальных схем радиоаппаратуры. Читать конспект без схемы радиооборудования было бесполезно, так как на слух записанное воспринималось как бред сумасшедшего. Поэтому мы часто называли конспекты по РОС «Филькиной грамотой». Мы стонали поначалу, но потом наше «серое вещество мозга» включалось, и мы как заправские попугаи могли повторить всё, записанное нами, перед преподавателем, с одновременным прохождением указкой по электрическим цепям схемы. Потом количество переходило в качество, и мы могли осознавать то, что произносили вслух. Процесс обучения продолжался.

XXVII.

Но продолжался он недолго. Ровно через месяц после начала занятий, четвёртый курс вернулся в Училище, чтобы вновь из него убыть на этот раз на стажировку на Военно-Морской Флот. К радости сельских тружеников и правительства Ленинградской области урожай картофеля в тот год превысил все ожидания. Наши четверокурсники добросовестно помогали труженикам полей этот урожай собрать, но времени убрать всё не хватило. Приближались заморозки, и убрать картошку нужно было любой ценой. Этой ценой стал наш учебный график. Приказом Начальника Училища в экстренном порядке наша рота была снята с учёбы и мобилизована на борьбу с небывалым урожаем!

Сентябрь был тёплым. Начало октября тоже не было холодным. Нас переодели в рабочее платье второго срока ношения, выдали каждому бушлат и вещмешок с сухим пайком, погрузили в автобусы и отправили на «передовую» Битвы за Урожай! Накануне «ленинградцев» отпустили домой, и ребята захватили в нашу поездку кассетный магнитофон с записями «Пинк Флойд» и других модных групп и запасные батарейки. Лёжа в проходе автобуса на вещмешках под музыку «Би Джиз» в обработке для симфонического оркестра, мы ехали в неизвестность. Наше будущее, всё то, что нам предстояло испытать через год, опередило время и стало для нас настоящим.

Место, где нам предназначалось совершить трудовой подвиг, находилось недалеко от какой-то деревни. На окраине картофельного поля были выстроены несколько деревянных бараков, в каждом из которых стояли металлические койки, несколько тумбочек и нагревательный агрегат, напоминающий мангал для шашлыков с встроенными электрическими спиралями. Перед бараками находились длинные ряды умывальников. В отдельном помещении размещался камбуз и столовая. В столовой стояли сколоченные из досок длинные столы, укрытые клеёнкой, и деревянные лавки. Металлические миски, кружки и ложки, да ещё большие алюминиевые кастрюли и чайники. Кашеварили наши курсанты с АХО. Там, видно, были специалисты и по приготовлению пищи. Столовая была небольшая, поэтому приходилось принимать пищу в несколько смен.

Меню было одно и то же: на первое – вода с картошкой (иногда попадались кусочки мяса и капусты), на второе – картошка без воды (с теми же кусочками мяса и капусты), на третье – вода без картошки и капусты, называемая чай или компот. Хлеб добавлялся к любому из этих блюд.

В поля нас доставляли на бортовых машинах, которые возили мешки с собранной картошкой. По полю ехал трактор со специальным уборочным агрегатом, который выворачивал из земли клубни картофеля, а нам оставалось лишь собрать их с борозды в мешки, а ботву – в кучи на краю поля. Мешки грузились нами на машины и убывали в овощехранилище. Работа на свежем воздухе повышала наш аппетит, освобождала голову и продолжалась «отсюда и до обеда», а после обеда – до ужина. В вечернее время нас ждали развлечения: пара фонарей на деревянных столбах за окном, да бесконечный «Пинк Флойд» из магнитофона. Можно было сходить в соседний барак в гости к другой группе. Там была гитара. После недели «уборочной страды», похожие на белорусских партизан, заросшие щетиной и ненавидящие картошку в любых её видах, мы стали придумывать себе занятия для досуга после работы.

Наши соседи, выяснив, что после нас в бараках будет производиться ремонт и все обои на стенах можно использовать в своё удовольствие, начали заниматься художественной росписью стен, на которых ещё до нас уже были нарисованы чрезвычайно оригинальные изображения «ублюдков». Это были рисунки шариковой ручкой, в большом масштабе, с качественно прорисованными деталями, можно сказать авангардное искусство! Жуткие, и, в то же время любопытные физиономии и тела «ублюдков» создавали сюрреалистическое пространство, в котором каждый ублюдок не был похож на другого и имел свой порядковый номер. Так «ублюдок №1» занимался сбором картошки, «ублюдок №2» играл на гитаре, остальные «ублюдки» занимались каждый своим любимым делом. А нашим любимым делом становилось рассматривание этих «ублюдков». Тут был даже портрет нашей всеми любимой «Шары». Наконец-то мы увидели её воочию! Ну, и карты, конечно же, имелись в каждой группе. Не шахматы же брать с собой на картошку!

Дни были солнечными, можно было ходить без бушлатов. Но ночи становились всё прохладнее. Если включали обогреватель, а в соседних бараках тоже пытались ими согреться, то вылетали пробки. А без электричества магнитофон играл недолго. Быстро садились батарейки. Чтобы согреться ночью, мы придумали составить все койки в один ряд вплотную друг к другу. Ложились все под одеяла, сверху бушлаты. Спали иногда одетыми в робах. Толя Стеценко умудрился откуда-то натащить каких-то тряпок, чуть ли не сена. В общем, устроил себе подобие какого-то гнезда, накрывался с головой, и как всегда в койке его не было видно: мастер маскировки! Мы уже настолько привыкли к нашей «партизанской» жизни, что ребята стали разрисовывать свои робы хлоркой, украшая их орнаментом, рисунками и надписями на английском языке «Potatoes-79». Ну, прямо «индейцы» какие-то! Командир смотрел на это всё, плевал в землю и шёл к себе пить водку, прекрасно понимая, что нас здесь в это время и в этом месте не должно было быть! И пусть лучше рисуют на спинах, чем будут следовать его примеру, а потом не выйдут на работу.

К сожалению, на снимке курсанты не нашей роты. Но мы выглядели так же, как они.

В предпоследний день работы нам дали дембельский аккорд: надо было загрузить огромную кучу турнепса в мешки. Загрузить этими мешками с турнепсом «КамАЗ» и убрать погрузочную площадку. Мы скрупулёзно выполнили приказ и завалили кузов мешками так, что у «КамАЗа» спустило колесо. Когда пришёл водитель, то долго матерился, так как для того, чтобы сменить колесо, нужно было разгрузить машину полностью. Теперь уже матерились мы, но разгрузили всё обратно. А на следующий день, после замены колеса, погрузили осточертевший турнепс вилами в мешки вместе с соломой и всяким лежащим под ногами мусором, и перекидали всё в кузов. А оставшуюся сельхозпродукцию разметали за территорию погрузочной площадки. Когда приехало руководство сельхозпредприятия, в шляпах и длинных чёрных кожаных регланах, в сопровождении нашего командира, то они нашли идеальный порядок на погрузочной площадке и отъезжающий последний «КамАЗ», гружённый дарами урожая 1979 года.

В Училище мы ехали под песню «Queen» We are the Champions! Мы возвращались домой и твёрдо знали: «Учение – свет!» Когда рота пришла на ужин в столовую Экипажа №2, дежурный офицер, следящий за порядком прохода курсантов в помещение столовой, обалдело смотрел на наши небритые счастливые физиономии. На робы, расписанные в лучших национальных традициях индейцев Северной Америки. Он хотел что-то сказать, но только махнул рукой, разрешая войти в зал столовой для принятия пищи. На ужин были макароны! Какое счастье! А после ужина командир построил роту и приказал всем вымыться в душевых подвала Экипажа №2 и переодеться в рабочее платье первого срока ношения. А все старые робы пустить на ветошь для уборки помещения роты. Утром мы шли на занятия чистые, гладко выбритые и были готовы с радостью продолжить обучение на третьем курсе ЛМУ ММФ СССР!

XXVIII.

Окунувшись с головой в учёбу, мы почти позабыли нашу «летнюю операцию» по захвату грабителей. Но о нас не забыли. В начале ноября в Училище пришли повестки явиться в суд. Те из наших ребят, кто давал свидетельские показания в прокуратуре, должны были прийти на заседание суда и участвовать в судебном процессе. По училищу опять прошла информационная волна, вызванная воспоминаниями о летних событиях. Процесс получился громким. На скамье подсудимых были трое преступников: двое мужчин, напавших на Шуру Овчинникова, и одна женщина – наводчица. Всплывали новые факты по их преступной деятельности. Водителя такси не привлекали по делу, так как Шура его не опознал. В момент задержания были только один нападавший на Шуру мужчина и женщина. Второго грабителя взяли под арест через пару дней после задержания подельников. Они сдали его следствию.

Наши ребята поехали в суд, где был вынесен приговор этой банде. Сроки всем грабителям дали немаленькие. Одному из мужчин – 7 лет колонии, ввиду его сотрудничества со следствием и наличия у него маленьких детей, а второму грабителю и наводчице – по 10 лет колонии, уж не помню, какого режима! Трудно было понять, почему именно Шура, простой курсант мореходки, не обладающий какими-либо большими деньгами, стал объектом нападения на него этой банды. Но факт остаётся фактом: благодаря нашим действиям, на одну банду в Ленинграде стало меньше!

Ближе к зиме в Училище опять возник интерес к этой теме. В газете «Ленинградская правда» была напечатана небольшая заметка в рубрике «Милицейская хроника». В ней кратко описывались все события нападения на Шуру. В заметке его имя указывали под псевдонимом «товарищ О.» Журналист писал: «На следующий день после нападения на него, товарищ О. вернулся на Московский вокзал со своими друзьями, и им удалось задержать преступников и передать их органам милиции». К нам в роту пришёл наш замполит Радиотехнического отделения (заместитель Начальника РТО по политической части), Ануфриев Б.Е. Он зачитал перед нашим строем эту заметку и объявил от имени Органов Внутренних Дел благодарность курсантам нашей роты за участие в поимке опасных преступников. Шура стал «Легендой» нашего Училища, и теперь, при встрече с ним, замполит Ануфриев здоровался с ним за руку и называл его «товарищ О.»

Позже был ещё один случай с участием нашей роты. Но непосредственного участия в нём наша группа не принимала. Мы застали только финал этой истории. Со слов очевидцев, дело было так.

В конце мая нашу группу сняли на неделю с занятий и отправили в пионерский лагерь «Маяк» Балтийского Морского Пароходства. Мы должны были подготовить территорию лагеря к заезду первой смены детей. Провести неделю на свежем воздухе после напряжённого учебного процесса в Училище, не особо утруждаясь, было для нас просто наградой! Жили мы как в санатории! Кормили нас великолепно, работой не мучили. Вечерами мы играли в футбол с местными подростками да ходили к ним в местный сельский клуб на танцы. Даже в нашем рабочем платье мы выглядели «первыми парнями на деревне». В общем, как говорится: «Чудно время провели!» А когда мы вернулись в Училище, то сразу же попали на построение роты перед Экипажем №2, где нашему отцу-командиру в торжественной обстановке от руководства города была объявлена благодарность и вручён ценный подарок – наручные часы! «За помощь, оказанную курсантами нашей роты по поддержанию порядка во время проведения массовых культурных мероприятий по случаю Дня выпускника», – за точность формулировки не могу ручаться, но смысл был примерно таким.

Как нам рассказали потом ребята, в период начала Белых ночей в Ленинграде на набережных Невы всегда проходят массовые гуляния школьников и учащихся. Теперь это называется «Алые паруса», но тогда официального названия не было. Просто по Неве ходил парусник с алыми парусами, а учащиеся праздновали окончание учебного года. Наши курсанты тоже хотели поучаствовать в этом празднике. Как организовывалась эта вылазка, в деталях, я не знаю. Но желающих набралось довольно много. Было решено покинуть училище во время выхода роты на вечернюю прогулку. «Самоходчики», одетые в форму №3, в составе марширующей роты вышли через ворота училища, а за поворотом организованно покинули строй и рванули на Невские берега. Поредевшая рота вернулась в Училище, а счастливцы увидели ночной Ленинград, разводку мостов и народные гуляния. Вероятно, опыт стояния в оцеплении во время праздничных салютов на мостах Города трёх революций для наших курсантов не прошёл даром и был применён в полной мере и здесь. По некоторым данным, наши курсанты помогли милиции осуществить несколько задержаний нарушителей общественного порядка. Была пресечена попытка изнасилования какими-то гадами подвыпившей десятиклассницы. Двоих школьников, впервые попробовавших спиртное, тоже удалось спасти, благодаря нашим курсантам. И вдобавок ко всему в какой-то драке наши ребята помогли милиции задержать хулиганов. Как это происходило конкретно, сейчас никто уже вспомнить не может, но тогда этот поступок курсантов нашего Училища был городской администрацией замечен, оценен и представлен к поощрению. Поскольку администрация Училища второй раз сталкивалась с подобным несанкционированным успехом за учебный год, последствия для участников «вечерней прогулки» нельзя было назвать приятными. Начальник РТО Ситкевич Г.Л. бушевал и искал зачинщиков «самохода», но, поскольку опять никто из руководства не пострадал, дело как-то само по себе постепенно сдулось и забылось. А нашему отцу-командиру это стоило ещё одной пряди седых волос и традиционного «обмывания» награды.

XXIX.

Имея опыт «лаборантства» на втором курсе, вкусив все его прелести и отгуляв положенные за это дополнительные дни отпуска, на третьем курсе мы продолжили эту прекрасную традицию и теперь «застолбили шхеры» в других предметных кабинетах. Для меня в учебном корпусе места не нашлось, и я стал лаборантом на Военно-морском цикле (ВМЦ) у преподавателя майора Воронина В.С. Шхеры при кабинете не было, но на уборку я регулярно туда уходил. Зато наши ребята «прописались» весьма удачно. В одной из лаборантских шхер был даже телевизор. А это было просто шикарно! Нам удалось посмотреть все серии вышедшего тогда сериала «Место встречи изменить нельзя». В другой шхере был коротковолновый радиоприёмник, и там можно было втихаря слушать музыкальные программы Севы Новгородцева по «BBC». Но главное, там можно было собраться со своими друзьями и обсудить, вдали от посторонних глаз и ушей наши текущие проблемы. Учёба давила на мозги, и мозги нуждались в творческом разнообразии мышления, а не просто в тупом усваивании учебной информации. В Училище была библиотека, но там мы в основном брали учебники. На художественную литературу времени просто не было. Но вот художественная самодеятельность руководством и курсантами приветствовалась! Всё это было обличено в форму вечеров отдыха, которые периодически устраивались в Училище силами той или иной роты с различных отделений и курсов. В основном занимались этим третьекурсники. Вся прелесть этих вечеров была в том, что была утверждена официальная программа, обязательно включавшая в себя торжественную часть, посвященную какому-либо празднику, а потом можно было показать на сцене самодеятельное представление (что-то вроде «капустника»). Затем были танцы с приглашёнными из других учебных заведений города девушками. Танцы были главной целью вечера! Музыкальное сопровождение обеспечивал наш училищный вокально-инструментальный ансамбль, в котором курсанты с приемлемой музыкальной подготовкой брались за исполнение любых, полюбившихся нам музыкальных хитов: от «Машины времени» до «Юрай Хип»! Пойти на танцы можно было много куда: в различные Дома Культуры или Дворец Молодёжи. Но там была чужая территория, где на танцах или после них можно было нарваться на разборки с местной шпаной. А оно нам было надо? В Училище же мы были хозяевами и могли приглашать того, кого хотели, вручая своим симпатиям пригласительные билеты. Распространялись билеты по учебным заведениям через комитет комсомола, но можно было и самому взять пригласительные для личных целей. Побывав на втором курсе на нескольких таких вечерах, проводимых другими ротами, мы загорелись идеей провести свой вечер.

В одной из шхер собрался «военный совет». Идеи били фонтаном, но всем пришлась по душе тема «Мореходное училище миллион лет до нашей эры»! Как раз на экранах города шёл фильм со сходным названием. Начало было положено! Как снежный ком, катящийся с горы, идея обрастала новыми деталями, участниками и реквизитом. Всем нашлась работа, которую все делали с удовольствием, так как до этого мало кто из нас был знаком с самодеятельностью. Души у всех истосковались по какому-либо разнообразию в курсантской жизни, и руководство благословило нас на проведение нашего вечера отдыха!

XXX.

Сценарий вечера разрабатывался инициативной группой стремительно и неотвратимо.

Обратного пути не было, так как дата проведения вечера была уже назначена и официально утверждена партийным руководством нашего Училища. Всеми постановками на сцене нашего актового зала распоряжалась директор клуба. Дама эта была высокообразованна и весьма обидчива. Для официальной части мы решили поставить на нашей сцене эпизод из «Оптимистической трагедии». Там и тематика морская, и форма наша вполне подойдёт вместо сценических костюмов. Выбрали небольшой, но зрелищный эпизод, где комиссарша убивает анархиста-насильника, и попросили директора клуба нам помочь с женской ролью. Она поначалу согласилась, но уже на второй репетиции напрочь отказалась иметь с нами дело! Чем-то мы её обидели и, похоже, смертельно! Ну, что же, делать нечего. Поскольку эта часть нашего выступления была обязательной, то мы весьма вольно перекроили содержание пьесы, и вместо женщины-комиссара у нас появился комиссар-мужчина. Фраза комиссара, которую он произносил после выстрела в одного из потенциальных насильников: «Ну, кто ещё хочет попробовать комиссарского тела?!» – звучала теперь дико и двусмысленно. Но мы не акцентировали на ней внимание зрителя и лихо продолжали революционную тему, уводя линию сюжета от гомосексуализма к идеям Мировой Революции! В финале нашего пятиминутного прогона возвышенный революционный дух должен был безоговорочно побеждать упаднический дух анархизма и махновщины. А потом мы строевым шагом покидали сцену, изображая высокоидейных бойцов Революции, идущих на смертный бой со всяческой мировой контрой. У-у-ф! С первой частью выступления вроде бы разобрались.

Вторая часть, «Мореходное училище миллион лет до нашей эры», должна была начинаться ранним мезозойским утром в доисторическом лесу, на полянке, где располагалось доисторическое Мореходное училище. Сюжет был простым и понятным, как мычание мамонта: курсанты возвращаются с плавательной практики! Развитие сюжета начиналось с одинокого доисторического дневального по роте, коротающего своё дежурство за прослушиванием доисторического радиоэфира. Потом появлялись его однокашники, возвращающиеся после практики, «упакованные» в заморскую «отоварку». Каждый жестами и мимикой рассказывал о своих приключениях. Появление нового персонажа происходило под восторженные вопли ранее прибывших товарищей. Когда все собираются вместе, то отмечают встречу распитием безалкогольных заморских напитков, после чего исполняют удалой матросский танец. Закончив выступление под финальные музыкальные аккорды, все участники представления спрыгивают со сцены в зал и по проходам между рядами стульев выбегают через двери в коридор, а затем возвращаются в помещение за сценой, где переодеваются в форму №3 и принимают участие в последующих танцах. Вот такой был сценарий нашего вечера отдыха!

А на деле всё произошло не совсем так, как задумывалось!

XXXI.

Суббота для курсанта – самый желанный день! Хотя ты и занимаешься в Учебном корпусе, как и в другие дни, но ощущение праздника весь день будоражит тебя изнутри! Ты ждёшь вечера как манны небесной, потому что сразу после ужина рота будет построена для увольнения в город. И если ты:

– всю неделю был паинькой;

– обошёлся без «залётов» начальству (что означает отсутствие у тебя наряда вне

очереди);

– не заступаешь в очередной наряд по роте или Училищу;

– не получил или успешно исправил свои «два шара» по какой-либо учебной дисциплине;