Мореходка

К тому моменту, когда батарейка окончательно разряжалась, эта учебная дисциплина курсантом была уже пройдена, экзамен сдан, и курсант находился на плавательной практике где-нибудь за границей. А преподаватель, вскрыв «блок питания» для устранения неисправности, хмыкнув, вспоминал наглеца добрым тихим матом!

XIV.

Помимо гражданской профессии, выпускники ЛМУ ММФ получали ещё и воинскую специальность. Вся прелесть обучения в нашем Училище была в том, что после выпуска тебе присваивалось воинское звание младшего лейтенанта запаса Военно-Морского Флота СССР! Ты становился офицером запаса, и то время, что ты провёл в стенах Училища, не выпадало из твоей жизни, как, скажем, срочная служба в Армии или на ВМФ. Это обстоятельство резко поднимало престиж нашей Системы. И поэтому конкурс при поступлении в наше среднее специальное учебное заведение был не меньше, чем в высшее. Военно-морскую подготовку мы проходили на Военно-Морском Цикле (ВМЦ). Располагался он в одном здании с Экипажем №1, но занимал отдельный комплекс помещений размером с половину здания, с оборудованным КПП (контрольно-пропускным пунктом) и отдельным входом со стороны стадиона. Начальником военно-морской подготовки (ВМП) был кадровый офицер, капитан первого ранга (каперанг). Преподавателями также были кадровые офицеры ВМФ, морской авиации и некоторых других родов войск. Организация обучения проходила с соблюдением всех норм и правил, применяемых в военных училищах. Военно-Морской Цикл жил своей параллельной военной учебной жизнью, во многом очень похожей на нашу, гражданскую. Учебные дисциплины в принципе были одни и те же. Но здесь была уже жёсткая специализация, напрямую относящаяся к ВМФ. В учебных классах мы знакомились с настоящим вооружением: могли посидеть на месте наводчика и покрутить ручки управления приводных механизмов корабельного зенитного орудия, потрогать руками настоящие торпеды, заглянуть внутрь донной мины, включать военные радиостанции, приёмные и передающие устройства. Но основная подготовка велась по изучению электрических принципиальных схем аппаратуры связи, применяемой на ВМФ. Часто эти сведения были засекречены, поэтому с Военно-Морского Цикла было запрещено выносить что-либо, представляющее собой Государственную тайну. Конспекты курсантов хранились в «Секретной части», в особых, опечатанных мастичными печатями чемоданах. Чемоданы с конспектами выдавались особым уполномоченным лицам – «секретчикам», из числа обучающихся курсантов. Почти три с половиной года я носил этот чемодан, выдавая конспекты курсантам нашей группы только на лекции или занятия по самоподготовке.

Преподаватели на ВМЦ были разными, я бы сказал: «разнообразными». Некоторые особо примечательные личности были знакомы многим поколениям выпускников ЛМУ ММФ. Один из преподавателей носил весьма экзотическую кликуху «Роза в стакане». Был он мягок в манерах, напоминая помещика Манилова из «Мёртвых душ» Гоголя. Но курсанты его не очень любили, так как лекции он читал нудно и неинтересно. Основным интересом преподавателя было не повышение уровня образования курсантов, а тяга к «Зелёному Змею». За эту тягу он и был с позором изгнан из Училища спустя три-четыре года после нашего выпуска. Вторым из преподавателей ВМЦ в памяти остался подполковник военной морской авиации Краснов. Сначала у него была кличка «Буратино». Но потом сама его фамилия стала именем собственным. Он был всегда подтянут, строг, но высоко ценил шутку, и его речь изобиловала запоминающимися оборотами, которые позволяли поддерживать мозг курсанта в тонусе во время лекции и не позволять ему впадать в спячку.

К примеру: «Ток – как курсант: всегда следует по пути наименьшего сопротивления. Поэтому он проходит через гвардейский резистор R2, включённый параллельно конденсатору С2, которые вместе образуют «гридлик» (Гридлик (англ. grid leak – утечка сетки) – цепь автоматического смещения в конструкциях с электронной лампой. Состоит из параллельно соединенного конденсатора и резистора, включенных между катодом и сеткой).

После незнакомого слова мозг курсанта окончательно просыпался и снова адекватно воспринимал объяснения преподавателя. А шутка, что на склад вчера завезли свежую партию гридликов и требуются желающие отправиться на их разгрузку, ещё долго ходила между курсантами. Тезис «Тяжело в учении – легко в ресторане, с дипломом в кармане!» сопровождал нас на протяжении всего времени учёбы. В рамках военно-морской подготовки курсанты на четвёртом курсе проходили двухмесячную стажировку на военных кораблях, а на пятом курсе сдавали Государственный экзамен. Звание младшего лейтенанта запаса присваивалось не в училище, а в военном комиссариате по месту дальнейшей работы молодого специалиста. Поэтому военный билет выпускники училища получали, лишь прибыв к месту назначения. Без военного билета ты продолжал оставаться призывником, и это заставляло тебя обязательно прибыть на место работы. Это было хорошим стимулом для планового трудоустройства молодых специалистов даже в самых удалённых уголках нашей необъятной Родины. Большинство знаний, полученных на ВМЦ, нам в дальнейшем так и не пришлось использовать в работе. Ну и, Слава Богу!

XV.

Отношение администрации к курсантам Училища складывались, как в любом большом коллективе: всегда высоко ценились специалисты. Курсантов, хорошо владеющих какой-либо приемлемой для Училища специальностью (сварщик, плотник, столяр), имеющих выдающиеся спортивные заслуги (спортивные разряды или звания), обладающих художественными или музыкальными способностями или, наконец, имеющих красивый разборчивый почерк, руководство обязательно выделяло из всего личного состава и активно использовало для различных нужд Училища и своих собственных. То есть, находясь в круге внимания руководства, ты имел больший авторитет, чем остальные сокурсники. Это не особо сказывалось на личных отношениях между курсантами, но было плюсом при рассмотрении каких-либо отдельных вопросов: например, характеристики на получение визы для загранплавания. Да, и дальнейшее распределение по местам работы будущих молодых специалистов могло во многом зависеть от их деятельности в Училище. Как сказал нам один Первый помощник капитана, когда мы проходили плавательную практику: «Работайте на авторитет! Потом авторитет будет работать на вас!»

Среди нас было несколько великовозрастных, уже женатых, курсантов, успевших поработать по полученным ранее специальностям. Они сразу же устраивались на полставки на работу в Училище и кормили свои семьи, потому что на 9 рублей семью не прокормишь. Было много ребят с первыми взрослыми спортивными разрядами по борьбе, гребле, лёгкой атлетике, многоборью. Были кандидаты в мастера спорта по боксу и радиоспорту (причём второй из них учился в нашей группе и был чемпионом России среди юношей в личном зачёте). Всем нашлось применение для того, чтобы продолжать славные традиции Ленинградского Мореходного Училища ММФ СССР. Каждая рота к очередному празднику подготавливала стенную газету. Мне, как окончившему первый класс детской художественной школы, пришлось вспомнить все приобретённые ранее навыки художественного творчества и взяться за краски и карандаши. Вместе с другими ребятами мы рисовали стенгазету к Новому году на трёх больших, склеенных между собой листах ватмана. Остальные роты делали то же самое. В Училище проводился традиционный конкурс стенных газет, и в случае победы в нём победителей ожидало поощрение от руководства Училища. Наша газета отличалась от школьной стенгазеты тем, что здесь мы были полными хозяевами и сами решали, что рисовать и о чём писать. Полнейшее курсантское народное творчество! Да и на это время, пока мы делали газету, нас освобождали от всех остальных работ. «Лучше держать в руках тяжёлый карандаш, чём лёгкий ломик!» – гласит народная мудрость! После двух недель наших усилий появилось огромное художественное полотно с заголовком «Аргонавты». Название было хорошее, но очень длинное. На то, чтобы нарисовать столько букв, ушла неделя времени. За вторую неделю на полотне появилось изображение заснеженного Учебного корпуса, перед которым юный Новый год в морской форме докладывал стоящему за штурвалом, румяному Деду Морозу о заступлении на Праздничную вахту. Снежинки живописно окружали заметки о жизни роты, снегири украшали ёлки перед Училищем, и всё это сверкало и переливалось блёстками от разбитых ёлочных игрушек. Нам самим так понравилось, что мы сфотографировались вместе со своим «детищем». Перед Новым годом все роты вывесили свои газеты в Актовом зале, и курсанты на переменах ходили смотреть на творения ротных художников. Училищное жюри конкурса присудило Первое место газете нашей роты! Нам объявили благодарность от Начальника Училища, а командир своей властью разрешил мне на Новый год съездить домой в Калинин.

XVI.

Моряки всегда отличались хорошей физической подготовкой, и в нашем Училище для этого были все условия. Весь второй курс курсанты были обязаны выходить на утреннюю зарядку. Если позволяли погодные условия, то зарядка проводилась на свежем воздухе. Разрешалось заниматься утренними пробежками. Для этого прекрасно подходил стадион Училища. Если же он был закрыт на просушку или его «директор» Николай Николаевич Боговец (Кал Калыч) проводил на его территории какие-либо ремонтные работы, то курсанты с разрешения старшин могли до подъёма выбегать на Большой Смоленский проспект, добегать до проспекта Обуховской обороны и возвращаться обратно к окончанию зарядки. На территории училища был построен плавательный бассейн. Предыдущие выпуски участвовали в его строительстве, а нам довелось в нём поплавать.

Бассейн был прекрасно оборудован. Двадцатипятиметровая чаша бассейна с трёхметровой глубиной у двух вышек для прыжков (5 и 3 метра) была разделена на несколько водных дорожек со стартовыми тумбами. Большие часы с секундомером, зал для «сухого» плавания, оборудованные душевые комнаты и раздевалки прекрасно дополняли этот спортивный комплекс. В лихие времена 90-х годов в этом бассейне сделали дельфинарий. Возможно, сейчас там уже всё изменилось, но тогда мы получали настоящую подготовку. Нас научили правильно плавать, прыгать в воду с большой высоты, буксировать утопающего, оказывать первую помощь при утоплении и проплывать большие дистанции с наименьшими затратами энергии. Всё это очень могло пригодиться в условиях работы на море для спасения не только своей, но и жизни других людей.

В каждом мореходном училище обязательно есть команда по гребле на шестивёсельных ялах. Это традиция. Соревнования между морскими училищами города проводились регулярно, каждый год. Поскольку я до Училища три года занимался греблей (правда, на спортивной байдарке) и имел первый спортивный разряд, то в команду был зачислен сразу. Остальных ребят набирали по принципу: выше и сильнее. Нас было шестеро гребцов, «грамотных в плечах». Но полный экипаж яла включал ещё и рулевого.

На эту роль выбирался самый лёгкий курсант из нашей роты в целях уменьшения веса «балласта». Рулевой ещё должен был подавать команды во время гребли и орать: «И-и раз! И-и два!» – чтобы все слаженно и одновременно совершали гребок. Ял был не обычной шлюпкой, а спортивным судном. Отличался он от обычного тем, что имел на каждой банке (скамейке) места для гребцов так называемые «салазки». Это прямоугольный кусок толстой фанеры с наклоном порядка 20 градусов в сторону кормы. Таких «салазок» было трое, по два гребца рядом на одних «салазках». Гребцы одевали особые короткие штаны, сшитые из обычной курсантской робы. Но к этим штанам сзади вшивался огромный карман, куда вкладывалась специальная «подушка». Одев такие штаны, гребец был похож на обезьяну-павиана с огромной задницей! Поверхность «салазок» щедро смазывалась солидолом. И «пятая точка» гребца легко перемещалась по «салазкам», позволяя сгибать ноги и упираться ими в упор на днище, что увеличивало замах весла во время начала гребка. А под конец гребка ноги выпрямлялись и весло, сделав полный гребок, выходило из воды. При таком способе гребли усилия рук и ног складывались и позволяли значительно увеличить мощность гребка. Такой принцип использовался спортсменами в Академической гребле, только там сиденье гребца (сляйда) катается по специальным направляющим на колёсиках. Такие спортивные ялы использовались только на соревнованиях или для тренировок перед ними. В остальное время мы тренировались на гребной базе Академической гребли, которая находилась напротив ЦПКО им. Кирова на реке Средняя Невка, недалеко от яхт-клуба. Нам выдавалась лодка – академическая восьмёрка с рулевым. Ещё трое парней со старшего курса, тоже члены сборной училища по гребле, присоединялись к нам. А я садился в академическую одиночку, и наша небольшая флотилия рассекала воды Большой Невы и всех Невок города. Тренировались мы два раза в неделю, как только реки освобождались ото льда. А после досрочной сдачи весенней сессии – почти каждый день, так как готовились к Общероссийским соревнованиям. Как прекрасно было нестись по водной глади рек, среди дивных красот Города на Неве! Солнце, свежий воздух, крики чаек над головой, чувство полной свободы и бурлящей силы в молодом натренированном теле! Прекрасное было время!

Как-то раз к нам на училищный дебаркадер, где мы переодевались, пришёл проверяющий офицер, капитан-лейтенант (которого напугал наш Стэц, когда спал в кубрике под матрацем). Он должен был сопровождать нас во время тренировки на обычном училищном шестивёсельном яле. Ял был полностью укомплектован, то есть имел шесть вёсел, мачту и свёрнутый парус. Когда мы погребли немного и кап-лей убедился, что мы не «сачки», мы поинтересовались, ходил ли он под парусом. Он рассказал, что во время учёбы в военно-морском училище они практиковались в этом на шлюпочных занятиях. Упрашивать его долго не пришлось, и вот под его руководством мы поставили мачту и подняли парус. Наше парусное судно, управляемое офицером Военно-Морского Флота, влекомое ветром, который игриво трепал зачёс над лысиной капитан-лейтенанта, весело заскользило по течению из Средней Невки в Финский залив. За двадцать минут мы были уже в паре километров от устья Невы. Опомнившись, мы решили вернуться, но ветер был противный, и мы, идя галсами, два часа возвращались обратно, не прибегнув, к нашей чести, к помощи вёсел. Таким было наше первое плавание под парусом! Мы чувствовали себя настоящими «морскими волками»! Поскольку на ужин в Училище мы безнадёжно опоздали, а голод испытывали точно «волчий», скинувшись, у кого, что было в карманах, мы наскребли на две пачки пельменей, которые затем были куплены в соседнем с дебаркадером магазине, сварены тут же в электрическом чайнике и съедены нами со зверским курсантским аппетитом!

XVII.

Сдана летняя сессия! Ура-а-а!!! Мы отучились на втором курсе! Команда «Приказано выжить!» выполнена! Как поступают студенты, закончив сессию? Правильно, идут в отпуск! Но мы же не студенты. Курсант, сдав сессию, поступает в полное распоряжение Администрации Училища, поскольку является главной трудовой силой, обеспечивающей функционирование и жизнедеятельность всей Системы! Полтора месяца летнего отпуска курсант получит, но перед этим он должен ударным трудом заслужить это великое «Право на отпуск». Личный состав роты РТО после сдачи летней сессии составляет около 150 человек. За год есть потери «убитыми и ранеными», но, в целом, рота представляет собой сплочённый, боеспособный и дружный коллектив, который может решить любые, поставленные перед ним задачи. Поскольку отпустить всех в отпуск одновременно будет для Училища невозможно и выполнение всех работ, несение дежурно-караульной службы и обеспечение порядка лежит на курсантах училища, то наша рота, в целях сохранения боеспособности, решением отца-командира была поделена на две части в плане очерёдности ухода в летний отпуск. Часть курсантов каждой группы убывала в отпуск в первую половину лета, а оставшаяся – во вторую, чтобы к началу следующего учебного года рота была бы в полном составе.

Вот и в нашей группе часть ребят засобиралась домой. Счастливчики забудут на полтора месяца, что такое строевые занятия, подъём в 06.00 для чистки картошки на камбузе, чтобы накормить всё училище. Не вспомнят, что такое «рабочая группа», которая каждое утро после завтрака выстраивается во дворе Учебного корпуса. Где каждый курсант получает задание на текущий день по уборке, покраске, раскапыванию или закапыванию земляных траншей («отсюда и до обеда»), перемещению различных тяжестей на значительные расстояния (по принципу: «круглое – тащить, квадратное – катить») и бесконечному множеству других, очень важных и неотложных, мероприятий, выполнение которых и будет тем обязательным условием, которое обеспечивает возможность убытия курсанта в очередной отпуск. Но, когда эти «счастливчики» вернутся после отпуска в расположение родной роты, они полностью повторят все те действия и в том же объёме, которые производили их оставшиеся товарищи до них.

С окончанием зимней сессии училище пустело на одну четвёртую часть личного состава, так как пятый курс, сдав выпускные и государственные экзамены, покидал стены родного Училища и приступал к самостоятельной жизни. После летней же сессии училище опустело ровно наполовину. Четвёртый курс, отучившись три месяца после зимней сессии и сдав летнюю, ушёл на плавательную практику. В Училище начиналось господство курсантов третьего курса. Они стали самыми старшими и считали себя уже четверокурсниками. Хотя приказ о зачислении на следующий курс подписывался Администрацией Училища только перед новым учебным годом, курсанты после сдачи последнего экзамена спешили в помещение роты, чтобы первым делом пришить на форменку новые «курсовки». Второкурсники – три курсовых знака, а третьекурсники – четыре. Таким образом, курсанты с двумя «галками» на левом рукаве морской формы очень быстро «исчезали». Офицеры Училища поначалу было пресекали эти курсантские «вольности», но потом «плюнули» на это дело, так как явление приобретало массовый характер. На рабочем платье (робе) курсовых знаков не было, поэтому новыми курсовками щеголяли только в увольнении или на вахте.

XVIII.

День, о котором я хочу рассказать, начинался как обычно: подъём, завтрак, малая приборка в роте и развод на работы. После обеда наша сборная команда по гребле обычно уезжала на тренировку. Наш одногруппник, Шура Овчинников, уезжал в отпуск в первой смене «отпускников». Жил он где-то на Урале. Домой добирался на поезде. До обеда он получил «отпускные» деньги в кассе Училища и после обеда был отпущен старшиной на Московский вокзал для покупки билета на поезд. Мы вместе вышли из дверей Учебного корпуса, и наши пути разошлись. Гребцы на метро поехали в Приморский парк Победы, а Шура на троллейбусе – на Московский вокзал. Намахавшись вволю вёслами, усталые и довольные, мы вернулись в роту к ужину. Рота гудела, и все ребята обсуждали страшную историю про то, как Шура покупал билет на поезд.

Шура сидел в своём кубрике. Лицо его напоминало синюю сливу. Оба глаза заплыли от огромных синяков, повсюду были царапины и кровоподтёки. На шее чернела расползающаяся поперёк всего горла полоса. «Шура, что с тобой случилось?» – только и могли мы сказать. Шура вздохнул, глянул на нас исподлобья и, обречённо уставившись в пол, сказал: «Да вот, блин, за билетом съездил!» Дело было так.

На Московском вокзале есть воинские кассы. Там можно купить билеты на ближайшие поезда. Созданы они для военных, но если постараться, то можно приобрести билеты и «простым смертным». Шура потолкался в очередях, добрался до заветного окошка и выяснил, что на ближайшие два дня билетов до дома нет и надо попробовать обратиться сюда позже, может быть, завтра что-нибудь появится. В расстройстве он побрел куда глаза глядят и оказался на стоянке такси перед вокзалом. Кругом сновали люди с чемоданами и без. Лето. Жара. Толчея кругом. Тут к Шуре подошла какая-то девица и что-то спросила. Слово за слово. Шура был доволен, что на него обратили внимание, ведь как-никак курсант в форме, три «сопли» на рукаве, бляха сияет … Видный парень, красавец! А девица вся такая доступная, типа, давайте поближе познакомимся, у меня тут родители уехали на дачу и «хата» свободная. Ну, и всё в том же духе. Шура – парень скромный, непривычно как-то. А девица не отстаёт: «Ой, как жарко сегодня! А не хотите шампанского попробовать? У меня тут как раз есть с собой, рядышком!» Шура, как настоящий курсант, который пьёт всё, что горит, подумал, что уж от глотка шампанского никакой беды не будет, и согласился пойти с девицей «тут, недалеко». И действительно, недалеко – прямо тут, на остановке такси. Девица привела к одной из машин с шашечками, стоящей немного в стороне от остальных такси, практически на тротуаре. Шура знал, что таксисты всегда приторговывали спиртным. Когда ночью взять «горючего» негде, то у таксистов можно разжиться и водкой, и шампанским. Девица переговорила с шофёром и обратилась к Шуре: «Всё в порядке! У него всё есть! Поехали!» – и кивнула на заднее стекло машины, где над сиденьем лежала бутылка шампанского. «А чего ехать-то?» – спросил Шура. «Ну, не здесь же из горла пить! – ответила девица. – У меня дома и бокалы есть! Поехали, тут рядом совсем! Я плачу!» Под таким напором Шура сдался, тем более возвращаться в Систему копать канавы, что-то не очень хотелось. Ну, ладно, поехали. Девица села первая на заднее сиденье, Шура рядом с ней. Едут. Тут водила тормозит перед «голосующим» у обочины пассажиром. Захотел, видно, попутчика взять. «Вам куда?» – «Туда-то!» – «Ну, садись!» Едут. Пассажир на переднем сиденье, Шура с девицей – на заднем. А тут девица водителя тормошит: «Ой, остановите! Это мой знакомый идёт! Давайте подвезём!» Шура думает: «А куда тут садиться-то? Места и так нет!» А машина уже останавливается, и рядом с Шурой на заднее сиденье втискивается здоровенный амбал. Ну, в тесноте, да не в обиде! Шутки шутками, а замечает Шура, что едут они уже где-то ближе к окраине. И дома какие-то пошли одноэтажные, заборы, глухомань какая-то. И тут девица и амбал хватают Шуру за руки, крепко держат, а с переднего места прилетает ему под глаз здоровенная «плюха» по физиономии. Шура – парень, хоть и невысокого роста, но крепенький, – сибиряк! Одной «плюхой» его не свалить. Тут же сразу прилетает вторая, под второй глаз! Но Шура и тут не сдаётся! И только, когда передний «пассажир» схватил его за края «гюйса» (матросского воротника), который пристёгивался к форменке, и, оборвав пуговицы, стал этим «гюйсом» Шуру, натурально душить, то понял наш сибиряк, что дела его плохи! Хрипя из последних сил, Шура взмолился к своим мучителям, чтобы они его не убивали. Всё забирайте, только в живых оставьте! Душегубы ослабили хватку и быстренько прошлись по Шуриным карманам. Наличности было 9 рублей 00 коп. Вся курсантская стипендия!

Плюнув с досады, «питерская шпана» поняла, что в этот раз «клиент» попался неинтересный. Вытолкнув Шуру из машины среди каких-то пустырей, они захлопнули дверцы и собрались уезжать. Шура, поднявшись кое-как с земли и встав «на карачки», пытался рассмотреть номер удаляющейся машины, но та остановилась, и амбал со словами: «Ах, ты ещё и номер хочешь запомнить!» – так врезал на прощанье, что Шура ещё долго потом считал звёзды в заплывших глазах, а сосчитав, кое-как отряхнулся, поднял из пыли помятый курсантский билет и побрёл искать дорогу в родное Училище.

XIX.

Следующий день начался как обычно. Рота жила своей повседневной жизнью. Мы скинулись Шуре, кто по сколько смог, и он утром поехал на вокзал и купил себе билет на поезд. А на сдачу купил пива и «проставился» ребятам. Когда вечером мы вернулись с тренировки, нас уже ждали. Оказывается, ребята, сидя за «пивасиком», обсуждали вчерашние события. Слово за слово, кто-то спросил у Шуры, запомнил ли он своих обидчиков. Шура сказал, что навсегда запомнил. Тут же созрел план мщения! Идея была проста и безумна: поехать на Московский вокзал и поймать этих грабителей! В лучшем случае – отметелить их от души, а потом сдать в милицию. В худшем – просто сдать в милицию. Идея возникла в подогретых пивом умах и жаждала своей реализации. Так, впрочем, как показывает история Человечества, начинались многие великие дела! Тут же был брошен клич! Желающие нашлись только среди курсантов нашей группы. Старшины были в числе сочувствующих, но сразу предупредили, что это авантюра, и они в ней участвовать не могут. Так как в случае непредвиденного развития событий их обвинят в организации противоправных действий с отягощающими для всех последствиями, а для них, в частности, полной обструкцией. Но нам совершить задуманное запрещать не будут и сделают вид перед начальством, что ничего об этом не знали. Нас, как спортсменов, ребята мобилизовали для силовой поддержки операции. Дело было добровольное, но согласились все. «Пепел Клааса стучал в наших сердцах!» (см. Шарль де Костер «Легенда об Уленшпигеле»).

Набралось нас человек двадцать. Перед нами стояло несколько проблем, которые надо было решить. Первая проблема была решена: нам не мешали совершить задуманное. Второй проблемой было найти «гражданку» (гражданскую одежду), так как курсанты в форме весьма приметны на общем фоне толпы и скрытность во время «операции» должна быть соблюдена. Решение нашлось просто: у каждого имелся спортивный костюм, состоящий из верхней части (спортивной «олимпийки») и нижней (тренировочных штанов). Поскольку такое количество «спортсменов» тоже привлекало бы внимание окружающих, то было решено всем одеть чёрные флотские брюки, а наверх надеть «олимпийки». Вид был, конечно, тоже стрёмный, но так в те времена ходила половина города. Следующей задачей было незаметно покинуть территорию Училища. Это можно было сделать только после того, как администрация Училища уйдёт домой. Выйти из Училища незаметно предполагалось через запасной трап Экипажа №2, дверь которого выходила на улицу и была заварена электросваркой. Но наши курсанты периодически взламывали эту дверь для совершения «самоходов» в город. Потом её опять заваривали (опять же, сварщиком был курсант нашей роты), и всё повторялось сначала. С предыдущими задачами мы успешно справились, теперь надо было добраться до Московского вокзала. Решили ехать на троллейбусе. Остановка была недалеко от Учебного корпуса. Стоим, ждём троллейбуса. Подходит. Тормозит. Потом резко увеличивает скорость и несётся дальше, до следующей остановки! Ну, мало ли, может быть служебный, или что-то ещё … Второй троллейбус подъезжает. История повторяется. Тут мы понимаем, что наш вид не внушает водителям доверия. Мы, хотя и были одеты в разноцветные «олимпийки», но всё равно выглядели какими-то одинаковыми: цветной «верх», чёрный «низ» и у всех короткая стрижка. Хорошо ещё, что ремней с бляхами не видно из-под «олимпиек»! Это наше главное «оружие». Ремень с бляхой в умелых руках – страшная вещь! В боевое положение он приводится практически мгновенно: надо его выдернуть из брюк, поднять за бляху левой рукой, а ребром ладони правой руки ударить по внутренней поверхности свободного конца ремня, чуть выше застёжки с крючком. От удара ремень стремительно обвивает правую ладонь. Остаётся только зажать ремень в кулаке, и «смертельное оружие» готово! Полметра «кожи» с тяжёлой бляхой на конце – натуральный «кистень»! Им можно легко проломить голову «супостату»! Но тут надо учитывать, что и «супостат» может применить такое же оружие против тебя! Поэтому до этого ситуацию лучше не доводить!

Короче, не хотят нас везти, опасаются внешнего вида. Да мы и, действительно, сильно смахиваем на какую-то банду! Была применена военная хитрость. Часть нас отправилась на метро, другая часть укрылась в подъезде. На остановке осталось только двое. Подходит троллейбус. Открываются двери. Двое курсантов входят на первую ступеньку площадки и держат двери. А остальные стремительно вылетают из подъезда и мгновенно оказываются внутри салона троллейбуса. Всё! Можно ехать! Изумлённый водитель закрывает двери и начинает движение.

Я был в составе группы, добирающейся до Московского вокзала на метро. Мы договорились встречаться в Центральном зале вокзала. Когда мы поднялись наверх, то я нос к носу столкнулся с моей любимой тётушкой, которая провожала там кого-то из родственников. Мы оба обалдели от такой внезапной встречи, но я ей быстро обрисовал ситуацию. На что тётя просила меня быть осторожным, но я ей сказал, что нас здесь много и волноваться не стоит, а я ей потом позвоню. Да-а, Ленинград – город маленький!

XX.

Московский вокзал встретил нас сиянием огней, свистками маневровых тепловозов и гулом огромной, перемещающейся во всех направлениях толпы пассажиров. Собравшись вместе в Центральном зале, мы слегка опешили от вида всего этого бурлящего, окружающего нас со всех сторон, многоголосого пространства. Пивной хмель уже выветрился, и разгорячённые головы слегка поостыли. «Кого ловить? Как ловить? Где ловить?» – все эти вопросы предстояло нам решить, причём незамедлительно. Было решено сделать так. Мы разбиваемся на группы по 2-3 человека. Шура в чёрных очках в составе такой группы ходит по вокзалу и ищет своих обидчиков. А остальные группы смотрят на Шуру. Как только он их опознает, то подаст сигнал, и мы все к нему прибежим. Легко сказать – трудно сделать! Народу – тысячи! Ходим, смотрим. Ничего не случается. В конце концов оказываемся на стоянке такси, где вчера всё начиналось. Кругом море таксомоторов, толпы пассажиров с чемоданами. Полнейший хаос вокруг. Да ещё и стемнело, белые ночи ещё не начались в полной мере. В общем, ждал нас бесславный конец!

И тут вдруг нас настигла Удача! Кто-то из ребят увидел на заднем стекле одного из такси бутылку шампанского! Такси стояло не в общей куче остальных машин, а чуть в стороне, на тротуаре. И девица там какая-то крутилась рядом. На вид так себе, накрашенная «шмара вокзальная», лет около двадцати. «Шура, смотри! Она?» Шура снял чёрные очки: «Она!!!»

Эта картина, как в замедленном кино, сейчас прокручивается в памяти!

Со всех концов стоянки такси у Московского вокзала, разрезая толпу, как ледокол, крушащий заполярные льды, к одиноко стоящей машине с зелёным огоньком под лобовым стеклом неслись через ночь группы одинаковых, неуловимо похожих друг на друга, коротко стриженных молодых людей! Перепрыгивая через чемоданы и цепные ограждения, они стремительно окружали машину плотным человеческим кольцом, вырваться из которого не было уже никакой возможности! Эта картина сопровождалась единым выдохом «а-а-х!!!» обалдевшей людской толпы, которая мгновенно отхлынула от окружённой нами машины и вжалась в стены вокзала. Девица и какой-то здоровяк в ужасе вскочили в машину к водителю такси и закрылись в ней, подняв стёкла. Наклонившись к лобовому стеклу, за которым на переднем сиденье было видно бледное, как смерть, перекошенное лицо виновницы вчерашнего ограбления, Шура положил руку на капот машины и сказал: «Ну, что, сука, узнаёшь?!» Ребята пытались открыть двери, но водитель их заблокировал и завёл мотор. Все мы ещё плотнее сгрудились вокруг машины, не давая ей тронуться с места. Водитель приоткрыл окно и заикающимся голосом стал быстро спрашивать: «Эй, мужики, вы чего? Что случилось-то?» Шура ответил ему: «Что-что? Эти гады меня вчера ограбили и чуть не убили!» Водитель сразу пошёл в отказ: «Я их не знаю! Давай, садись, сейчас в милицию поедем! Разбираться будем!» Шура от такой наглости, аж, поперхнулся! «Ща-ас! Сяду, держи карман шире! Давайте, вылезайте!» Но в такси все забаррикадировались, как в танке, и вытащить их у нас не было никакой возможности. Пришлось нам обратиться к милицейскому патрулю на Московском вокзале. Сержанты быстро вникли в суть дела, вызвали подкрепление, и вот уже два наряда милиции вывели всех из машины и, под удивлённые взгляды окружающих наша взволнованная толпа пересекла стоянку такси и перешла на другую сторону Лиговского проспекта, где располагалось в то время отделение милиции. Помещалось оно на первом этаже старинного здания с огромными освещёнными окнами, выходящими на Лиговский проспект. Нас всех попросили подождать, пригласив с собой только Шуру и ещё одного нашего «свидетеля». Мы стояли под окнами небольшой, но живописной ватагой, и выходящие из арки милиционеры иногда интересовались, что мы тут делаем. Узнав суть дела, они одобрительно хмыкали и оставляли нас в покое. С улицы нам прекрасно было видно, как девицу усадили на стул перед столом оперуполномоченного, как раз перед окном. Нас она не видела, так как на улице уже достаточно стемнело, а мы в освещённом окне видели её прекрасно, хотя и не слышали ни звука. Было понятно, что идёт допрос. Сначала девица держалась нагло, даже закурила. Но минут через пятнадцать с неё слетела вся эта бравада, и она, размазывая тушь и слёзы по щекам, что-то лепетала допрашивающему её оперу, а потом уткнулась лицом в руки, упертые локтями в колени, и затряслась в беззвучных рыданиях. Ещё минут через двадцать к нам вышел Шура и рассказал, что он написал заявление о нападении на него и ограблении, и по его заявлению будет заведено уголовное дело. Ещё через несколько минут вышел опер в гражданском костюме, удивился, что нас так много, сказал, что подозреваемые «раскололись» и похвалил нас за то, что мы сделали. Выяснилось, что милиция давно уже ищет банду грабителей, которые используют такси, но все пострадавшие не могли толком описать нападавших на них, и дело не сдвигалось с мёртвой точки. А теперь, похоже, оно будет возбуждено и всех нас завтра вызовут в районную прокуратуру. Уточнив адрес Училища, он сказал, что завтра утром из прокуратуры туда позвонят и нам надо будет прибыть к следователю для дачи свидетельских показаний. А до завтра мы свободны. И, попрощавшись, ушёл обратно в отдел милиции.

XXI.

Мы победили! Чувство ликования переполняло нас, когда мы шли на троллейбусную остановку на Старо-Невский проспект. Начинался второй час ночи. Метро давно закрылось, и добраться на чём-либо в Систему было для нас уже проблематично. Мы вышли на остановку. Уже имея опыт посадки в транспорт, основная часть нас зашла в подъезд, а несколько человек остались на остановке. Пассажирского транспорта на улицах почти не было. Все маршруты отправлялись в парк. Нам это было на руку, поскольку троллейбусный парк Невского района располагался как раз на улице Седова, на которой и расположена наша Система. Вот к остановке подъезжает пустой троллейбус с погашенным освещением в салоне. С передней площадке выходит одинокий пассажир, прощаясь с водителем (вероятно, его знакомый). За те две секунды, пока он выходил и водитель закрывал двери, из подъезда вылетают человек шесть и успевают вскочить в салон троллейбуса. Обалдевший водитель захлопывает переднюю дверь, и троллейбус, резко увеличивая скорость, скрывается вдали. Так первая партия уехала! Ждём следующего. Второй троллейбус был, вероятно, последним на маршруте. Там тоже никого не было, но свет в салоне был. Когда водитель открыл двери, мы, теперь уже все, влетели в салон! Водителю мы сказали, чтобы не волновался: мы из мореходки и нам до троллейбусного парка надо доехать. В Ленинграде каждый второй житель города – моряк, поэтому водила улыбнулся и сказал: «Ну, тогда без остановок!» И мы понеслись по ночному городу, неся в Училище радостную весть о нашей Победе!

Проникнув в Экипаж №2 тем же путём, что и выходили, мы поднялись по запасному трапу на свой этаж. Рота не спала: ждали нас. Первый вопрос был один: «Ну, как?» – «Поймали!» – отвечали мы с гордостью и под радостный рёв встречавших нас товарищей, с чувством выполненного долга проходили через толпу однокурсников в свои кубрики. Разговоров было много, часов до трёх ночи. Спать мы ложились, когда новая заря уже начала окрашивать небо в розовый цвет. Начинался новый день.

XXII.

Утро принесло нам ощущение, что день сегодня будет не похож на другие. Но пока всё было спокойно, и мы, как обычно, занялись текущими делами. Нас даже успели построить после завтрака для развода на работы. Но тут во двор Учебного корпуса вбежал запыхавшийся отец-командир, и едва переводя дух, набросился на старшину: «Что у вас тут было? Так – рас так!!! Почему меня к Начальнику Училища вызывают? Так – рас так!!! Какие, (нах!), свидетели?! Мать – перемать!!!» Старшина роты вместе со старшиной группы доложили ему, что вчера на вечерней поверке все присутствовали, никаких происшествий в роте не произошло. А то, что было ночью – они не в курсе, так как спали в расположении роты согласно распорядку дня. Командир сказал, чтобы они не делали из него идиота, а сказали прямо, всё как было, так как сейчас ему надо что-то докладывать Начальнику Училища. Вкратце уяснив суть произошедшего, он бегом направился в кабинет Начальника. Через полчаса, уже успокоившийся и с нормальным цветом лица, он приказал всем, кто участвовал в «ночной операции», переодеться по форме номер три, получить увольнительные билеты и следовать в прокуратуру Центрального района. После нашего возвращения старшинам обо всём ему доложить. Выполняйте!

Мы помчались переодеваться, и через час были уже в здании прокуратуры. Там нам сказали подняться на второй этаж и обратиться в такой-то кабинет. Коридоры были узкие, кабинеты маленькие. И вся наша ватага просто не помещалась не только в кабинете, но и в коридоре. Часть нас стояла на лестнице. Следователь – молодая девушка, изумлённо спросила: «Это что, вы все, кто ловили преступников?» – «Нет, не все! Часть ещё на лестнице стоит!» – отвечали мы. «Ну, мне столько народу не надо! – улыбнулась девушка. – Зайдите трое, кто-нибудь, мне надо будет ваши показания записать». Мы выделили троих, и они стали официальными свидетелями по этому уголовному делу. Потом ребята нам рассказали, что скорее всего осенью, состоится суд, и всех, кто давал свидетельские показания, вызовут на судебное заседание повестками. Через два часа мы уже вернулись в училище и докладывали отцу-командиру о происшедшем.

После обеда командир построил роту и прочитал нам всем «Кузькину мать!» Он сказал, что понимает, что нами руководили чувства товарищества и взаимовыручки, но чтобы мы зарубили себе на носу, что «каждый умирает в одиночку!» И что нам надо ещё окончить Училище, и что за каждого из нас он отвечает лично, и чтобы такое больше не повторялось! А за дисциплину в роте он спросит со старшин, и пусть они пеняют на себя, если что-то будет не так, как положено! Все поняли?!! «Так точно!» – весело гаркнули мы, понимая, что наказания за «самоход» не будет. Недаром гласит древняя мудрость: «Победителей не судят!» А мы чувствовали себя Победителями!

XXIII.

Но пока «победителям» приходилось совершать трудовые подвиги. Работать летом – сущая пытка! Всё цветёт, благоухает и зовёт на природу. А ты тут имитируешь кипучую деятельность «отсюда и до обеда». Хорошо, что тренировки по гребле позволяли нам вырваться из Системы и хотя бы ненадолго вдохнуть этот воздух Свободы! Тренировались мы с большой охотой! Можно было причалить в удобном месте и искупаться в своё удовольствие. На воде загар на кожу ложится во много раз быстрее, чем на берегу: отблески от волн дают дополнительный эффект. Поэтому мы становились бронзовыми, крепкими и здоровыми парнями, с гордостью носящими морскую форму. Форма №2 предписывает ношение белой форменки с пришитым к ней синим воротником с тремя белыми полосками, тельняшки и чёрных брюк. А также фуражки с белым чехлом. Чёрные ботинки дополняют картину. Поскольку мы были уже не «салагами», а «годками Флота Российского», то могли позволить себе некие «вольности» в отношении обмундирования. Белые форменки ушивались в талии, облегая наши торсы. Из фуражки вынимались пружины, и боковые поля верха фуражки опускались вниз, а передняя часть тульи заламывалась немного назад. Получалась флотская «мица». Если же выдавалась летняя фуражка, то она не содержала матерчатого верха и представляла собой облегчённый вариант из околыша с лаковым козырьком и подпружиненного белого чехла, надеваемого на своеобразные «крылья» на тулье, сделанные из материала типа рогожи. Она была гораздо легче обычной «мицы», и в ней было не так жарко. По жаре было гораздо приятнее ходить вообще без фуражки, поэтому вне Училища мы одевали их по необходимости. Белые курсовки на рукаве пришивались не особо прочно, чтобы их можно было отпороть в случае стирки форменки. Тельняшка в жару была лишней, поскольку была довольно тёплой. Поэтому все покупали в Военторге тельняшки-маечки, а те из нас, кто хотел вообще обойтись без тельника, вырезали из старья треугольник с тремя чёрно-белыми полосками и пришивали его внизу выреза белой форменки, имитируя наличие тельника под ней. Некоторые обрезали и тельняшки-маечки, до уровня подмышек. Получался этакий «топик», напоминающий женский бюстгальтер. Это «творение» так и называли – «лифчиком». На форменке прекрасно смотрелись наши спортивные награды (у меня лично с правой стороны груди красовался честно заработанный мною значок «1 разряд» по гребле на байдарке), а те, у кого таких наград не имелось, довольствовались комсомольскими значками на закрутке, которые обрамлялись в оправу из переделанного знака классности мичманов. Они содержали развивающийся военно-морской флаг и золотистые крылышки по бокам. Крылышки мы отпиливали, оставляя флаг, и просверливали в середине знака отверстие, куда вставлялась закрутка комсомольского значка. Вид сразу становился солиднее и импозантнее. Как говорили на флоте: «Моряк должен выглядеть так, чтобы девушка, взглянув, даже если бы и не отдалась ему, то подумала бы об этом». Для поездки в отпуск все покупали себе шитые золотой канителью морские «крабы» на фуражку. Пряжки ремней заменялись на военморовские, со звездой в середине якоря. Покупались летние чёрные туфли на каблуке и шились лёгкие чёрные «клёши». Вот теперь курсант был готов провести оставшиеся летние месяцы в родных краях! И появиться перед бывшими одноклассницами во всём флотском блеске, а перед одноклассниками (теми, кто не попал на весенний призыв в Армию) демонстрировать флотскую удаль, блестя тремя широкими галками золотой тесьмы шитого курсового знака на левой руке.

XXIV.

Попадая домой, пережив первые радости встреч после долгой разлуки с родными и близкими людьми, ты вдруг понимал, что целый год провёл вдали от этой прежней спокойной полусонной жизни, которая продолжалась в твоём родном городе без тебя. И, если бы ты не поступил в Училище, сейчас бы маршировал где-нибудь на плацу учебной роты в зелёном х/б и сапогах. Или учился в местном учебном заведении, или осуществлял вторую попытку поступить туда после неудавшейся первой, таким образом пытаясь избежать осеннего призыва. Или работал бы на какой-нибудь неквалифицированной работе в ожидании того же осеннего призыва. Крутил бы романы с бывшими одноклассницами, ходил с ними на танцы в городской парк. Пил бы разливное пиво из кружек у бочек, стоящих у продовольственных магазинов, и повторял жизнь своих родителей, всю жизнь проживших в этом городе и не знавших жизни другой.

Поэтому, обойдя оставшихся в городе друзей, узнав все новости и побывав на танцах в городском соду, ты начинаешь скучать понемногу по той, другой жизни, которая ещё не настала, но всегда была в твоих мечтах. Радуешься, что ты сумел найти дорогу к этой своей Большой Мечте и следуешь к ней верным курсом. Ты вспоминаешь, что за неделю до отъезда в отпуск старшина второй группы, уроженец Туапсе, Коля Теньков, попросил тебя, как признанного художника роты, нарисовать ему на белой футболке «настоящего моремана», чтобы сразить своих сухопутных поклонниц высокохудожественным образом моряка. И рисунок на ткани футболки так удался, что твой друг Сева, из славного города Кишинёва, из той же второй группы, не поленился и перенёс его на прозрачную кальку во всех подробностях. Таким образом спасая шедевр от забвения. Потом вручил тебе эту кальку с напутствием изобразить это, уже один раз нарисованное, в туше на бумаге. И вот ты, вооружившись инструментами: бумагой формата А3, тонкими плакатными перьями и пузырьком с чёрной с тушью, начинаешь творить образ, который бы выражал всю суть морской жизни курсанта мореходного училища. Три дня тебе не оторваться от этого листа бумаги, на котором появляется прорисованный во всех мелких деталях, коренастый, с мозолями от канатов на мускулистых руках, затянутый в ушитую до последней степени морскую форму №2, побывавший не в одном дальнем заграничном плавании Морской Волк. Стоящий у входа в пивной бар и всем своим видом показывающий, что «моряки всё пропьют, но Флот не опозорят!»

И тогда твой отец, увидев готовый рисунок, будет сожалеть, что ты так и не окончил детскую художественную школу. А потом унесёт этот рисунок на работу и размножит его на ротаторе в достаточном количестве, чтобы ты смог подарить его всем своим друзьям по мореходке. А ты, закончив работу, рванёшь на Волгу, к своим товарищам по спортивной секции гребли ДСО «Трудовые резервы». И, узнав у сторожа на пустующей гребной базе, что все находятся на спортивных сборах в Лисицком Бору (в тридцати километрах от города ниже по течению Волги), ты уедешь на рейсовом «Метеоре» на пару-тройку дней к своему любимому тренеру. И к ребятам, с которыми прошёл на вёслах не одну сотню километров за три года занятий, съел с ними ни один пуд соли на спортивных сборах и выжал из промокшей на тренировках тельняшки мешки пота.

Ребята и тренер с восторгом встретят тебя, поселят с собою в палатке, обеспечат лодкой, сляйдой и веслом, накормят в столовой турбазы, и ты почувствуешь себя дома! Так как опыт жизни в коллективе, который ты приобрёл на занятиях в спортивной секции, в полной мере пригодился тебе потом в мореходном училище. А немногим позже, когда ты приедешь домой в свой следующий отпуск, тренер подарит тебе собственноручно сделанную им из шпона и дерева под лаком, уменьшенную модель спортивного байдарочного весла Laminate, с надписью на лопасти: «Вадиму на память» и подписью с «птичкой» – Иванов В.А. (Валентин Александрович).

Но это – потом. А сейчас ты отдыхаешь душой и телом, которое впитывает в себя всё, что может дать человеку Родная земля, Родные просторы и родные по крови и по духу Люди, связь с которыми ты пронесёшь через всю свою жизнь. И всегда будешь возвращаться туда, где ты родился, где тебя помнят и ждут, и всегда тебе рады!

Часть вторая: «Горе от ума!»