Пластуны. Золото Арктики

– И что ты про это думаешь?

– Я думаю, – задумчиво начал Билый, стараясь не улыбаться и быть серьезным, – что если я из похода привезу шкуру белого медведя, то батя ее непременно на стену повесит. Только как бы избу не пришлось перестраивать. Но ради такого дела атаману новую избу могут построить. Хотя нет, – Билый хлопнул себя по лбу.

– Ты чего, друже?! – обеспокоился граф.

– Про деда Трохима чуть не забыл.

– А что дед Трохим? – не понимал Иван. Он не мог угнаться за мыслью Миколы. Тот развел руками: как граф не понимал очевидного?

– Это же первый человек в станице. Знаешь какой герой? У него оружия несколько сундуков. С каждой войны и стычки привозил. Ему шкура нужна! Ему стану добывать!

– То есть ты ради старика станешь рисковать и охотиться на белого медведя, чтобы добыть шкуру на стену простому казаку? Не отцу? Старику?!

Билый нахмурился.

– Ничего ты не понимаешь, граф Суздалев. Ни капельки не разумеешь! Вот нет в тебе понятия никакого. Учить и учить придется.

– Учи, – беззаботно отмахнулся от друга Иван. – Слушай! Ну раз ты такой добродетель, пошей всей станице папахи. Белые! Мохнатые! Красота! А что ты вылупился? Выделяться станете. Самыми модными на сто верст. А медведей – настреляем.

Билый закрестился.

– Иван Матвеевич, ты чего? Папахи по традиции всегда шьются только из овечьих шкур.

– Да будет тебе! Загорелся шкурой белого медведя! Ты лучше скажи, как тебе Арктика?! – улыбаясь, по-мальчишески задорно спросил Суздалев, когда они с Билым вышли на улицу.

– Да шо тут думать?! – отозвался Микола. – Як балакае наш дид Трохим, наливай да пей!

Иван смачно рассмеялся. Задорно потрепав своего односума по голове, слегка оттолкнул его по-дружески и с радостной ноткой в голосе, коверкая балачку, добавил:

– Дык тэж нэ помэшаэ!

Микола в ответ громко рассмеялся – так, как смеются беззлобно дети.

– Эх, Ваня, Ваня! Забалакал наконец-то! Может, тебя с собой в станицу взять? Оженим на красавице-казачке. Вмиг забалакаешь как нужно!

– Нельзя мне жениться. Проклят я. И женщины, что рядом со мной, прокляты.

– К знахарке надо! – со знанием дела сказал Билый. – Вмиг порчу снимет!

– Я серьезно, Микола, – будто не слыша речи друга, отозвался Иван. – Пошли в «Старопалкин», отведаем под рюмашку-другую котлет «по-палкински» да пудингом фруктовым гляссе а-ля Палкин побалуемся!

Микола задумался на минутку и, ловя задорный взгляд односума, согласился:

– Ну, если ваше сиятельство не соизволит после рюмки-другой балакать на тарабарском, то с превеликим удовольствием!

– Не соизволит! – отзываясь на шутку друга, ответил Суздалев. – Пошли уже. А то водка нагреется и кулебяка остынет!

– Пошли! Кстати, насчет шкуры я не шутил. Знатная мысль.

Глава 3

Петербург славился своими трактирами и питейными заведениями. От обычных «забегаловок», где завсегдатаями были в основном люди невысокого общественного положения: дворники, извозчики, рабочие фабрик и заводов, любившие после окончания трудового дня опрокинуть рюмочку-другую «с устатку». До заведений весьма достойных и приличных, где собирался цвет столичного бомонда.

К концу девятнадцатого века в столице империи Российской получили широкую популярность пришедшие на смену трактирам заведения более высокого класса – так называемые ресторасьоны, или по-простому, как их называли поначалу в народе, – «растеряции». Называли эти заведения так по той причине, что пребывание в них предполагало трату определенной денежной суммы. А если учесть, что в ресторациях, кроме того чтобы отведать изысканных блюд под живую музыку или в крайнем случае провести деловую встречу, можно было поиграть и в азартные игры, то величина потери облигаций порой достигала стоимости небольшого особняка где-нибудь в центре Петербурга.

Ресторан «Палкинъ» принадлежал роду потомственных рестораторов Палкиных. В 1785 году купец первой гильдии Анисим Палкин, родом из Ярославля, воодушевленный ростом собственных капиталов, открыл в Петербурге трактир. Но уже в 1830 году правнук Анисима Павел Палкин на углу Невского проспекта и Большой Садовой улицы построил ресторан. Спустя ровно двадцать лет его сын, Константин, на пересечении Невского и Литейного проспектов открыл свое заведение. С того времени ресторацию отца стали называть «Старопалкин», а заведение сына – «Новопалкин». Во второй половине девятнадцатого века ресторан переехал в дом напротив, на Невский проспект, 47. Он поражал роскошью: двадцать пять залов, изящная мебель, зимний сад с экзотическими растениями, фонтан, бильярдные. Подавали известные котлеты «по-палкински», суп-пюре Сант-Гюрбер, палкинскую форель, пломбир Меттерних, пудинг из фруктов гляссе а-ля Палкин. Цены были соответствующие. В этой связи и было названо сие заведение «растеряцией». Но несмотря на это, ресторан довольно быстро получил популярность среди столичной аристократии. Особенно в вечернее время залы ресторана были заполнены до отказа.

Граф Суздалев также был завсегдатаем сего известного заведения. Довольно часто ужин в кругу представителей таких же известных столичных фамилий плавно переходил в карточную игру, в которой счастье получить весь выигрыш выпадало графу пятьдесят на пятьдесят. В одной из последних ставок Суздалев роскошно взял банк, главной ставкой в котором был арабский жеребец.

– Так что, дорогой мой Николай Иванович, изволите ли вы принять мое приглашение и разделить трапезу в сем заведении? – в голосе Ивана слышались пафосные нотки.

– Я бы с радостью, но… – Микола осекся, но чтобы пауза не затянулась надолго, спросил: – Может, выберем несколько иной ресторан?!

– Не выдумывай, Николай! – хлопнув по плечу товарища, мгновенно парировал граф. – Ресторан то что нужно! В аккурат для таких, как мы! А какая там игра, друже! Люди имения проигрывают! Азарт, братец, чувствуешь?! – тонкие ноздри графа возбужденно расширились.

Билый с немым вопросом устремил взгляд на односума.

– Ну, мы ж с тобий справыжные офицеры! – отвечая на немой вопрос друга, отозвался Суздалев. – Правильно сказал хоть? – Иван на секундочку нахмурился, вскидывая бровь.

Микола прыснул в кулак.

– Слушай, Ваня, оставь эту тарабарщину. Окажись ты в станице, над твоей «балачкой» смеялись бы и стар и млад!

– Да и пусть!

Суздалев не обиделся, осознавая то, что его товарищ был абсолютно прав:

– Да, односум, сдаюсь, – продолжил он. – Вопреки всему, у тебя преимущество. Ты владеешь основными европейскими языками, с которыми познакомился лишь в столице… – граф, произнеся это, украдкой взглянул на Миколу, не перегнул ли с этим самым «лишь»? Но казак и виду не подал, пропустив мимо ушей неловко сказанное слово. Суздалев, стараясь не затягивать паузу, продолжил: – …не хуже, чем своим родным. А мне, знакомому по меньшей мере, кроме русского, разумеется, с французским с детства, ваша балачка, сколько мы с тобой друг друга знаем, так и не поддается!

– Это по той причине, Ванюша, – Билый медленно перевел взгляд с одного конца улицы на другой и с легкой улыбкой на губах посмотрел на графа, – что любой язык общения требует, а без оного сохнет. Сродни корню саженца без надлежащего ухода! А балачка, Ваня, – язык сочный, певучий!

– Это ты хорошо сказал, друг, – согласился Иван. – Красивый язык. В турецкой кампании на бивуаках у костра заслушивался я, как ты со своими казаками говорил, какие песни вы пели. Правда, не все понимал. Но не покидало ощущение, говорите – что горная речушка шумит, переливается на перекатах!

– Так я и говорю, – с удовольствием подчеркнул Микола. – Сочный язык! Дед Трохим наш станичный даже на рифму слова о балачке положил. Могу прочитать.

– Охотно послушаю. – Граф достал из кармашка своего костюма, сшитого по последнему писку моды, часы и, открыв крышку, прищелкнул языком. – Только давай уже к цели нашего плана продвигаться начнем, а то набьется столичная публика, и не видать нам рябчиков да наливки. Придется вместо «Палкина» ужинать в каком-нибудь захудалом «на вынос» в обществе сам понимаешь кого.

– Тогда в атаку! – задорно подхватил Билый, и оба друга, отстукивая дробь каблуками сапог по брусчатке, направились к известному в Петербурге ресторану «Палкинъ». День был погожим. Конец апреля щедро одаривал столичный люд теплом. Аромат весны, настоянный на запахах цветущих плодовых деревьев, растущих вдоль улиц, приправленный солнечным светом и разносимый легким ветерком, щекотал сознание, пробуждая в душевном состоянии каждого прохожего свои, присущие только ему, неповторимые чувства. Весна уверенной походкой наступала на столицу Российской империи, оставляя следы свежести и обновления на всем живом.

Суздалев, вдохнув полной грудью пьянящий апрельский воздух, прищурившись посмотрел на светло-желтый пылающий солнечный диск. В голове, как вино в дубовых бочках, бродили мысли, побуждая к решительным действиям. Но какой-то конкретной цели не было. Хотелось все сразу. По уши влюбиться, вскружив голову какой-нибудь красивенькой барышне, заставив ее непременно страдать и даже ревновать. Одновременно возникало желание оказаться на боевом коне в центре жестокой сшибки с врагом и, конечно же, выйти из нее победителем. Нестерпимо хотелось сразиться на дуэли, которые уже давно были высочайшим указом запрещены под страхом каторги. И, наконец, внутри его молодой натуры рождалось нечто, что побуждало написать стих или даже поэму. Хотя к написанию чего-то подобного у графа способностей никогда не было. В общем, азарт и сумасбродство, которым отличался граф Иван Суздалев, помноженные на весеннее настроение, рождали внутри бурю эмоций, которые только и ждали подходящего момента, чтобы выплеснуться мощной волной.

– Так что твой дед? Трофим, если не ошибаюсь? – весело, по-мальчишески подтолкнув идущего рядом Миколу Билого, спросил Иван. – Ты стих обещал прочитать, им написанный.

– Ты так увлеченно смотришь по сторонам, будто только на свет народился! Вот и думаю, стоит ли читать или же дать тебе весенним настроением сполна насладиться?! – так же задорно отозвался казак. – А дидо Трохим всем дидам дед. Балагур наш станичный. Песни да стихи мастак слагать. За старину нашу казачью горой стоит, сродни и за язык предков.

– Не тяни коня за гриву, Николай, выкладывай шедевр дедов, – Суздалев подмигнул другу, всем видом показывая, что интерес к творчеству станичного балагура у него неподдельный.

– Звучит балачка ручейком