Испытание волхва

У самой Клавдии детей пока не было, но она собиралась в будущем родить их числом не менее четырёх или пяти. И уже заранее переживала, что из-за отсутствия школы в Куличках она будет вынуждена посылать их за сто километров в районный центр, где с ними может приключиться любая беда без надзора матери.

– Да и какие там учителя?! – горестно вопрошала Клавдия тех, кто заходил в магазин за покупками и соглашался выслушивать её планы на будущее, а одно было неразрывно связано с другим. – То ли дело наша Марина Викторовна! Она детишек и уму-разуму научит, и приласкает…

Идя прочь от магазина, приятели старательно отводили глаза друг от друга и не переговаривались, пока не пришли домой. Но и здесь их ждало разочарование. Домишко, в котором они ютились, и раньше был ветхим, а за минувший год и вовсе почти разрушился. Печь дымила и не хотела разгораться. Ветер свистел в прохудившейся трубе, как Соловей-разбойник. Огонь то вспыхивал, опаляя жаром, то затухал до мерцающих угольков. Как Колян, назначенный Егоршей на этот вечер поваром, ни старался, запечённая гусыня в результате оказалась полусырой и жёсткой. После ужина у приятелей разболелись животы, и Егорша долго попрекал за это Коляна, пока сон не сморил их обоих.

Спали они в сарае, потому что крыша дома, подуй только ветер посильнее, могла обвалиться им на головы и превратить их ночной сон в вечный. Доски сарая были плохо пригнаны, сквозь широкие щели внутрь проникал холодный сырой воздух. За ночь Егорша сильно продрог. Согрелся он тем, что грубыми толчками разбудил Коляна, который, обхватив себя руками, сладко похрапывал в углу, пристроившись на охапке сена, которое он накануне отыскал неведомо где и даже не подумал предложить своему другу. Это предательство возмутило Егоршу. Когда Колян открыл глаза, он высказал ему это без обиняков.

– Я для тебя гуся не пожалел, а ты со мной клочком сена не поделился, – произнёс он раздраженно. – И кто ты после этого, как не неблагодарная свинья?!

Признавая справедливость упрёка, Колян не отвечал. Он сидел, опустив голову, чтобы не встречаться взглядом с пугающим его глазом приятеля, словно тот был Медузой Горгоной. Видя его покорность, и неправильно истолковав её природу, Егорша смягчился.

– Ладно, бог тебе судья, как сказал бы отец Климент, – подытожил он. – Но не забудь, что этой ночью на сене буду спать я. И попробуй только что-нибудь пискнуть против!

Но Колян был рад, что так легко получил прощение, и даже не думал возражать. Став накануне свидетелем того, как его приятель жестоко расправился с гусыней, он потерял остатки силы духа и окончательно превратился в слепого исполнителя воли и приказов Егорши. Всю ночь ему снилось, как Егорша душит его, и только под утро он сумел избавиться от цепкой хватки приятеля, вонзив тому в грудь охотничий нож по самую рукоятку. Поэтому Колян так крепко и спокойно, словно младенец, спал, когда дрожащий от холода Егорша уже проснулся.

Они умылись, поплескав на лицо колодезной воды из ведра, и закусили остатками холодной гусятины, которая на вкус стала еще более отвратительной, чем прошлым вечером. Выковыривая щепкой застрявшие в зубах кусочки мяса, Егорша сказал:

– Как ни крути, а к главе поселковой администрации нам всё-таки придется сходить. Клавка дура, но она навела меня вчера на здравую мысль.

– Это еще зачем? – удивился Колян. – Не думаю, что Нина Осиповна встретит нас с распростёртыми объятиями.

– Вот именно, что не думаешь, – спокойно ответил Егорша, сплёвывая на землю кусочек отломившейся щепы. – А надо бы, недоумок.

– А ты не ругайся и не плюйся, – обиделся Колян. – Я, может, и сам надумал бы что-то умное, если бы ты сказал, о чём думать.

– Извини, что не сказал, – насмешливо произнёс Егорша. – Но сейчас уже поздно, так что даже не начинай. А Нина Осиповна нам нужна не затем, чтобы с ней обниматься. Нам нужна её должность, а не её прелести.

– Это как? – недоуменно спросил Колян, забыв про вчерашнюю отповедь.

Егорша с сожалением посмотрел на приятеля. Но, встретив его наивный взгляд, в котором не было и намёка на мысль, всё-таки ответил:

– Нам надо получить от Нины Осиповны полную свободу действий и неограниченные полномочия. Она ведь глава поселковой администрации и может выдать нам документ, в котором чёрным по белому будет сказано, что мы являемся единственными подрядчиками строительства школы в Куличках. Этакий карт-бланш. И тогда нам сам чёрт не брат. А Клавка будет сама приносить нам с тобой водку по щелчку пальцев. Как говорится, ол инклюзив, всё включено.

– Это хорошо бы, по щелчку, – мечтательно произнёс Колян, понявший из всей речи приятеля только это. – Только вот вкалывать, как верблюд, мне всё равно не хочется.

– Тебе и не придётся, а мне тем более, – усмехнулся Егорша. – Мы будем только жать, не посеяв. Слыхал про субподряды?

Колян отрицательно помотал головой.

– Тогда я не буду тратить время, рассказывая тебе, – вздохнув, сказал Егорша. – Сообразишь позже, когда золотые реки бюджетных средств и частных пожертвований потекут в наши карманы.

– И откуда ты всё знаешь, Егорша? – завистливо вздохнул Колян.

– Хорошие учителя были, – неохотно ответил Егорша. – Пока ты баланду жрал, и думал только о том, как брюхо набить, я с умными людьми общался. Знаешь, сколько их там, где мы с тобой были? Тьма тьмущая.

– Если они такие умные, то почему оказались там же, где и мы? – язвительно спросил Колян.

Но Егорша ожёг его злобным взглядом и ничего не ответил. А повторять свой вопрос Колян благоразумно не стал. Он был глуповат, но имел хорошо развитый инстинкт самосохранения, который подсказал ему промолчать.

Позавтракав, побрившись и сменив брезентовые робы на более подходящие для визита в поселковую администрацию костюмы, приятели вышли со двора. Избавившись от многодневной щетины на лице и привычной одежды, они преобразились. Местные жители, которых Егорша и Колян встречали по пути, не сразу узнавали их, а разминувшись, провожали недоумёнными взглядами, в которых сквозило осуждение.

Все знали, что они натворили год назад, как и о последующем судебном приговоре. И то, что они вернулись в посёлок намного раньше, чем были должны, вызывало тревогу, как аномальное явление сродни шаровой молнии. У приятелей в Куличках и до поджога школы была незавидная репутация, а после этого их стали считать совсем пропавшими и чуть ли не исчадиями ада. В Куличках общественное мнение значило больше, чем приговор суда, и тот, кого оно осудило, становился изгоем, что было намного хуже, чем тюремное заключение. У бедняги оставалось только два пути – либо бежать из посёлка, либо прилюдно покаяться, надеясь заслужить прощение.

Приятели сами были родом из Куличков и знали это. Но относились к этому по-разному. Колян заранее был готов к покаянию, но Егорша с презрением отверг оба варианта.

– Это для слабаков, – говорил он, злобно сверкая глазом. – Сильные люди, такие, как мы с тобой, не обращают внимания на пересуды старух и дураков. Это стадо баранов, а мы – его пастухи. Только так и не иначе. Ты кем хочешь быть, Колян – бараном или пастухом?

Не желая вызвать гнев приятеля, Колян выражал желание быть пастухом, и тогда Егорша возбуждённо восклицал:

– Так бери в руки плеть! И веди стадо туда, куда посчитаешь нужным. А того, кто заартачится – плетью, плетью…

В такие моменты распалённый яростью Егорша был страшен, и Колян не рисковал возражать.

Поэтому сейчас Егорша пристальным взглядом заставлял земляков отводить глаза, а Колян небрежно приветствовал их, словно одалживая. И только когда приятели увидели вдалеке бабку Матрёну, которая быстрым шагом шла, как и они, по направлению к центральной площади, напускная бравада изменила им, уступив место тревоге.

– Куда это она с утра пораньше? – спросил Колян, стараясь, чтобы его голос звучал равнодушно.

– А тебе не всё ли равно? – хмыкнул Егорша.

– А если в полицию? – предположил Колян. – Узнала, что это ты гуся у неё подрезал и теперь идёт подавать заявление участковому.

– Никто этого не видел, – возразил Егорша. – Откуда бы она могла узнать?

– Ворона на хвосте принесла, – сказал Колян со скрытым злорадством. – Или сопляк в рясе донёс. Он постоянно на паперти крутится, мог заметить и потом разболтать. А гусь – это имущество, за его кражу судья тебя по головке не погладит. Пришьют новый срок – к гадалке не ходи.

Егорше это не понравилось.

– Жрали-то вместе, – сказал он зло. – Так что на нары отправишься вместе со мной, как соучастник.

– А может, и не в полицию, – с надеждой проговорил Колян, только сейчас осознавший, во что он влип по собственной глупости. – В церковь, к примеру. Или в магазин.

– Так давай посмотрим, что толку гадать, – предложил Егорша. – А там уже будем думать, что делать… Кстати, ты куда подевал кости от гуся?

– Там и остались, на столе, – удивлённо посмотрев на него, ответил Колян. – А что такое?

– Надо было в землю закопать, болван! – свирепо рыкнул Егорша. – А если участковый заявится с обыском?! А так – нет тела, нет и дела, сам знаешь.

Колян хотел было обидеться, но передумал и даже ничего не возразил. В их компании виноват всегда был он, что бы ни случилось плохого. Поэтому не было смысла сейчас противоречить – это обернулось бы только новым градом оскорблений. Они молча последовали за бабкой Матрёной, не приближаясь к ней и держась настороже, чтобы вовремя нырнуть в ближайший переулок, если та обернётся. Но старуха шла, не оглядываясь и никуда не сворачивая. Выйдя на площадь, она миновала магазин и здание церкви и вошла в полицейский участок, возле которого стоял старенький автомобиль темно-синего цвета с запасным колесом на боковой дверце, узким лобовым стеклом и зарешечёнными задними стёклами отсека, в который помещали правонарушителей. Приятелям этот отсек был хорошо знаком. Год назад они проехали в нём до районного центра, и это была самая неприятная поездка в их жизни. Машину немилосердно подбрасывало на ухабах, и приятели испытывали те же ощущения, что и шары в лототроне. С поправкой на то, что шары были из слоновой кости, а они – из плоти и крови… Воспоминание об этом вызвало почти панический ужас у Коляна.

– Что делать будем? – спросил он дрогнувшим голосом. И сам же ответил: – Бежать надо!

– Куда бежать, дурила? – огрызнулся Егорша, который был тоже напуган, но лучше это скрывал. – И на чём? – Он пренебрежительно кивнул на полицейский автомобиль. – На этом рыдване? А другого ничего нет. Рейсовый автобус приедет ещё не скоро.

– Говорил я тебе – не трогай гуся! – запричитал Колян. Его лицо посерело от ужаса перед неизбежным уголовным наказанием, который оказался сильнее страха перед приятелем. Он даже нашёл в себе смелость обвинить Егоршу. – Предупреждал – с бабкой Матрёной так нельзя. Она истинный дьявол в юбке, даром, что родня отцу Клименту. А ты что? Ещё меня же и дураком называл!

На этот раз молчал Егорша. Он осознавал справедливость упреков приятеля и в душе ругал себя за то, что поддался соблазну и впал в грех чревоугодия, как сказал бы отец Климент. А в результате гусь оказался почти несъедобным, и ничего, кроме разочарования и несварения желудка, он не получил. И мало того, что теперь за это придётся отвечать перед законом, так ещё и рухнут все его планы, которые он так долго и тщательно обдумывал, отбывая срок. И кто после этого дурак? Напрасно он оскорблял приятеля…

Внезапно Колян смолк, и Егорша, проследив за его взглядом, увидел, как из полицейского участка выходит бабка Матрёна. Она шла одна, без сопровождения участкового, и вид у неё был по-прежнему потерянный. А это значило, что их арест пока откладывался, всё равно по какой причине. Или совсем отменялся.