Из предыстории Магадана. Историко-приключенческий роман-летопись

СЕВЕРО-ЗАПАДНОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ АМЕРИКИ. ЗЕМЛЯ ПЛЕМЕНИ ЦИМШИЯН. */ …Анкуста проснулся, как всегда, очень рано. Сев на ложе, индеец накинул на мускулистые плечи старенькое одеяло из шкуры лося и стал вспоминать чудесный сон. Полурабу вновь пригрезился Морская Звезда – тот был белолиц, а сопровождала его маленькая черноволосая девочка неземной красоты. Морская Звезда со спутницей шли к селению Большого Ворона по Великой Соленой Воде с заката. «Это очень хороший знак! – щурился на свои мысли краснокожий. – А не рассказать ли о видении вождю? Хорошие вести дорого стоят – подобная может дать мне свободу…»

Анкуста был сыном рабыни и старейшины рода Морской Звезды Хейлсыка. Такое рождение в селении Большого Ворона давало звание полураба – господин распоряжается твоей свободой,

но не жизнью. Молодой индеец мечтал стать полноправным членом племени цимшиян – вольным человеком; однако для этого нужно либо совершить величайший военный подвиг, либо уповать на чудо…

«Нет! – решил полураб. – Повременю с рассказом о сне».

Анкуста поднялся с ложа, взял сумку с инструментами и стал потихоньку выбираться из спящего длинного дома. Полумрак, сопение, храп.

Посреди большого помещения еле тлел общий костер, отбрасывая розовые отсветы на ряды высоких спальных платформ, идущих вдоль стен, – на них почивали свободные. Подле некоторых домашних очагов уже копошились скво* (в большинстве рабыни), они отдернули занавески-циновки, закрывавшие на ночь индивидуальные закутки-комнаты членов племени. Столбы, поддерживающие двухскатную крышу, покрывала затейливая резьба, изображающая тотемы обитателей жилья. Анкуста мог смотреть на эту резьбу бесконечно – он резчик по дереву, и опыт предков может многому научить.

Выйдя на улицу, молодой индеец огляделся вокруг. Деревня Большого Ворона состояла из двух очень длинных домов – общее жилье рода Морской Звезды и обиталище рода Трески. Величавые тотемные столбы, изукрашенные замысловатой резьбой, уходили в светлеющее небо, охраняя селение от злых сил. Верхушки ближайших сопок, покрытые вековыми лесами, уже окрасились в желто-золотистое. «Скоро родится новый день!» Море на горизонте тоже светлело.

До полудня Анкуста трудился над большим сундуком для господина. Краснокожий украшал массивную кедровую крышку затейливой деревянной вязью. Однако мысли о чудесных ночных видениях не оставляли полураба. «Мне несколько раз грезилось, что Морская Звезда идет к нашему селению. Наверное, это очень хорошая примета?!Морская Звезда принесет деревне Большого Ворона удачу… Если я так расскажу видение – Хейлсык возрадуется. Стоит рассказать сон старейшине. Стоит!»

Индеец отложил в сторону рабочие инструменты (вогнутые остроконечные ножи из кремня и нефрита), встал. Взгляд Анкусты остановился на океанской глади. На небе ни облачка. Солнце, отражаясь в воде, слепило глаза тысячами бликов. – — – — – — – — – — – — – — – —

*Скво (индейское) – женщина.

ЯМСКОЕ ЗИМОВЬЕ. 1./ …Крепость русских служилых людей представляла из себя большую двухэтажную бревенчатую избу с бойницами вместо окон. Ее поставил год назад колымский казак – атаман Стадухин. Присоединив местность вокруг реки Ямы к владениям Российского Царства, казаки обложили окрестные племена оседлых ламутов данью и привели их к присяге – тойоны туземных общин должны были всенародно, стоя на коленях, дать клятву на верность Белому Царю, целуя при этом ствол пушки. Взамен победители обещали оберегать аборигенов от врагов и снабжать европейскими товарами (стальными ножами, бисером, топорами, иголками, тканями, табаком, всякого рода дешевыми колечками и серьгами). В тот год приняло присягу на верность России порядка десяти тысяч дальневосточных туземцев.

Перезимовав в Ямской крепости, Стадухин со своей малочисленной дружиной двинулся дальше на юг в Охотск, оставив в укреплении четырех служилых с переводчиком якутом. Для защиты зимовья казаки имели легкую пушку, три ружья, два пистоля, плюс сабли и тяжелые боевые топоры.

Перед Варлаамом стоял, переминаясь с ноги на ногу, гонец из селения Инган.

– Помогать надо. Белый Тойон! Оленьи орочи войной пришли, – бубнил в сальные усы посланец. – Бери свой гром, Белый Вождь. Воевать айда. Орочи осадили нашу деревню. Нунта убили. Ой! помогать нужно?! Много их.

– А к другим племенам послали за подмогой? – зыркнул из-под кустистых бровей на низкорослого ламута старшой служилых.

– Ага. Только долго ждать. Поспешать нужно, Белый Гром Воин.

Варлаам повернулся к Потапу:

– Затинную пищаль снимайте с чердака. Поплывем к инганам на выручку.

Сборы казаков были недолгими. Проверив оружие и облачившись в легкие кольчуги, русские воины сели в лодку.

– Микешка, остаешься охранять зимовье. Товары тута и боезапас. Опять же мехов мы у косоглазых наторговали немало. Головой за все отвечаешь, паря, – тон старшого был непреклонным.

Молодой русич оттолкнул казачий струг от берега и долго смотрел вслед удаляющимся товарищам. В прибрежных водах кипела шумная жизнь. Чайки, бакланы, утки покачивались на волнах внушительными флотилиями. Свистя крыльями, стремительно проносились над крышей зимовья гагары. Из воды высовывались любопытные нерпы. Далее в море промелькнуло стадо огромных белух. Спины их вздымались над водой подобно снежным сугробам. У горизонта время от времени вставали водяные фонтаны – там резвились киты.

2./…Военный вождь оленьих орочей Аджаюв зло смотрел на обнесенное земляной стеной селение: «Нужно покорить эту деревню пеших ламутов и тогда окружающие территории станут собственностью нашего племени. Здесь хорошие пастбища – мои олени любят сладкий ягель!» Ветерок играл длинной бахромой на замшевых одеждах вождя. Тускло поблескивал стальной (китайской ковки) наконечник боевого копья. Костяной панцирь поскрипывал в такт уверенным движениям туземца.

Орочи или тунгусы уже трижды штурмовали земляные укрепления врагов. В последний раз воины Аджаюва ворвались в деревню, но были выбиты отчаянным натиском защитников, которым помогали их женщины. «Ну ничего, это будет последнее сражение», – успокаивал себя грозный тойон. Он не сомневался в победе своего народа. Сюда, в земли оседлых ламутов, тунгусы вторглись двумя племенами. Вторая, более многочисленная, кочевая община завоевателей вела бои на севере – воинам Аджаюва следовало только уничтожить это селение…

Светало. Западные ветра согнали морось над долиной, очистив небо от облаков. Сие обещало установлению ясной погоды на ближайшие дни – такова осень на Ламутском побережье.

Тунгусы подползли к земляной стене бесшумно. На валу виднелись темные силуэты часовых. Несколько стрел, шипя, разрезали дремлющую утреннюю тишину. Орочи, облаченные в доспехи из кожаных ремней, молча темной лавиной бросились к самому низкому валу. И тут случилось светопредставление. Со штурмуемой стены в гущу атакующих ударила сильная молния, вслед за которой ударили еще три послабее. Раскаленная свинцовая картечь убийственно-беспощадна. Десятка четыре тунгусских воина забились на земле, а остальные с воем откатились в спасительные кусты.

– Им помогают урусы! – Аджаюв смял свою аккуратную жидкую бороденку дрожащей рукой. – Ну ничего – это еще не разгром… Малость отступим!

3./…Казачий струг не спеша шел вдоль берега. Орочей отогнали. Варлаам велел тойону Ингана ждать подкрепления с севера, и тогда совместными силами они добьют отступивших тунгусов. Старшой решил пока вернуться в зимовье – нельзя надолго оставлять крепость. Коварные враги могут спалить русское укрепление – одному Микешке уберечь зимовье не под силу, а там какие-никакие богатства и припасы. Варлаам был доволен своим походом: «Ловко мы всыпали диким косоглазым! Подойдут отряды от других покоренных ламутских общин, тогда и выгоним из сих земель кочевых тунгусов. Ха! Дайте срок…» В этот миг стрела вошла в глаз казачьего предводителя. Черная туча смазанных лютиковым ядом стрел обрушилась на русских воинов. Чудом уцелел только якут – толмач бросился в море.

4./…Аджаюв не скрывал радости, его хитрость удалась – лазутчики вовремя донесли, что урусы покидают селение ламутов. Засаду коварный ороч разместил удачно. «Победа! Но лучше сначала сжечь крепость бледнолицых, а потом покончить с непокорной деревней». Военный лидер кочевников поправил на голове стальной шлем китайской работы: «Хорошая победа!»

По спокойной воде, вслед за русским стругом, где лежали уснувшие вечным сном служилые, медленно плыла малиновая шапка Варлаама.

5./…Дневное светило уходило на покой. Его лучи окрасили вершины сопок и морские воды в кроваво-красный цвет. Муторно было на душе у Микешки: «Чует сердце беду… Однако чур меня. Распустил нюни словно мокрая курица. Все будет ладно. Одолеют наши вражью банду…» Казак сидел на втором этаже зимовья, озирая окрестности: «Кажись, все спокойно».

Плоскодонная ламутская долбленка возникла у причала словно ниоткуда. Микеша рассмотрел, что в лодке двое: один беспомощно лежит на носу, второй, очень маленький, управляется с веслом на корме.

– Вот те на! – узнал прибывших русский. – Эго же толмач и тойонская дочка Биют.

Сердце у молодца тревожно сжалось: «Что за напасть?» Казак поспешил к причалу.

Якут тяжело ранен. Он с трудом дышал, но старался изобразить на посиневших губах улыбку.

– Невеста выручать тебя приплыла, Микеша, – глаза переводчика были мутными. – Огонь девчонка. Спасла меня – сняла с одинокого островка… А наших всех в засаде побили. Я насилу ушел…

Якут закрыл глаза и затих. Девочка-ламутка подбежала к казаку, ухватив его за рукав, старалась что-то взволнованно объяснить.

– О чем ты, кроха? – русич погладил девчушку по голове.

– Она говорит, – не открывая глаз, переводил толмач, – что бежать нам отсюда следует. Служилые перебиты, селение Инган снова осадили тунгусы. Ты ее жених – жизнь твою Пёрышко сбережет.

– Я же шутил тогда, – молодец растерянно таращился на решительного ребенка. – Объясни ей.

– Назвался груздем… – на губах якута вновь появилось подобие улыбки. Бежать в Инган нужно. Не сегодня-завтра объявятся здесь воинственные орочи, что ты супротив орды один сделаешь. Бери самые ценные меха и часть боеприпасов, да плывем к ламутам… На тот свет завсегда успеется.

Биют снова дернула казака за рукав:

– Айда, нючи*! Айда!

Микешка уговорился довольно быстро: «Плетью скалы не перешибить. Одному против многочисленной орды зимовье не удержать. Бежать – значит бежать… Надо же, тепереча у меня невеста объявилась…»

Загрузив ламутскую плоскодонку тюками с мехом соболя и бросив туда же пару бочек пороха, Микешка сел на корму с веслом; Пёрышко тоже гребла.

– Живы будем не помрем! – пытался шутить толмач. – А будущая жена твоя, служилый, – золото девка. Мне бы такую.

По красной воде, освещенной заревом пожара (казак запалил зимовье), юркий челнок скользил легко.

6./ …С высокого, обрывистого, дикого, безлюдного берега вид на студеное, в общем то, слегка волнующееся море был очень хорош. Мрачные, тяжёлые, крупные волны, величиной с трёхэтажный терем каждая, вздымались в верх, плавно, даже как-то с ленцой, раскачиваясь из стороны в сторону. Вершины их покрывала серо-белая пена. Плеск множества грузных волн сливался в некий, пока не устрашающий, но вызывающий уважение, гул. Меж тех раскачивающихся водных гор, на некоторое время, образовывались водные ямищи. И вот в одной из таких ямищ, недалеко от берега, плавал тюлень. Видна только его чёрная ухмыляющаяся морда. Тюленя совершенно не пугало волнение этой, опасной для многих, вечно холодной водной махины.

…И не дай Бог если северное море взволнуется всерьёз!..

7./Однако злоключения Микешки и его «невесты» только начинались. Всю ночь шли на веслах, а под утро налетела буря. Северо-западный ветер отнес лодку от берега далеко в море. Огромные волны швыряли долбленку с ехидным злорадством. За борт смыло весь груз. Над вздыбленным морем висело зловещее фиолетовое небо без единой тучи, что казалось при ураганном ветре просто невероятным. Одна злобная волна шлёпнулась всёй своей студёной тушей в плоскодонку и унесла с собой вконец ослабевшего якута. Он даже вскрикнуть не успел. Казак и девочка, крепко обнявшись, лежали на дне лодки.

– Оберегай, Господи!