Ну, и партия!
Вацлав Вацлавович Воровский
«Когда после выборов в Государственную думу в Таврический дворец съехалась добрая сотня октябристов, Гучков хлопнул по животу Плеваку и сказал:
– Ну, брат, не ожидал я, что нас столько в России! Да, мы и вправду партия!
И он побежал заказывать себе адмиральский мундир…»
Вацлав Воровский
Ну, и партия!
Когда после выборов в Государственную думу в Таврический дворец съехалась добрая сотня октябристов[1 - Октябристы, или «Союз 17 октября», – партия крупных капиталистов и помещиков, возникшая после манифеста 17 октября 1905 г. и проводившая реакционную, промонархическую политику.], Гучков хлопнул по животу Плеваку и сказал:
– Ну, брат, не ожидал я, что нас столько в России! Да, мы и вправду партия!
И он побежал заказывать себе адмиральский мундир.
А «московский златоуст»[2 - «Московский златоуст» – так называли известного московского адвоката Плевако, члена Государственной думы.] только ухмылялся победоносно и плотнее завернулся в свою римскую тогу.
Партия, действительно, оказалась «огромаднейшая».
Да только одна беда – благодаря этой огромадности никак нельзя было удержать ее в целости.
Совсем как у какого-нибудь профессора, занимающегося на летних каникулах сельским хозяйством у себя в имении.
Бежит, скажем, свинья по огороду. Профессор с палкой за ней.
– Ах ты, подлая!
И гонит-гонит, выгонит далеко за округу. А свинья-то, в конце концов, оказывается своя же.
А другой раз загонит в хлев корову – да чужую!
Приходит сосед: скандал, ругань, грозит протоколом. Приходится отдать трешницу – только отстань.
Нечто подобное творится и в огромаднейшей октябристской партии.
Произносит, положим, Гучков речь о значении наплечных знаков для бронированного флота[3 - Имеется в виду выступление Гучкова по поводу ассигнования средств на строительство военного флота.].
Вдруг какой-то оратор, сидящий правее его, начинает разносить речь Гучкова, доказывая, что его взгляд – измена отечеству и гибель для русского флота.
Целая стая октябристов набрасывается на дерзкого оратора – а потом оказывается, что это свой же человек, основатель глуповского отдела союза, его благодетель, состоящий в то же время на службе по департаменту полиции.
Но хуже всего – это голосования. Тут никогда своих овец не соберешь.
Поднимает руку Гучков – кажется, всем бы октябристам поднять надо. Не тут-то было! Кои голосуют «за», кои – «против», кои – воздерживаются, а кои – просто в буфете с Остен-Сакеном коньячище дуют. Вот и управляй такой партией!
Выходит, как в поговорке: хвост вытащит – нос увязнет; нос вытащит – хвост увязнет!
Однако октябристы утешали себя.
– Наша партия такая огромадная, – говорит Гучков, – что нельзя требовать единообразия. Мы не революционеры какие-нибудь, чтобы подводить все под один ранжир. У нас свобода мнения.
И все шло хорошо.
Всяк поступал по «совести»: кто голосовал с кадетами, а кто с «Союзом русского народа». Кто критиковал правительство, а кто отворял дверцы министерских карет.
И все были довольны.
А главное – приятно было, что и правительство довольно. Оно неоднократно одобряло тактику огромаднейшей партии и даже само разрешало ей от времени до времени вносить запрос в думу – вроде финляндского[4 - В мае 1908 г. октябрист Гололобов внес запрос в думу о Финляндии, подчеркнув при этом, что двуглавый орел должен реять над Финляндией. Характеризуя позиции «черносотенных бандитов Зимнего дворца и октябристских шулеров III думы», – В. И. Ленин впоследствии писал на страницах газеты «Пролетарий», что «уничтожение конституции, которою защищены права финляндцев от произвола русских самодержцев, уравнение Финляндии с прочей Россией в бесправии…» – такова цель похода реакционеров против Финляндии (Сочинения, т. 16, стр. 63).] – для оживления занятий и отвлечения внимания от сметы Министерства внутренних дел.
Но одно смущало вождей октябристов.
В официальном органе министерства – в «России» – некто Лукин писал очень неблагоприятные для них отчеты о заседаниях думы.
Это огорчало октябристов. Как же так: глава правительства чуть ли не на «ты» с Гучковым, а орган вдруг ругает октябристов.
Да как ругает! Не только ругает их взгляды и речи, не только издевается самым обидным образом над личностями ораторов, но еще извращает умышленно их слова, чтобы компрометировать их в глазах властей и благомыслящей части общества (т. е. читателей «России»).
И никак они не могут узнать, кто этот Лукин.
Однажды сидели во фракции все вожди октябристов. Был тут и сам Гучков, был и Шубинский, и Мейендорф, и Голицын, и Половцев, и Люц и многие другие.
Зашла речь об отчетах «России».
– Какой это негодяй нас там ругает? – возмущался Мейендорф.
– Ну, ругай наш взгляд, наш проект, – горячился Люц. – А перевирать речи – это уже подлость.
– Какой-то наемный писака, – презрительно бросил князь Голицын.
Гучков помалкивал. Наступила пауза. Тогда Половцев самодовольно заржал.
– Хэээ… это я пишу отчеты в «Россию» и подписываюсь Лукин. Хэээ…
Собеседники онемели.
– Т. е. как же это? – недоумевал Мейендорф. – Ведь вы же член нашей партии?
– Хэээ… ну, так что ж? У нас свобода мнений… а я, как состою на службе по министерству внутренних дел, так у меня и мнение свое…
Расходились все очень смущенные.
– А все-таки наша партия огромаднейшая, – говорил Гучков, держа за пуговицу Шубинского.
– И главное – всегда лояльная, – прибавил Шубинский, предостерегающе подняв палец.
Фавн