Молчаливая дума

Молчаливая дума
Вацлав Вацлавович Воровский

Фельетон написан в связи с событиями, разыгравшимися в Государственной думе после возвращения из поездки в Америку лидера кадетов П. Н. Милюкова. Несмотря на то, что Милюков выступал в Америке в духе умеренного либерализма, неоднократно подчеркивая преданность кадетов идеям конституционной монархии, правые депутаты подвергли его усиленной травле. Начало этой кампании положил реакционный журналист Меньшиков, обвинивший Милюкова «в измене».

Милюков пытался на нескольких заседаниях думы выступить с объяснениями, однако черносотенцы, правые, октябристы каждый раз покидали зал. Инициаторами скандала в думе явились бессарабские депутаты, черносотенцы Крупенский и Пуришкевич (последний публично обозвал Милюкова «мерзавцем»).

Выходки Пуришкевича и его компании объяснялись вовсе не тем, что Милюкова действительно заподозрили в революционном свободомыслии, грозящем самодержавным устоям, (хотя именно так он впоследствии и пытался представить дело). В кадетах, располагавших наибольшим количеством мест на скамьях оппозиции, черносотенцы и правые видели своих политических конкурентов, в думе, и с помощью очередной комбинации они пытались упрочить свое положение. При поддержке октябристов они добились того, что Милюков не был избран в думскую комиссию по государственной обороне.

Вацлав Воровский

Молчаливая дума

Ни слова, о друг мой, ни вздоха,
Мы будем с тобой молчаливы.

Это началось в пятницу, 25 января 1908 г.

Когда Павел Николаевич Милюков, только что приехавший из Нью-Йорка, в новом клетчатом костюме вошел на думскую трибуну и по забывчивости сказал:

– Ladies and gentlemen!

Тогда произошло нечто странное…

Молча, тихо, сосредоточенно, как тени, как призраки – начали выходить из зала депутаты. Сначала крайние правые, потом не крайние правые, потом просто правые, потом правые октябристы, потом просто октябристы.

Шел, грузно переваливаясь, Бобринский из Тулы, шел, с трудом сдерживая инсинуации, Крупенский, шел, гордо подняв голову, неподкупный Шмид, шел и Гучков, делая вид, что идет вовсе не по тому делу. Пошел было и Маклаков[1 - Маклаков – член Государственной думы, член партии кадетов, во многих вопросах солидаризировался с октябристами.], по привычке идти за Гучковым, но вовремя опомнился и вернулся.

Ушли.

А в зал вошел думский пристав (впоследствии оказалось, что это был переодетый Пуришкевич) и заявил, что нет кворума.

Милюков постоял, постоял на трибуне, потом пожал плечами и пошел на свое место.

Был объявлен перерыв на полчаса.

Через полчаса зал опять был полон…

Опять вошел на трибуну Милюков и опять, забыв, что он не в Нью-Йорке, сказал:

– Ladies and gentlemen!..

И снова потянулись к двери молчаливые, мрачные фигуры депутатов. Снова выступил тот же пристав и заявил, что кворума нет. Милюков пожал плечами и пошел на свое место. Заседание думы было закрыто.

Когда во вторник, 29 января, председатель думы сказал:

– Слово принадлежит депутату Милюкову.

И когда на трибуне появилась фигура в новом клетчатом нью-йоркском костюмчике…

Тогда опять началось таинственное и молчаливое движение теней со скамей к двери, и бесстрастный, спокойный голос пристава заявил, что нет кворума.

И опять Милюков пожимал плечами и шел на свое место.

И так продолжалось все время.

В комиссиях накоплялись рассмотренные законопроекты, ждущие обсуждения в думе, и дума не могла их рассматривать, ибо она стояла перед выбором: либо с Милюковым и без кворума, либо с кворумом, но без Милюкова.

А так как нельзя было отказать Милюкову в слове, и так как пока не скажет Милюков своего слова нельзя было внести никакого предложения, и так как большинство думы уходило всякий раз, когда входил на трибуну Милюков, – то все оставалось по-прежнему.

Государству начала угрожать опасность совершенного приостановления законодательной деятельности.

Тогда, на основании ст. 52 полож. 6 августа 1905 г., законопроекты пошли на рассмотрение Государственного совета и принимались без думы.

Шли годы.

А дума все не могла примирить противоречия между Милюковым и кворумом.

Каждый раз, как Милюков появлялся на трибуне, начиналось молчаливое движение к выходу.

Уж и клетчатый нью-йоркский костюмчик был изношен, уже все население забыло о поездке за океан, уже Милюков отучился говорить: Ladies and gentlemen! уже сами депутаты позабыли, почему они уходят при появлении на трибуне Милюкова, – и все же при каждой попытке открыть заседание речью Милюкова о закрытии дверей комиссии по государственной обороне, начинал таять кворум, Милюков пожимал плечами и заседание закрывалось.

Но вот истекло роковое пятилетие, дума закончила свое существование, депутаты разъехались по домам.

Новых выборов не было, ибо опыт показал, что один Государственный совет с таким же успехом может решать дела.

Тогда, наконец, Милюков потерял терпение и выпустил отдельной брошюрой свою речь, в которой говорилось, что он против закрытия дверей комиссии по государственной обороне[2 - Не сумев выступить в думе, Милюков опубликовал свое выступление в приложении к газете «Речь».].

    Фавн
    «Одесское обозрение»,
    27 января 1908 г.

notes

Сноски

1

Маклаков – член Государственной думы, член партии кадетов, во многих вопросах солидаризировался с октябристами.

2

Не сумев выступить в думе, Милюков опубликовал свое выступление в приложении к газете «Речь».